Медленно повернулась Анна Ивановна лицом к классу. Смех стих, но лица сияют. Не каждый день выдаются такие развлечения.
Не успела Анна Ивановна ничего сказать, вскочила Аня.
— Анна Ивановна, я хочу пересесть на другую парту!
— Погоди, Аня.
— Когда мы с вами разговаривали, вы знали об этом рисунке? — спросила Анна Ивановна.
— Нет! — дружно прогудел класс.
— Но ведь не сам же он появился?
— Не сам, — согласились ребята.
— Тогда вот что, — сказала Анна Ивановна. — Художник этот пускай подойдет ко мне, когда наберется смелости. Сроку даю неделю. Не придет — я его сама разыщу, это я вам твердо обещаю. А мы с вами будем считать, что эта шутка окончена. Договорились?
— Договорились, — ответил класс вразнобой.
— Вот и прекрасно, — сказала Анна Ивановна, а сама в упор посмотрела на Кузнецова. Тот, конечно, понял, что на этот раз его предупреждают серьезно и окончательно. Это видно хотя бы потому, что он отвел глаза и сторону и принялся внимательно изучать белый, без единого пятнышка потолок.
— Кукин, к доске!
Кукин с готовностью вскочил.
— Стереть, Анна Ивановна?
— Нет, решать, Кукин.
С видом обреченного Кукин подошел к доске, и грустная его физиономия навела Анну Ивановну на мысль, что все улажено, все вошло в свое обычное русло.
*
— Вы думаете, рисунок на доске и письмо — дело одних рук? — спросил директор.
— Возможно.
— Но ведь этого художника, наверное, не так трудно отыскать?
— Раньше — да, сейчас — нет, — сказала Анна Ивановна. — Я не могу спрашивать открыто. Это лишний раз привлечет внимание к Володе и Ане. Представляете, Сережа, какое веселье поднимется в классе, если они узнают о письме? Этого ни в коем случае нельзя допустить. Кроме того, я все же не понимаю: для чего написано письмо?
— И все же попробуйте, Анна Ивановна… — попросил директор. — Рад бы вам помочь, но, знаете, допросы в кабинете — не по моей чести. Да и не скажут они мне того, что вам.
— Да уж это так, — усмехнулась Анна Ивановна. — Теперь, Сережа, вы для них гроза номер один.
— Это мне наказание, — сказал Сергей Михайлович. — Я ведь тоже директора как чумы боялся.
Прозвенел звонок с урока — Сергей Михайлович направился было к двери, но путь ему преградила вошедшая, нет — вбежавшая! — Светлана Семеновна. Директор попытался было обойти Светлану Семеновну и скрыться — он знал, о чем сейчас будет разговор. Но сделать ему это не удалось.
— Здравствуйте, Сергей Михайлович! — сказала Светлана Семеновна тоном, каким люди говорят: «Ах, вот ты где мне попался!»
— Добрый день, Светлана Семеновна!
— Сергей Михайлович, когда вы мне дадите воспитательский класс?
— Скоро, — не слишком уверенно пообещал директор. — Мне бы хотелось подобрать для вас класс полегче. Знаете… на первых порах.
— А мне бы, наоборот, хотелось потруднее! — храбро выпалила Светлана Семеновна, но тут взгляд ее остановился на Анне Ивановне и она сказала: — хотя… Если бы такой, как у Анны Ивановны… Какие там чудесные ребята! И такие дружные! Анна Ивановна, отдайте мне свой класс!
— Берите, — сказала Анна Ивановна.
— Ой, правда, можно? Можно, Сергей Михайлович?
Директор нахмурился.
Анна Ивановна вздохнула.
— Шучу. Сегодня уж день такой шутливый.
— Ну вот… — разочарованно сказала Светлана Семеновна.
Директор снова попытался было незаметно улизнуть, но и на этот раз у него ничего не вышло.
— Нет, Сергей Михайлович, вы мне все-таки ответьте… — настойчиво проговорила Светлана Семеновна и поспешила вслед за директором.
Анна Ивановна некоторое время сидела не двигаясь. Она пыталась сосредоточиться и еще раз обдумать случившееся. Но мысли были какие-то путаные, оставалось одно испытанное средство — заняться каким-нибудь делом. Но и дела никакого сейчас Анна Ивановна не могла себе придумать. Все мысли вертелись вокруг одного и того же.
