Но в один из вечеров дверь не открылась… Она не отворилась и после того, как я постучал, позвал его… Никакого ответа. Может, он у клиента? Тогда он скоро дернется. Я долго ждал его, сидя на лестнице, и наконец всерьез заволновался. Настройщик не любил ходить по улицам в темноте. Вечерами движение увеличивалось, слепому было опасно переходить улицы: прохожие и водители могли не заметить его белой I палки. Я спустился на четвертый этаж и постучался в дверь мадам Лазерг. — Как? — удивилась добрая женщина. — Он все еще не вернулся? Он ушел после обеда. По дороге на минуту задержался у меня, чтобы передать белье для стирки. Он шел к клиенту, на улицу Полайри, на тот берег Соны. Ты уверен, что его нет дома?
— Я стучался, звал его…
Долгое отсутствие старика показалось странным и ей. Мы вместе поднялись на верхний этаж, но все попытки докричаться ничего не дали. Женщина задумалась.
— Может, он заговорился или настройка пианино затянулась? Тогда клиент подвезет его домой на машине. Так уже бывало.
Я подождал еще немного. Однако мне нужно было выучить много уроков, а маме не нравилось, когда я засиживался над ними допоздна. Я вернулся в Круа-Русс.
В эту ночь я плохо спал, опасаясь, что с нашим старым другом что-то случилось. Наутро я встал одновременно с отцом, который выходил из дому в половине восьмого, направляясь на свою ткацкую фабрику. Если поторопиться, я успею до школы сбегать к старику.
Было еще совсем темно, когда я добрался до улицы Сен-Бартелеми. В спешке я даже упал во дворе, споткнувшись о какой-то мешок. Одним духом я взбежал по лестнице и забарабанил в дверь. Ничего, если я даже разбужу его… Никакого ответа!
Я спустился к мадам Лазерг. Она молола кофе. Ее встревоженный вид подтвердил, что мои предчувствия меня не обманули.
Бедный мсье Воклен! — вздохнула она. — Он попал под машину. Вчера вечером, едва ты ушел, ко мне пришла женщина, медсестра, и сказала, что мсье Воклена отвезли в больницу Гранж-Бланш. Он передал ей ключи, чтобы забрать кое-какие вещи и необходимые документы, и попросил зайти ко мне.
Он сильно пострадал?
В больницу его привезли без сознания. Его сбил мотоцикл на набережной Соны, часа в четыре. Когда он пришел в себя, то сообщил свой адрес.
Его жизнь в опасности?
Не думаю. В сознание он пришел быстро. Несчастный старик! Еще вчера я ему твердила, что не стоит выходить в город без собаки. Видно, он снова растерялся, когда переходил улицу, как тогда, у моста Сен-Венсан. Кажется, утром посещений нет, я пойду к нему после обеда, хоть у меня ноги больные…
Потрясенный услышанным, я сказал мадам Лазерг, что забегу за новостями вечером, и, покрепче сжав под мышкой портфель, отправился в школу. Я не опоздал и, входя в школьный двор, встретил друзей. После пропажи Кафи они услышали от меня вторую печальную новость.
Да, — со вздохом сказал Корже, — это надо было предвидеть. Он становится совсем беспомощным без собаки-поводыря.
Будем надеяться, он быстро выздоровеет, — проговорил Гиль. — После уроков сразу пойдем к нему.
К несчастью, больница Гранж-Бланш находится на другом конце Лиона, — заметил Стриженый. — Туда нам пешком не дойти.
— Надо ехать на троллейбусе, причем с пересадкой — добавил Бифштекс. — Я знаю, в том году я навещал там двоюродного брата, он тоже попал в аварию.
Во время перерыва я побежал предупредить Мади. Я встретил ее в начале улицы От-Бют, она тоже шла из школы.
— Боже мой! — воскликнула она. — Какое несчастье! Попал под машину! — И тут же добавила: — Надеюсь, он не считает, что это тоже подстроил торговец роялями?
Я попросил ее быть вечером на Крыше Ткачей. Оттуда мы вместе пойдем к мадам Лазерг.
