— Ну, понравились тебе наши находки?
— Очень понравились, — сказала Лена. — И тапки эти…
— Поршни?
— Да, поршни, и кошелёчки, и гребешок сапожниковой жены. Это вы сегодня тот ящик нашли, в котором кожи выделывают?
— Я.
— А сейчас вы что ищете?
— Да пока не знаю, просто просматриваю землю, может, что-нибудь ещё попадётся интересное.
— А можно, я тоже буду искать?
— Ищи, — разрешила Синькова. — Только как бы тебя дома не заругали. И руки перепачкаешь, и платье.
— Нет, меня не заругают дома, — сказала Лена. — Наш Серёжа — это мой брат, — он часто бывает на раскопе. Приходит грязный, но мама его никогда не ругает.
— Хорошая у тебя мама! — сказала Синькова.
— И Серёжа хороший! — сказала Лена. — Он знаете кто? Он бессменный староста КИСа.
— Да неужели? — обрадовалась Синькова. — Я его знаю — твоего брата Серёжу! Он у нас часто бывает со своими ребятами. Они нам хорошо помогают.
— Я тоже буду помогать, — пообещала Лена и добавила: — Я бы давно пришла. Я думала, что раскоп — это где-нибудь далеко, потому что Серёжа одевался всегда, как в поход. А оказывается, это возле нашего дома.
— Может, раньше твой Серёжа ещё куда-нибудь ездил. Ведь археологические раскопки ведутся и в других местах. Но теперь ребята из КИСа у нас работают.
Земля была рыхлая и сухая. Комки рассыпались в руках. Просеянную землю Лена и Синькова высыпали в ящик. Потом приходили большие, с Серёжу, ребята, ставили ящики на носилки и относили в угол котлована, куда спускалась раскатанная колёсами машин дорога. Приезжал грузовик и увозил куда-то ящики с землёй.
Палило солнце. В воздухе носилась мелкая пыль от просеиваемой земли. Лена с Синьковой насыпали больше двух ящиков земли, но ничего интересного не нашли. Лена очень огорчалась, а Синькова утешала её.
— Ты что же думаешь, мы каждые полчаса что-нибудь находим? Иной раз можно не то что целый день копать — неделю и даже месяц — и всё впустую. Здесь мы тоже долго копали без всяких результатов, пока не натолкнулись на улицу Добрыни. Теперь, конечно, дело повеселей пошло. Но всё равно нужно набраться терпения.
И всё-таки Лена нашла! Взяла горсть земли, размяла её в ладонях и почувствовала что-то твёрдое. Посмотрела — костяная палочка размером с коротенький карандаш. Только не круглая, а сплюснутая с боков. С одного края заострённая, а с другого ровная.
— Ой, что я нашла! — закричала Лена. — Людмила Петровна, посмотрите, что я нашла!
Синькова взяла палочку в руки.
— Это, Леночка, писало, костяное писало! Да какое хорошее! Посмотри-ка. — Она кисточкой осторожно очистила палочку от земли, и Лена увидела на тупом конце палочки вырезанную на кости рыбью голову. — Нам ещё такие не встречались. Ты просто везучая! Ну пойдём покажем Наталье Ивановне. Пусть запишет в журнал.
— Писало? Я видела чехольчик. Это для него? Да?
— Да, писала носили в чехольчиках, которые пристёгивали к поясу.
Пока шли к столику Натальи Ивановны, Синькова рассказывала:
— Ещё давно, когда в Новгороде только начали вести раскопки, археологам часто стали попадаться костяные и металлические палочки. Долгое время учёные не могли догадаться, что это такое. И только потом узнали, что такими палочками в старину писали. Писали ими, конечно, не так, как ручкой или карандашом на бумаге. Ведь бумаги тогда не было. На пергаменте выводили буквы при помощи гусиного пера чернилами, добытыми из ореховой коры. Но пергамент был дорогой. И чаще писали на берёсте — уже безо всяких чернил. Вот этими заострёнными палочками просто процарапывали буквы на специально заготовленных берестяных листках. Однажды даже нашли тетрадку, сложенную из таких листочков.
— А что там было написано?
— Вот то-то и оно-то, что? Учёные не день, не два думали, пока догадались. Сверху на листке — пословица или какое-то изречение…
— Это когда о чём-нибудь говорят коротко и мудро? Нам Нинель Викторовна — наша учительница — объясняла.
— Хорошо вас учит Нинель Викторовна, — сказала Синькова. — Вот и в этой тетрадке тоже ребёнок, наверное, мальчишка, учился писать. Но вместо урока, который ему был задан, написал, баловник, такое, что и учёные люди долго не могли понять.