Взгляд Анны Ивановны скользнул по лежащему на столе конверту, по стопке непроверенных тетрадей. Необычный почерк с наклоном влево! Откуда мог взяться такой почерк? В школе учат писать с наклоном вправо. Наклон влево — для маскировки. У кого из ее горлопанов могло хватить на это ума? Да у любого, пожалуй: уже не маленькие. Важно другое — у кого хватило, как они говорят, совести?..
Анна Ивановна сложила тетради в одну стопку и начала перебирать эту стопку, время от времени поглядывая на конверт. У нее было ощущение, что она занимается чем-то запретным и донельзя ей противным. Почерки, почерки… Округлые и удлиненные, твердые и нерешительные… За этими почерками тут же вставали перед Анной Ивановной ребячьи лица, разные, как и почерки. Вот неровные буквы с неправильным соединением… Это оттого, что держит ручку щепотью — проглядели в первом классе, потом уже не выправишь. А вот буквы, выписанные линиями, то четкими, то прерывистыми, словно младенец накарябал… Эта сменила обычную ручку на шариковую и пока еще не привыкла. Так что же, это ее неуверенная рука отстукала на машинке такую холодную пакость? Слишком много знала Анна Ивановна о каждом на своих горлопанов и потому не могла заниматься этим исследованием беспристрастно, глядя как бы со стороны. Сознание того, что она должна подозревать каждого, было нестерпимо.
Анна Ивановна перекладывала тетради слева направо и понимала, что ищет того, чего нет. В то же время какая-то другая Анна Ивановна хотела, чтобы выплыл вдруг этот косой почерк, и тогда все бы кончилось быстро и навсегда.
Наконец, все тетради перекочевали направо. Косого почерки не было. Не было даже похожего. И тут впервые Анна Ивановна подумала: «А почему непременно кто-то из моего класса? Ну, хорошо — можно изменять померк. Ну, ладно — можно наклонить его влево. Но ведь общий рисунок почерка не должен полностью измениться. Вот хотя бы закорючка у буквы «д» в слове «редакция»… Вот она же в «дом № 5» — адрес редакции… И еще она в «средняя школа»… Ведь это «своя» закорючка, она написана машинально, по привычке! С такими закорючками учителя годами не могут справиться!
Стопка тетрадей быстро перекочевала справа налево.
Закорючка не обнаружилась.
На минуту Анне Ивановне стало как будто легче, но тут же другая Анна Ивановна возразила: «Ну что из этого? Тебе легче от того, что писал не твой ученик, а кто-то из соседнего класса? Почему ты думаешь, что на этом все кончится? А если будет и второе письмо, и третье? Где ты будешь искать автора? По всей школе? И легче ли будет от этого Володе и Ане? Уж лучше бы — в твоем классе…»
— Да, — проговорила вслух Анна Ивановна, — уж лучше бы в моем…
*
Анна Ивановна знала, конечно, не все. Не знала она, например, того, что в тот день, когда на доске появился рисунок, Аня пошла домой одна. Раньше она всегда ходила с Володей — они живут в одном доме. Но сегодня ей ни с кем не хотелось разговаривать и никого не хотелось видеть. А больше всего ей не хотелось видеть Володю.
Аня медленно брела по улице. Навстречу ей шли люди — по двое, по одному, веселые, озабоченные, хмурые или просто никакие. Попался даже один чудак, без шапки. На волосах его поблескивали снежинки. Но никому, даже чудаку, не било дела до Анн.
Впрочем, Аня тоже не обращала внимания на прохожих. Она думала о любви.
Это слово вызывало тревогу, от него становилось неловко, будто делаешь что-то запретное. Самым обидным из того, что случилось за сегодняшний день, были не довольная рожа Кузнецова и даже не буйная радость класса: самым обидным было вот это самое слово.
Значит, она влюблена в Климова?
Значит, любовь — такая?
Значит, любовь — это когда двое должны все скрывать, таиться, не показывать другим, что им интересно вместе, а другие будут выслеживать, подслушивать, подглядывать и смеяться неизвестно над чем?
Выходит, любовь — это когда двое как мишень в тире: каждый может по ним стрелять сколько вздумается. Только в тире часто промахиваются, а здесь — всегда о яблочко.
Зачем она нужна тогда, эта любовь?
В конце второго квартала на пути к дому Аня приняла два твердых решения.