Весь день, вместо того чтобы слушать учителей, я думал о страданиях нашего старого друга на больничной койке. К этому добавлялось еще горе из-за потери Кафи…
В пять часов мы, все семеро, двинулись в путь. На улице быстро темнело, да к тому же все заволокло таким густым туманом, что с моста Сен-Венсан не было видно Соны. Во дворе старого дома, несмотря а почти полный мрак, старьевщики сортировали Дневную добычу. Я первым вошел в плохо освещенный подъезд и почти сразу натолкнулся на человека, который осторожно спускался по лестнице и отступил в сторону, чтобы дать нам пройти. На четвертом этаже я постучался к мадам Лазерг. Она открыла не сразу.
— Ах, это вы… — пробормотала она, увидев нас. — А я испугалась… Заходите. По ее крайне взволнованному виду можно было подумать, что произошло самое худшее. Однако женщине тут же все объяснила:
— Я навестила мсье Воклена… Была у него недолго, несколько минут, но мне, наверное, позволят еще)раз прийти к нему.
— Как он себя чувствует?
— Уверяю вас, большой опасности нет. Рассудок у него ясный. Сделали рентген: голова цела, только два ребра сломаны. Все случилось так же, как в тот раз, — он замешкался на переходе. На него наехал мотоцикл, удар был не сильным, но он упал на бордюр. Ему придется пролежать в больнице две-три недели. Просил о нем не волноваться
Мадам Лазерг говорила очень быстро. Когда она замолчала, на ее лице снова появилось беспокойство такое же, как тогда, когда она открыла дверь. Она спросила:
— Когда вы поднимались, не встретили кого-нибудь на лестнице? Человека в сером пальто с меховые воротником?
— Да, мы едва его не сбили…
— Вы его встречали у мсье Воклена?
— Нет. А в чем дело?
— Слушайте! Я только вернулась из больницы… И не успела еще повесить пальто на вешалку, как слышу, кто-то поднимается на верхний этаж А там, наверху, жилых квартир только две: мсье Воклена и Лопесов, они иностранцы, сейчас их в Лионенет. Я прислушалась. Понимаете, к мсье Воклену никто, кроме вас, не приходил, почти всех его клиентов я в лицо знаю. Старику не нравится, когда к нему приходят незнакомые люди, особенно в последнее время. Он чего-то боится, сама не знаю чего… Так вот, в его дверь несколько раз постучали. Я уж решила, это кто-то из больницы. Когда посетитель пошел вниз, я открыла дверь и нос к носу столкнулась с очень элегантным незнакомцем. Я сказала ему, что мсье Воклена нет дома, он попал в аварию. Тогда он стал расспрашивать меня с таким видом, будто хорошо знаком с мсье Вокленом и беспокоится о нем. Я все думаю, что это за человек: я его никогда здесь не видела. Хотя он выглядит элегантно, походка у него какая-то странная, да и вид подозрительный. Я спросила, не передать ли что-нибудь мсье Воклену, когда я пойду к нему в больницу. Но он попросил ни слова не говорить о его визите!
Он был маленького роста?
Да, и одет в серое пальто с меховым воротником. На голове мягкая шляпа, тоже серая, так мне показалось.
А голос у него резкий, гнусавый?
Верно, именно гнусавый… А что, вы тоже с ним разговаривали?
Я что-то пробормотал; потом, заявив, что очень торопимся, мы покинули добрую женщину и сбежали по лестнице, перепрыгивая через четыре ступеньки. Мои друзья, так же как и я, все поняли. Человек, который приходил к слепому, был торговцем роялями. Чтобы зря не пугать мадам Лазерг, наш старый Друг ничего ей о нем не говорил.
— Давайте его догоним! — предложил Гиль.
Наша команда разбилась на две группы, которые прошли по обеим сторонам улицы от начала до конца. Но мы слишком засиделись у мадам Лазерг, у торговца было время улизнуть. А может, он приезжал на машине… Впрочем, что бы мы стали делать, если бы даже его нашли?
— Любопытно! — сказал Сапожник, когда обе группы снова соединились. — Сейчас мне кажется, тот человек насторожился, когда встретил нас на площадке.
Точно, — согласился Бифштекс. — Он поднял воротник пальто и натянул шляпу, будто не хотел, чтобы мы увидели его лицо.
А, бросьте, — махнул рукой Корже, — это ничего не значит. Он просто торопился, а воротник поднял, потому что на улице мороз.