— Что же он написал? — опять спросила Лена.
— Про какого-то шишела, который куда-то вышел. Нацарапал, будто курица лапой: «Шишел вышел…» А люди учёные головы ломали, пока догадались, что мальчишка просто озорничал. Наверное, и у вас в классе есть такие озорники?
— Есть, — вздохнула Лена. — Пеночкин, например. Он всегда балуется. И даже колючками кидается. Сегодня и в Натку кидал, и в Андрюшу. Вот Андрюша не балуется на уроках. И учится хорошо. Он отличник. Его фамилия Вишняков. А Пеночкин дразнится: «Вишня-Черешня!»
Наталья Ивановна тоже похвалила находку:
— Какая искусная резьба! Это писало принадлежало, наверное, боярину или богатому купцу. На каком горизонте вы его нашли, Людмила Петровна?
— Всё тот же седьмой ярус. Должно быть, двенадцатый век. Только это не я нашла, а наша новая помощница. Это знаете кто?
— Знаю, — сказала Наталья Ивановна, — приятельница нашего Димы.
— Вот как! Этого я не знала. Зато я знаю, что это Леночка, сестрёнка того парнишки — Серёжи из КИСа. Помните, который недавно нашёл мячик.
— Ну что ж, поздравляю! Так и запишем в журнале находок: «Костяное писало. Резное. С изображением рыбьей головы. Седьмой ярус. Дом сапожника на улице Добрыни. Двенадцатый век. Нашла школьница Лена…» Как твоя фамилия? Малявина? Значит… «школьница Лена Малявина!..» Алёша, идите сюда! — окликнула она молодого человека в белой рубашке с фотоаппаратом в руках.
Лена этого Лёшу ещё раньше приметила. Все работают, а он повесил свой фотоаппарат на шею, прогуливается взад-вперёд по котловану и посвистывает. Рубашка белая, брюки чистые, и руки землёй не испачканы. Иногда подойдёт к кому-нибудь, постоит, поглядит, снимет аппарат, щёлк-щёлк и опять повесит его на ремешке. Вот и сейчас Лёша подошёл к столу Натальи Ивановны, наклонился, прицелился, нажал кнопку.
— Ваше задание выполнено! — Это он Наталье Ивановне сказал, да так важно, будто и в самом деле невесть что сделал. А потом повернулся к Лене: — Когда отпечатаю снимки, можешь получить на память карточку!
— Чью карточку? — не поняла Лена.
— Твоего писала! — торжественно ответил Лёша.
— Мы всегда фотографируем интересные находки, а иногда и зарисовываем. Лёша наш главный фотограф и художник, — пояснила Наталья Ивановна.
А Лёша подмигнул Лене и, насвистывая мотив какой-то песенки, пошёл по улице Добрыни.
Это было вчера.
Лене очень хотелось похвалиться находкой. И больше всего, конечно, перед Серёжей. Пусть не воображает со своим КИСом. Серёжа уже был дома — у себя на чердаке. Лена прислушалась — тихо. Значит, Серёжа сидел и сосредоточивался. Во всяком случае, так считала мама, потому что говорила: «У Серёжи ответственная четверть, не мешай ему сосредоточиваться».
Лена решила подождать, пока Серёжа слезет с чердака, но тут пришла Натка и закричала под окном:
— Ле-на! Выходи гулять!
А потом Лену едва дозвались домой, и надо было мыть ноги, и ужинать, и ложиться спать. Вот и получилось, что рассказать про писало она смогла только одной Натке да ещё Пеночкину. Но сегодня Лена была рада, что так случилось. Ей почему-то казалось, Дмитрию Николаевичу это понравилось, что она не хвалится. Теперь, когда мама сказала: «Не выдумывай» — Дмитрий Николаевич отставил стакан с кофе и сказал:
— Не беспокойтесь, Татьяна Сергеевна, Лена пойдёт со мной. Она вчера очень нам помогла. Нашла замечательное костяное писало, вырезанное из моржового клыка, который в то время называли рыбьей костью.
Тут Серёжа перестал жевать и посмотрел на Дмитрия Николаевича. А Дмитрий Николаевич продолжал:
— Эта находка лишний раз подтверждает имеющиеся у нас предположения о торговле, которую вели предприимчивые и смелые новгородские купцы с народами Севера. В эпоху средневековья Европа не имела почти никаких сведений о жизни этих народов. Например, известия той поры о ненцах дошли до нас только от новгородцев.
