Мы рождены, чтоб сказку сделать былью...
* * *
Оглушительно икает и говорит:
- Какая-то сволочь поминат.
* * *
Он же. Раз десять на дню:
- Так они и жили. Спали врозь, а дети были.
* * *
Из автобиографических рассказов И.В. Соблазнил девушку. Обещал жениться.
"Дома она белье грязное спрятала, говорит: "Маме покажу, когда запишемся, у нас такой обычай".
На другое утро надо в загс идти. А мне на кой он ляд этот загс.
Я до гастронома дошел, печенья купил, конфеток хорошеньких, прихожу, говорю:
- У тебя метрическая выписка здесь есть?
- Нет.
- И у меня нет. А без метрической выписки не регистрируют.
Она - в слезы"...
Между прочим, говорит сильно окая. Он - нижегородец. Николай Афанасьевич, слушая его, морщится, слегка даже постанывает, как от зубной боли.
* * *
Рентгеновский кабинет в санатории. Над входом красный фонарь, когда он горит - вход в кабинет закрыт, там совершается таинство. Больные сидят в коридоре на лавочке, думают о своих язвах, спайках и тому подобном, вздыхают, робеют, не могут даже переговариваться... Наконец кого-нибудь вызывают. Он входит в темную комнату и первые две-три минуты ничего не видит, идет наугад, растопырив руки, - туда, где у красного абажура сидят за столом какие-то белые (вернее, розовые) халаты. Через пару минут он уже слегка освоился, уже сидит на клеенчатом диване и торопливо расстегивает пуговицы на рубашке.
Рентгенолог - полный, немолодой уже человек (почему-то думаешь, что он был в свое время полковым врачом) - записывает результаты очередного просвечивания. Записывает по памяти, каждую фразу отчетливо произносит вслух, а его помощник, молодой человек с изможденным лицом (тут вспоминаешь, что рентген убивает гормоны, делает молодых стариками), этот несчастный пишет под диктовку копию рентгенограммы. Свет - розовый, слабый, как в лаборатории фотолюбителя. Но - алхимики в белых халатах привыкли.
Раздетый до пояса очередной больной поднимается на маленький эшафотик, перелезает через какие-то железные штуки и оказывается в огромной металлической кассете. Не то гильотина, не то гектографический пресс. В руку ему молоденькая сестричка сует граненый стакан с белой густой кашей. Выключается свет. Стрекочет аппарат. Рентгенолог сидит, широко расставив ноги, на низеньком табурете - перед экраном, на котором появляются смутные очертания человеческого нутра.
Рука в резиновой перчатке подлезает под экран и впивается в живот больного.
- Току! - кричит рентгенолог.
Что-то трещит, стрекот усиливается.
- Уменьшить! Току! - покрикивает врач.
Очередные больные толпятся за его спиной.
- Пейте! - приказывает рентгенолог. - Пейте сразу, как водку.
Пить эту известковую густую гадость залпом, как водку, невозможно.
- Надуйте живот. Знаете, как у попа.
Это пояснение одно и то же, из раза в раз, от больного к больному.
Больной не может надуть живота, он его инстинктивно вбирает. Рентгенолог кричит:
- Надуть! Как у попа.
Наконец:
- Аус!
Зажигается свет.
Эти "аус", "току" звучат очень страшно для тех, кто сидит за дверью, ожидая своей очереди.
* * *
Одна из любимых песен И.В.Р-ва (услышал он, и запомнил, и полюбил ее в госпитале в Комсомольске-на-Амуре):
Жена моя в роскоши ходит
И счету в одежде не знает,
Одну лишь черную юбочку
От Пасхи досюда таскает
Костюмчик на ней всегда новенький
На плечиках так складно лежит,
А ветер прохладно в дирочки
Все тело ее холодит
Ботинки на ней всегда новенькие,
На солнышке так и блестят,
А грязные пальцы сосульками
Наружу из дырок торчат
Живу ведь я, братцы, в гостинице,
И окна на заднем дворе,
При этом так славно красуется
Помойная яма в окне.
А кушаю я в ресторанчике
На тумбе с селедкой в руке,
Зато уже встретишь товарища
Всегда с поллитровкой в руке.