И правда, на улице было промозгло: типичная лионская погода. Но после скоростного подъема на холм пот лил с нас градом. Вконец заинтригованная, наша команда неохотно разошлась по домам.
ЧЕЛОВЕК В СЕРОМ ПАЛЬТО
В воскресенье, в первый день рождественских каникул, мы с Мади отправились в больницу. Мы решили не брать с собой всю компанию: столько мальчишек к больному могли не впустить. Наши друзья еще успеют сходить к старику, ведь посещать его нужно будет каждый день.
На улицах было многолюдно. Родители с детьми прогуливались вдоль роскошных рождественских витрин, ярко освещенных даже днем. От этой всеобщей радости нам с Мади стало еще тоскливее. Мы ехали в холодном троллейбусе на другой конец города, и Рождество в этом году совсем не казалось нам праздником. Кафи потерялся, наш старый друг лежит в больнице…
Мы сидели рядом, уныло глядя в окно на вереницу домов и магазинов. Все наши мысли были обращены к слепому. Каково ему сейчас? У мадам Лазерг случился приступ ревматизма, она с трудом передвигалась и навещать его больше не могла. Мы боялись, что даже если ему и стало лучше физически, его все равно продолжает мучить ощущение таинственной опасности, которая, как он думал, нависла над ним. Как убедить его в том, что он преувеличивает?
И правда, как? Ведь нам самим после встречи с незнакомцем на улице Сен-Бартелеми было неспокойно. Действительно, зачем этот человек, который не захотел назвать мадам Лазерг ни своего имени, ни причины визита, пришел снова? Ведь в прошлый раз слепой наотрез отказался открыть ему дверь!
На что надеялся таинственный посетитель? Было ли простой случайностью, что он явился на следующий днь после аварии?
Размышляя об этом, я вздрагивал каждый раз, когда за окнами троллейбуса мелькала собака, похожая на Кафи. Милый мой Кафи! Я все меньше и меньше верил в то, что он попал под колеса…
Наконец, проехав длинный бульвар, троллейбус остановился, и почти все пассажиры двинулись к выходу. Многие держали в руках сверточки и цветы. Они, как и мы, приехали навестить больных родственников или друзей. Мади тоже несла цветы, семь красивых гвоздик, купленных на сэкономленные деньги. Когда мы встретились на остановке, я не сдержался и заметил, что для слепого вид цветов не имеет большого значения. Она ответила:
— Но ведь они не только красивы на вид, они еще чудесно пахнут… Кстати, говорят, что слепым нравится, когда к ним относятся как к зрячим.
Я еще ни разу не забирался так далеко от Круа-Русс. Громадная больница, состоявшая из нескольких корпусов, была похожа на настоящий город. К счастью, мадам Лазерг нам все подробно объяснила. Корпус, в котором лежал наш друг, находился в глубине больничного городка, по левую сторону. Кто-то из персонала направил нас в самый конец длинного коридора.
Это была небольшая палата, всего на восемь коек. Я сразу же узнал слепого по его черным очкам. Он неподвижно лежал на кровати и, казалось, спал, тогда как другие больные, подложив под спины подушки, читали или болтали с гостями. Мади, которая вошла первой, тихо приблизилась к старику.
— Это мы, Тиду и Мади, — сказала она полушепотом, боясь напугать его, внезапно разбудив.
Но старик не спал. Он тут же приподнялся и радостно улыбнулся.
— Ах, дети мои, это вы! Как это благородно с вашей стороны — навестить своего больного друга!
Он протянул руку. Мади наклонилась, чтобы поцеловать старика, и бумага, которой были обернуты гвоздики, коснулась его руки. Он воскликнул:
— О, цветы! Вы принесли мне цветы! Дайте-ка я их потрогаю… Гвоздики! — Больной понюхал цветы. — Судя по запаху, это красные гвоздики… Да, несомненно, красные! Красный цвет очень красив, правда?
Мади торжествующе посмотрела на меня, будто хотела сказать: «Вот видишь, я была права, он говорит о цветах так, будто их видит!»
Затем она спросила больного, как он себя чувствует. — Лучше, — ответил тот, — но в первые дни мне было очень больно. Я даже дышал с трудом. Но врач пообещал, что я скоро поправлюсь. Видите, я уже могу двигаться!
Слепой рассказал нам, что несчастный случай произошел почти так же, как и в прошлый раз. Ему показалось, что на него едет машина, он попятился — и попал под мотоцикл, на котором не так уж быстро ехал какой-то парень.