Первое, не самое главное — она никогда не выйдет замуж.
Второе, самое главное — завтра же она пересядет от Климова на другую парту и больше никогда не будет с ним разговаривать.
Итак, на втором перекрестке с любовью было покончено.
На том же перекрестке ее догнали девочки.
— Куда ты несешься… — отдуваясь, проговорила Вика.
— …как угорелая? — отдуваясь, добавила Лиля.
— Еле догнали, — сказали девочки вместе.
Девочки стояли перед Аней — обе в расстегнутых пальто, обе раскрасневшиеся, очень похожие друг на друга, почти как сестры.
— У нас к тебе важное дело!
— Смотрим, а тебя уже нет!
Аня холодно смотрит на девочек.
— Никуда я не несусь.
Девочки не глупые, они понимают.
— Ты на них не обижайся, — говорит Вика.
— Конечно, — соглашается Лиля. — Чего на них обижаться? Все мальчишки — дураки.
Аня передергивает плечами.
— Ни на кого я не обижаюсь.
— Ну и правильно, — торопливо говорит Вика. — А у нас к тебе такое важное дело, такое важное… Мы сегодня договорились… Соберемся вечером, потанцуем. Пойдешь с нами?
— Не хочется.
— Ну, Анечка, — тянет Лиля. — Ведь начало четверти… Ну, один раз в жизни можно ведь.
— Вы и без меня можете, — говорит Аня, но уже без прежней твердости.
— Не можем! — выпаливает Вика. — Нам пойти некуда.
— Так куда вы меня зовете?
— К тебе! Давай у тебя соберемся!
Вот оно что! Все ясно. То-то и мчались они за ней сломя голову. Все уже без нее решили. А если она откажется? Аня как бы разделилась на две половники: одна требует мести, второй приятно, что в ней нуждаются. Побеждает вторая.
— А мама? — спрашивает Аня, чтобы не сдаваться сразу.
— Твою маму всегда можно уговорить. Это не то что мою, — говорит Вика.
— И мою… — вздыхает Лиля.
В том-то и дело, что мам всегда приходится уговаривать. Не для того, чтобы разрешили потанцевать. Это — всегда пожалуйста. Даже сами предлагают: «Почему бы не собраться у нас? Приводи своих мальчиков и девочек». Главная трудность заключается в том, чтобы родителей на это время выжить из дому. Не хотят они уходить — и все. Очень им хочется посмотреть, как молодежь веселится. А с родителями — какое веселье?
— Мы не всех позовем, — торопится Вика. — Будет Олежка, Игорь, мы, ну, может, еще кто-нибудь. У тебя ведь сейчас одна мама, тебе легче уговорить.
— А у нас еще папы, — грустно вздыхает Лиля. — Их вообще из дома не выгонишь, особенно если хоккей по телевизору.
— Ладно, — соглашается Аня. — Попробую. Вы мне позвоните часиков в пять.
— Анечка, ты — золото, — взвизгивает Вика и вешается Ане на шею.
Лиля повисает на Ане с другой стороны. Аня отбивается, но ей приятно.
— Ой, — вспоминает вдруг Лиля, — у меня дома еще столько дел… И платье нужно погладить!
— И у меня тоже!
И вот девочки уже мчатся по улице, возбужденные и радостные оттого, что будет у них сегодня такой замечательный вечер. Аня смотрит им вслед и вдруг замечает Володю. Он стоит у газетной витрины и поглядывает в ее сторону. Аня отворачивается и шагает по улице с высоко вздернутым подбородком. За спиной она слышит торопливые шаги.
Володя догоняет ее и некоторое время молча идет рядом. Аня совершенно этого не замечает. Как будто никого рядом и нет.
— Ты куда несешься? — спрашивает Володя.
— Я абсолютно никуда не несусь, — холодно отвечает Аня.
— А чего ты меня не подождала?
— А зачем тебя нужно ждать?
Володя не знает, зачем его нужно ждать. Наверное, не нужно. Но ведь раньше ждала. В чем же он провинился сегодня? Володе до смерти хочется, чтобы эта девочка с каменным и каким-то взрослым сейчас лицом стала такой, как раньше. Он не понимает, что с ней сейчас случилось. Не догадывается он и о ее твердом решении — никогда с ним не разговаривать.
— Если ты на меня обиделась, то скажи за что.
— Я абсолютно на тебя не обиделась.