Детишки мои, как амурчики,
Всегда босиком щеголяют,
А вместо школы в бабочки
У стенки прекрасно играют.
Вообще-то истинный Беранже! Только в каком-то как будто полуграмотном, беспомощном переводе или пересказе.
* * *
Здешний "культурник" - редкостное явление. Обычно это развязные, нагловатые пошляки и остряки. Этот - застенчив, обидчив, мнителен. Каждый вечер за ужином он появляется в столовой, проходит на середину, стоит, переминается, шевелит губами, собирается с духом и наконец начинает - каждый вечер с одного и того же:
- Минуточку внимания, товарищи!
И затем - то бледнея, то краснея, сообщает, что сегодня вечером в клубе концерт, кино или вечер самодеятельности.
* * *
Пятигорское кладбище.
Роскошный, из черного лабрадорита памятник-крест. За стеклом фотография молодого бородатого купчика или богатого мужика - в косоворотке под пиджаком и в жокейском картузике. На постаменте - каменный свиток, на нем высечено:
Дорогой друг Егорушка
спи спокойно в могиле холодной.
Ты в болезни страдалец навеки уснул
и я просьбу твою исполняю украшаю могилу твою
В память от В.А.Б.
* * *
Люблю бродить по кладбищам, читать и списывать эпитафии. М.Шагинян правильно заметила как-то, что надгробие - первый этап человеческого искусства: и архитектуры, и скульптуры, и литературы. Это искусство она назвала, кажется, "первоначальными жанрами".
* * *
Вот там же - на Пятигорском кладбище - гранитный крест с распятием. И такая скучная эпитафия-справка:
Сей прах принадлежит
Зинаиде Александровне
ЕГИЕВОЙ
Род. 1903 г. Скончалась 7 ноября 1929 г.
Двадцать шесть лет было той, которой принадлежит сей прах.
* * *
Проживающая в Пятигорске племянница Лермонтова Шан-Гирей получила ("за содействие проведению юбилея") премию: путевку в санаторий.
* * *
Старообрядческая Покровская церковь в Ессентуках. У входа, в притворе и дальше - до середины храма - толпятся женщины. Все в платочках вроспуск. Впереди - справа и слева (больше слева) - мужчины. Бритоголовые, бородатые, в сапогах, которые блестят и разносят запах дегтя. Огромные кубанские шапки висят на стене - на специальных шпенечках. Там же у стены, на лавке лежит груда маленьких плоских подушечек. На двух клиросах - певчие и псаломщики. Справа одни старики, слева - довольно большой хор, молодые женщины, два или три парня. Священник - маленький, седой как лунь. Грива и борода - белые, мягкие, пушистые. Служба (обедня) идет медленно, неторопливо. Человек входит в храм, делает земной поклон и занимает свое место. Стоят не двигаясь, окаменев. Крестятся редко, лишь в уставных местах. Поют монотонно, часто сбиваются. С другого клироса - поправляют. Как по команде молящиеся опускаются на колени. Предварительно бросают на пол подушечки - для лба, а не для колен. На колени не становятся, а падают - с сомкнутыми пятками. Старики - в кафтанах, напоминающих больничные или богадельные халаты. Женщина обходит казаков, вынимает из платочка двугривенные, раздает со словами: "За раба божьего Григория". Казаки, кивнув, берут деньги, суют по карманам. Вероятно, считается, что мужская молитва доходчивее. Мне, между прочим, тоже дали двугривенный. Отдал его на базаре слепому.
* * *
Разговор в санаторном парке. Две пожилые дамы:
- У вас печень?
- У меня сахар.
* * *
В пятигорской пивной - глухонемой человек предлагает посетителям маленькие конвертики с напечатанным на них следующим текстом:
Граждане!
Прошу принять от меня
НОВОСТЬ
фото художественных
снимков.
Цена 1 руб.
Благодарю глухонемой.
В конверте - виды Минеральных Вод, двадцатикопеечная панорамка.
* * *
Кладбище. Надпись на кресте:
Здесь покоится прах
оперного артиста
Владимира Александровича
ТОМСКОГО-КОЧУРОВА,
скончавшегося 7-го января
на 59 году жизни.