— Ах, дети мои, после смерти бедного Брике несчастья просто преследуют меня… и вас тоже, ведь по моей вине потерялась ваша собака.
Он замолчал. Затем вдруг помрачнел и добавил изменившимся голосом:
— Не думайте, что я повредился умом, что у меня бред… Но уверяю вас — во всем, что со мной случилось, виноват человек, приходивший ко мне. Когда я просыпаюсь ночью и думаю о нем, я вспоминаю его голос, голос, который выдал его дурные намерения. Мне кажется, он непременно явится на улицу Сен-Бартелеми, пока я здесь, в больнице… Я не хочу потерять свой рояль! Без него моя жизнь лишится смысла. Нет, я буду защищать его до последней капли крови!
Кулаки старика сжались, будто он собрался отражать нападение. Мади попыталась его успокоить:
— Вы же знаете, незнакомец не попадет в вашу квартиру. Ключи у мадам Лазерг, она никому их не даст!
Я приложил палец к губам, чтобы Мади не рассказывала слепому о новом визите незнакомца, но она и так не собиралась этого делать: нельзя было беспокоить старика еще больше.
Тут к постели больного подошла молоденькая медсестра с круглым симпатичным личиком и заговорила с нами. Оказалось, она очень полюбила нашего старого друга и уделяла ему больше времени, чем остальным больным.
— Мсье Воклен, — сказала она со смехом, — вот видите, наконец и к вам пришли. Напрасно вы говорили, что никому не нужны!
Потом обратилась к нам:
— Мсье Воклену немного не хватает развлечений. В больнице пока нет специальных книг для слепых… Я одолжила бы ему транзистор, но радио в палатах, к несчастью, слушать запрещено.
Она ласково спросила старика, не нужно ли ему чего, поправила подушку и ушла.
Мади возобновила разговор, избегая касаться тем, которые могли взволновать больного. Единственным предметом, отвлекавшим его от печальных мыслей, была музыка. Он знал множество подробностей из жизни великих музыкантов и говорил об этих людях так, будто был лично с ними знаком. Вот и теперь мсье Воклен с воодушевлением рассказывал нам о жизни Шопена, время от времени пробегая пальцами по одеялу, будто по клавишам. Однако вскоре на его лице появилась усталость, голос ослаб.
Время шло, пора было уходить. Я сказал, что Корже и Сапожник собираются в больницу завтра, и если ему что-нибудь надо, то мои друзья принесут.
— Хорошо, — согласился он. — Если будет время, зайди к мадам Лазерг, она даст тебе ключи. Найди у меня такую толстую книгу, она стоит на этажерке у камина. Это монография о Бетховене, изданная для слепых, но заголовок, ты увидишь, напечатан обычными буквами. Мне очень хочется перечитать эту книгу.
Я пообещал отыскать книгу и передать ее с Сапожником. Старик еще раз поблагодарил нас за продолжительный визит, который, по его словам, немного отвлек его от грустных мыслей; но, пожимая ему руку, я заметил, что пальцы его дрожат.
— Видишь, Тиду, — заговорила Мади, когда мы вышли из палаты, — он все больше и больше верит в то, что все его беды — от человека в сером пальто. Господи, выздоровел бы он побыстрее, вернулся бы домой и убедился, что там все в порядке!
Пройдя по коридору, мы чуть не столкнулись с той молоденькой медсестрой, которая разговорилась с нами в палате. Она вышла из другой палаты, держа в руках поднос с перевязочными материалами. Узнав нас, она ласково улыбнулась и сказала:
— Если можете, приходите к мсье Воклену почаще. Кажется, его тревожат какие-то тяжелые мысли. Его нужно отвлекать от них. Жалко, что человек, который приходил вчера и спрашивал о его здоровье, не захотел к нему зайти.
Я с удивлением посмотрел на Мади. Кого имеет в виду медсестра? Точно не мадам Лазерг: та была здесь лишь на следующий день после аварии.
Заметив изумление, написанное на наших лицах, Девушка добавила:
— Да-да, какой-то господин в сером пальто. Он очень подробно расспрашивал о здоровье мсье Воклена, но в палату зайти отказался. И меня просил не говорить больному о его визите, не знаю почему.