Володя сбоку поглядывает на Анино лицо — оно как маска.
— Пойдем в кино на четыре часа, — предлагает Володя.
Маска дрогнула, теперь она держится уже на ниточках, но все же держится.
— Ко мне сегодня придут ребята, я не могу.
При этих словах Володя спотыкается и чуть не падает. Не от слов он, конечно, споткнулся, а потому что смотрит он на Аню, а не под ноги. Но получилось будто от слов. Аня чествует себя повелительницей. Маска слетает. Второе твердое решение забыто. Она поворачивается к Володе. Вид у него смущенный и какой-то покорный. Прикажи ему сейчас Аня полезть по водосточной трубе — полезет.
— Придешь?
На этот раз мрачнеет Володя.
— А зачем они придут?
— Потанцуем.
— Ты же знаешь — я не умею.
— Вот и научишься. Что же ты, всю жизнь будешь не уметь?
— А зачем мне уметь?
— Как зачем? — ужасается Аня. — Все же танцуют.
— Нет, не пойду.
— Ну, конечно, твои задачки для тебя интересней.
Это верно, Володя увлекается математикой. Он решает задачи, которые и Анне Ивановне не всегда под силу. Но Аня и математика — это совсем разное. Володе нужно и то и другое.
— Просто я танцевать не люблю. Ты ведь тоже не все любишь…
— А если я тебя попрошу?
Аня нажимает на слово «я». Теперь уже и тупица понял бы, что выбирать нужно не между танцами и математикой. Их старая дружба — вот что проверяется и эту минуту. Она может лопнуть. Такой уж сегодня день.
Но Володя никак не хочет понять, что дружба проверяется и таким способом. Ом бы и пошел… Но он ясно представляет себя стоящим у стенки, когда остальные танцуют. Глупая это поза — у стенки. Да еще нужно улыбаться и делать вид, что тебе весело.
— Аня, я не хочу, — говорит Володя. — Ты пойми…
— Я все понимаю, — резко отвечает Аня.
Аня поворачивается и уходит, не оглядываясь.
Володя стоит.
Аня идет и ждет, что Володя бросится ее догонять.
Володя стоит и ждет, что Аня обернется, и тогда он побежит следом за ней.
Она идет.
Он стоит.
Оба ждут.
Конец дружбе!
Придя домой, Аня садится за уроки. Но сегодня ничего не лезет ей в голову. В учебнике, сквозь портрет знаменитого ученого, сквозь его широкую бороду, проступает почему-то ухмыляющаяся физиономия Кузнецова. Кузнецов открывает рот, из которого вылетают обычные его шуточки. И Аня разговаривает с ним. Мысленно. Она отвечает остроумно и резко. Кузнецов растерянно умолкает. Вот так! Следующий — Климов. Сейчас Аня ненавидит его. Она почему-то видит себя посреди катка. Вдоль снежных валов по краям носятся мальчишки. В середине пусто. Там стоит Аня — очень красивая. Возле нее — Володя. Он просит прощения, на глазах у него слезы.
Буквы учебника начинают расплываться. Настоящие-то слезы оказываются на глазах у Ани.
Это от обиды.
От любви к себе.
От ненависти к Володе.
Аня захлопывает учебник и бежит я ванную комнату. Там она долго умывает лицо, чтобы мама ничего не заметила. Если она начнет расспрашивать — не отвяжешься. А ведь и маме не всегда все можно рассказать.
К тому времени, когда в замке заворочался мамин ключ, Аня успела вымыть посуду, пройти пол пылесосом и прибрать в кухне. Она не всегда занималась уборкой, этого уж никак нельзя сказать. Но сегодня такой день. Нужно просить маму, чтобы на пару часиков она ушла из дома. После уборки просить легче.
— Ну, как дела? — спросила мама.
— Ничего особенного.
— Спрашивали?
— Сегодня никого не спрашивали. Давай, мамочка, я тебе помогу.
Аня взяла у мамы пальто, повесила в стенной шкаф. Отнесла на кухню сумку с продуктами. Мама ведь устала, надо ей помочь. Тем более что ей сейчас опять уходить.
— Угадай, с чем мы сегодня пьем чай? — спросила мама.
Ане даже гадать не надо. Конечно, с вафельным тортом. Это ее любимый торт. Ане становится неловко. Уж лучше бы мама не покупала этого торта.