Спи спокойно, дорогой муж, отец и
великий артист.
* * *
Там же. Могила без креста. Надпись на жестянке почти начисто смыта дождем. Проступают слова: "Закрыто на обед".
* * *
Там же. Обелиск с выбитым на нем крестом.
Г.М.
АЛАВЕРДОВ
1902-1938
Прохожий, не гордись. Я уже дома,
а ты еще а гостях.
* * *
Там же.
На кресте:
Подъ симъ камнемъ погребено тъло
жены коллежскаго секлетаря
Авдотьи Андръевны
ПОДОСОВОЙ
скончавшейся 6-го октября 1880 года
на 76-м году отъ рожденiя своего.
Ходатайствомъ крестьянина Андрея
Боровика в руце Твои Господи
предаю духъ мой.
Стою, смотрю, пытаюсь понять, догадаться, кто он, этот Андрей Боровик, и кем он приходился жене коллежского секлетаря? Какие родственные или другие житейские связи заставили его ходатайствовать о воздвижении этого тяжелого и дорогого креста?
А ведь Авдотья Подосова могла знать Лермонтова! Она родилась в 1804 году. За ней мог ухаживать Пушкин - она была моложе его на пять лет.
* * *
Рыночная примета (Кубань):
- Через товар не шагайте, а то не продастся.
* * *
Курортный южный городок. В сырую погоду белые дома голубеют.
* * *
В Минводах - в вокзальном ресторане:
- Это не борщ, а сущий кошмар!..
* * *
У командира боевого корабля на груди наколка: двуглавый орел и лента с "Боже, царя храни".
Грех молодости.
* * *
"Катя".
На войне ему, красивому и молодому, прострелили щеку, свернули на сторону челюсть, оторвали половину языка. Он косноязычен.
В гостях, куда он пришел с матерью. За окном мокрый снег, метет. Оконная рама подрагивает и постукивает.
Юноша обращается - к девушке:
- О-о-а е-о-д-ня о-е-э-о ве-ей-яя.
Девушка не поняла. Краснеет. Смущается и вопросительно смотрит на гостью. Та объясняет:
- Он говорит, что погода сегодня совершенно весенняя. Это он шутит.
* * *
Замечательная подробность триумфального церемониала у римлян. В колеснице триумфатора, за его спиной, стоял государственный раб, держал в руках золотую корону. В то время как толпа приветствовала и превозносила виновника торжества, раб этот должен был восклицать:
- Pespice post te! Hominem te memento!
То есть оглядывайся назад и помни, что ты человек! Или, если совсем коротко: "Не зарывайся!"
* * *
Ночью за окном звонкий трезвый голос:
- Слово предоставляется пьяному!
* * *
Активист комсомолец не пьет, не курит, но один тайный порок у него есть: любит раскладывать пасьянс.
* * *
Гляжу из окна вагона. Осень. Золотой лес. Опустевшие дачи. Все залито тихим солнечным светом. И уж совсем замечательно: большая собака играет с маленьким щенком - рвут, баловства ради, какую-то сухую белую тряпку.
* * *
"Катя".
Катю учил читать живший во флигеле старик Савва Исаич. Он водил Катиным указательным пальчиком по строке и объяснял:
- Вот эта с брюшком - "О", а бабочка с крылышками - "Ф", а кочерга "Г", а ящичек - "Д", а букашка - "Ж". А где пуговка пришита внизу, тут и в окошечко поглядеть можно, точка это называется.
* * *
"Катя".
Он долго хранил фотокарточку девушки, сестры милосердия из Кауфманской общины. В 1917 году, когда с Охты, из запасного полка его привезли в лазарет с рожистым воспалением, она ухаживала за ним. Он продолжал любить ее даже сейчас, когда в доме хозяйничала Марья Михайловна, а по полу ползал двухгодовалый Павлик.
Карточку он хранил вместе с самыми ценными документами: с метриками, с гимназическим аттестатом, с аннулированной сберегательной книжкой, на которой числилось 752 царских рубля.
Иногда, оставшись один дома, он доставал и разглядывал фотографию. На карточке она была снята в подвенечном платье, в фате. Сбоку торчала рука жениха, которую она не очень ловко отрезала ножницами. Эта мужская рука мешала полноте Колиного счастья, его растроганности...