— Дима, — сказала Лена, — значит, это писало — тоже доказательство?!
— Конечно. И немаловажное! — сказал Дмитрий Николаевич.
А Серёжа так ничего и не сказал. Только посмотрел на Лену, потом на Дмитрия Николаевича, потом опять на Лену, будто видел её первый раз.
21. Дети сапожника
Глава первая
На улице стоял Пеночкин. Стоял и смотрел, как Лена с Дмитрием Николаевичем идут через дорогу к дощатому забору, на котором висит табличка: «Посторонним вход воспрещён!» Лена теперь была не посторонняя и даже нашла замечательное писало с рыбьей головой. «Я бы тоже нашёл», — сказал вчера Пеночкин, когда узнал об этом. Натка сказала: «Подумаешь, какое-то писало». А Пеночкин сказал: «Я бы тоже нашёл, — и, шмыгнув носом, добавил: — Если бы меня пустили туда».
Теперь, проходя мимо Пеночкина, Лена сказала:
— Привет!
— Привет, — мрачно буркнул Пеночкин.
Пеночкин сам был виноват. Если бы он тогда не дразнился и не кидался колючками, может, они бы вместе попали в тот день на раскоп. И всё-таки… «Всё-таки это нехорошо, когда двое куда-то идут, а третий стоит и завистливо смотрит им вслед», — подумала Лена. Она оглянулась. Пеночкин всё стоял и смотрел. И тогда Лена сказала:
— Дима, а можно, Пеночкин с нами тоже пойдёт?
— Пеночкин? — переспросил Дмитрий Николаевич.
Лена подумала, сейчас он спросит: «А кто такой этот Пеночкин, как он учится?» Потому что взрослые почему-то всегда спрашивают, «как учится», как будто это самое главное в человеке. Но Дмитрий Николаевич ничего не спросил. Покосился сверху вниз на Лену и разрешил:
— Ладно, пусть идёт.
— Пеночкин! Если хочешь, иди с нами! — крикнула Лена, и Пеночкин радостно заскакал по улице, догоняя их.
В котловане Дмитрий Николаевич сразу же заторопился куда-то по своим делам. Лена опасливо посмотрела туда, где стоял стол Натальи Ивановны, и обрадовалась — Натальи Ивановны не было. И они с Пеночкиным без всяких помех отправились в домик сапожника. Синькова уже сидела на своём месте и просеивала землю. Лена поздоровалась с ней. Пеночкин шмыгнул носом и тоже поздоровался. Синькова посмотрела на Лену и на Пеночкина и сказала:
— Здравствуйте, здравствуйте. — А потом спросила: — Это что же, ещё один помощник явился?
Пеночкин ничего не сказал. А Лена сказала:
— Да!
Пеночкин хоть и хвалился, что найдёт, если его пустят, но не нашёл. А Лена опять нашла. В этот раз она нашла птичку. И вот с этой самой птички всё началось. Так, по крайней мере, мне кажется теперь.
Птичка была неказиста на вид. Вся какая-то облезлая, со всех сторон оббитая, грязно-рыжего цвета. Сделана она была из глины. Это Лена и сама догадалась. Она держала птичку на чёрной от земли ладошке, и её переполняла такая радость, что хотелось завизжать или запрыгать. Но она не прыгала и не визжала, потому что не знала, можно ли визжать и прыгать на раскопе. Она только ойкнула, и то не очень громко:
— Ой, смотрите!
Синькова и Пеночкин сразу поднялись и стали смотреть. И тут вдруг Лена испугалась, что Пеночкину может не понравиться эта птичка, как сначала ей самой не понравились похожие на старые тапочки замечательные поршни, которые шил сапожник в этом самом домике. Но тут на помощь Лене пришла Синькова. Она взяла птичку из рук Лены и осторожно стала обметать с неё кисточкой землю, а потом сказала:
— В прекрасной сохранности!..
А потом ещё сказала:
— Ну и глазастая девица! Прямо под землёй видит! Быть тебе археологом! Ну, пошли к Наталье Ивановне! Зарегистрируем твою находку.
Так в журнале Натальи Ивановны появилась новая запись.
«Керамика. Детская игрушка. Птичка-свистулька». Что эта глиняная птичка является свистулькой, определил Дмитрий Николаевич. На спине у птички была маленькая дырочка. Лена видела её, но не обратила внимания. А Дмитрий Николаевич обратил. Он поднёс птичку к губам, подул, и птичка тоненько засвистела.