* * *
У бабушки на левой руке повыше кисти - белый шрам от ожога. Лет пять назад несла она только что снятую с плиты кастрюльку. Шла через двор - из летней кухни. Крышка кастрюли упала на руку. Бабушка не бросила ни кастрюли, ни крышки. Объяснила мне:
- Думаю: святые подвижники руку в огонь клали. А ну-ка и я попробую потерпеть.
И - додержала, дотерпела. Спокойно вошла в комнату, спокойно поставила на стол кастрюлю. Ожог был очень сильный.
Рассказывала улыбаясь.
* * *
Зима тридцать девятого года. В школе, в IV классе появляется новенькая ученица и почти одновременно - новая учительница. Девочка грустная, часто плачет. Учительница требовательна к ней больше, чем к другим. Девочка открывается подругам, что у нее отец - на фронте, пропал без вести.
Потом и сама Наташа пропадает, несколько дней не приходит на уроки. Подруга слышит по радио - о награждении бойцов и командиров. Среди других фамилия Наташиного отца. Девочки разыскивают ее. Открывает им мать Наташи учительница Елизавета Ивановна.
* * *
Лютая зима. Принимаю холодную ванну. Пришел Костя Лихтенштейн. Стоит в кашне и шапке, смотрит и говорит:
- Когда-нибудь напишу биографический роман. О тебе. Будет называться "Как закалялась медь".
* * *
Красноармеец в Мариинском театре. Спрашивает:
- А что здесь раньше было?
* * *
На улице. Мрачная гориллообразная дама и муж ее - худенький, маленький, тщедушный, - по-видимому, эстрадные артисты, певцы. Она ворчит. Басом:
- "Нам звезды кроткие сияли" - так не поют!..
* * *
Школьная пародия на утесовскую песню "Два друга":
Жили два друга в классе одном
Пой песню, пой
Коль одного выгоняли за дверь,
Сам выходил другой
И славно учились эти друзья
Пой песню, пой
И если один получал из них два,
Кол получал другой
* * *
Перед революцией самой распространенной в русской деревне газетой было "Русское слово". Ей верили больше - не потому, что она вернее, а потому, что дороже.
1940
Решетов{344}, приехавший с фронта, рассказал мне трогательную историю. На Мурманском участке сорокашестиградусные морозы. Люди по шесть-семь суток без крова и огня. И вот в этих условиях в полку - ожеребилась кобыла. И кобыла не простая, знатная: польская, трофейная. Зачала она где-то под Гродно, разрешилась от бремени - под Петсамо или у Сальми-Ярви. Был у них там кузнец, красноармеец. Он этого жеребеночка очень хотел спасти от смерти, выхаживал, у костров отогревал. Но не такой там стоял мороз, чтобы можно было с ним справиться. Пока один бок у жеребенка отойдет, второй заиндевеет, смораживается.
- Нет, братец ты мой, - сказал батальонный кузнец. - Видно, не ковать мне тебя.
Поднял винтовку и застрелил жеребенка - чтобы не мучился.
Потом сел в снег и заплакал.
* * *
Тридцатидвухлетний курсант школы зубных врачей из провинциальных фельдшеров, прежде чем закурить, совершает "профилактическое мероприятие": зажигает спичку и над ее огнем несколько минут вертит мундштук папиросы.
- Что вы, - спрашиваю, - делаете?
- Поджариваю микробов.
* * *
"Катя".
Он был из тех редкостных уже и в те годы старообрядцев, которые не позволят себе сказать: "Спасибо", а скажут: "Спаси Христос". На "спасибо" же отвечают:
- Пускай тебя это "бо" и спасает, а я его не ведаю.
* * *
Боец получил взыскание за то, что отморозил руку (не смазал спецмазью перед походом).
* * *
С.Я.Маршак рассказывал, что видел себя во сне листом лотоса.
* * *
Рассказывает, как лег вечером в засаду в сырой болотистой местности и как ночью ударил мороз и он вмерз в землю. Мимо в темноте шли финны. Он слышал их голоса. Один чуть не наткнулся на него. А он пошевелиться не мог.