— Если в эту дырочку бросить сухую горошину, птичка будет выводить трель, что твой соловей, — сказал Дмитрий Николаевич. А потом показал две едва приметные цветные полосочки на птичьем хвосте: одну — красную, другую — синюю. Да ещё маленькое синее пятнышко на грудке.
— Наверное, раньше птичка была покрашена? — догадалась Лена.
— Да. Была расписана яркими красками, — подтвердил Дмитрий Николаевич.
— А мне, Дима, можно посвистеть? — спросила Лена.
Дмитрий Николаевич огляделся по сторонам — наверное, смотрел, нет ли поблизости Натальи Ивановны.
— Ладно, свисти. На то и свистулька, чтобы свистеть. Только не очень громко.
Лена посвистела, а потом дала посвистеть Пеночкину.
С этой птички-свистульки всё и началось.
Лена спросила:
— Дима, а у сапожника был мальчик или девочка?
— Какой ещё мальчик? — спросил Дмитрий Николаевич. — И какая девочка?
— Ну, дети сапожника.
— А почему ты думаешь, что у сапожника были дети?
— А игрушки? Что же, сапожник сам свистел в свистульку? И тем кожаным мячиком тоже сам играл?
Лене вдруг очень захотелось, чтобы у сапожника были дети — мальчик и девочка. И в мячик свой кожаный играли, и в птичку-свистульку свистели, и чашку с синими цветочками разбили тоже они. Баловались и уронили.
Лене казалось, что она давно уже знакома с сапожником, и с его женой, и с ребятами. Теперь она бы их непременно узнала, если бы встретила на улице. Особенно мальчишку — такой белобрысый и весёлый.
22. Леший
Рассказ десятый
Сегодня Алёна, как воротилась из школы, сразу же села за прялку.
Летом кажется: зимы никогда и не будет. И думать не хочется о зиме. Но надо. Не зря говорят: «Запасай сани летом!» Летом стригут овец, и шерсть на торгу дешёвая. Купили Алёна с мамой полмешка шерсти. Напрядут пряжи, а потом будут вязать чулки и рукавицы, тёплые платки на голову. Правда, мама в последнее время часто прихварывает и долго прясть не может. Зато Алёна, Алёна уж постарается.
Наверное, много пряжи напряла бы в этот день Алёна, но едва принялась она за работу, на крыльце послышались торопливые шаги, и, распахнув двери, в избу влетела Оля. Закричала громким голосом:
— Алёна! Алёна! Идём в лес!
Алёна сердито замахала на Олю руками. Та испуганно прикрыла ладошкой рот, покосилась на Алёнину мать, заворочавшуюся на лавке, и зашептала:
— Пойдёшь? Все идут: и Мирослава, и Василина, и наша Зорька, и Глеб. Сыроеда говорит, уже земляная ягода поспела. Она ещё вчера большой туесок принесла.
Алёна посмотрела на мать. Спит. Ну и хорошо. Пусть поспит подольше. Сон, говорят, болезни прогоняет. А Алёна сходит за земляными ягодами. Может, мать их в охотку поест.
Алёна быстро отыскала в сенях туесок, прихватила и лукошко для грибов. Когда они с Олей вышли, все уже были в сборе. Не было только Вишены с Борисом. И Кукша, конечно, не пошла. Но Кукша с Борисом никогда не ходят ни за ягодами, ни за грибами. А зачем им ходить? Ещё с утра пораньше снарядила Ратиборова ключница в лес холопок. Велела каждой набрать полный кузовок земляных ягод. Утром к завтраку на боярский стол уже подавали земляные ягоды с мёдом и сливками.
А вот Мстиша очень хотела пойти, но её с собой не взяли. Надо же кому-нибудь остаться дома с Любавой.
— До свидания! До свидания! — помахала Оля рукой на прощанье маленькой Любаве, которая, держась за сестрин подол, несмело ступала босыми ножками.
Мстиша любит Любаву, но теперь она, утирая рукавом слёзы, сердито смотрела на сестрёнку. Алёна жалела Мстишу. Конечно же, ей обидно оставаться дома. Любава споткнулась, ушибла ножку и захныкала. Мстиша, осердясь, ещё и наподдала ей. За что и сама получила тумака от Оли.
— Не в последний раз идём. Земляная ягода только начинается, — сказал Глеб Мстише и заторопил: — Ну, пошли поскорей.
Спустились по улице Добрыни к Волхову и пошли берегом. Впереди Глеб, за ним поодаль Мирослава, Василина и Зорька. Когда нету Кукши, и Мирослава и Василина разговаривают с Зорькой по-доброму. Это они при Кукше выхваляются и важничают. Думают, она тогда с ними дружить станет.