— А что же тогда я буду делать? — спрашивает Анна Ивановна, отвлекая внимание от Кукина.
Кузнецов охотно поясняет:
— А вы будете собирать землянику. И проводить дополнительные занятия по геометрии. Вот Кукин у нас очень геометрию любит. Я, говорит, геометрию бы учил и зимой и летом. Он геометрию любит больше жизни! Знаете, Анна Ивановна, что говорит Кукин?
Кукин снова начинает распухать. Анна Ивановна смотрит на часы. Прошло шесть минут. Смотрит на Кузнецова. Тот все понимает, но он уже разбежался и не может остановиться.
— Кукин говорит…
— Остановись, Кузя. Сядь, пожалуйста.
Кузнецова зовут Олегом. Но изредка Анна Ивановна называет его Кузей. Это действует безотказно, это вроде доверия, которое нельзя обмануть.
Кузнецов садится.
— А теперь давайте учиться, — говорит Анна Ивановна обычным деловым тоном. — Достаньте новые тетради в клетку и напишите на обложке слово: «Алгебра».
— А вызывать сегодня не будете? — спрашивает Игорь.
— Сегодня — нет.
Известие о том, что опроса не будет, никого особенно не радует — математику у Анны Ивановны знают хорошо. Разумеется, никого это известие и не огорчает. В общем, всем все равно. Только со скамьи Кукина доносится вздох облегчения.
— Что, Кукин, опять списать не успел? — спрашивает Анна Ивановна.
— Да нет, — мрачно отвечает Кукин.
— Успел, что ли?
— Не успел…
— Эх ты, Кукин, — вздыхает Анна Ивановна.
— Он весь класс назад тянет, — заявляет Игорь.
— Заткнись! — шепчет Кукин Игорю. Затеи он встает и еще более мрачно бубнит: — Я больше не буду…
Анна Ивановна безнадежно машет рукой.
— Да ведь будешь. В том-то и дело, что будешь. Сейчас-то хоть слушай как следует.
Анна Ивановна подходит к доске.
— Раньше, когда нам нужно было сложить два числа, мы поступали так…
На доске появляется надпись:
2+3=5
— Теперь давайте заменим цифры буквами. Вместо 2 поставим A, вместо 3 поставим B. Получим: A+B=…
— Эл! — разлается за спиной Анны Ивановны.
— Нет, не «эл», Кузнецов, а получим «це», — говорит Анна Ивановна, не оборачиваясь.
Но Кузнецов не желает сдаваться так просто. Если уж ему захотелось сострить, он и себя не пожалеет, а о других и говорить нечего.
— Неправильно, Анн Ванн! Если складывать «а» и «вэ», то получится «эл».
Теперь Анна Ивановна догадывается, куда клонит Олег. «Ишь ты, — думает она, — уже «эл» их волновать начало. Растут помаленьку». Но урок математики не предназначен для того, чтобы обсуждать проблемы «эл» между «а» и «вэ». Надеясь, что у Олега все же хватит ума остановиться, Анна Ивановна говорит строго, глядя прямо в глаза Кузнецову: — Я сказала «а» плюс «бэ», а не «а» плюс «вэ». Ты прекрасно знаешь, что русское «вэ» в математике читается как «бэ».
Но Кузнецов уже несется. Он обязательно должен довести до конца свое черное дело.
— Так то в математике… А у нас в классе «а» плюс «в»» значит Ани плюс Володя, а равняется «эл» — значит любовь.
Выпалив все это единым духом, торопливо, пока рот заткнуть не успели, Кузнецов горделиво умолкает. Он смотрит на первую парту в левой колонке. Остальные таращатся в ту же сторону. Очень всем интересно, какие сейчас лица у тех, на первой парте. Лица вполне подходящие. Аня Мельникова уткнулась в тетрадь, делает вид, будто и не про нее речь. Впрочем, делает это плохо, потому что щеки ее все же краснеют. Володя Климов морщится. Лицо у него такое, будто он решает трудную задачу.
По классу прокатывается смех.
— Довольно веселиться, — спокойно говорит Анна Ивановна.
Смех постепенно стихает. Только в дальнем углу подружки Вика и Лиля повизгивают от удовольствия.
— Игнатьева и Богатырева, будем ссориться, — предупреждает Анна Ивановна.
Все успокаиваются.
— Это неумная шутка, Кузнецов, — говорит Анна Ивановна.
— Он умнее не умеет, — подтверждает Игорь, который, впрочем, тоже смеялся.
— Кроме того, это нечестная шутка, — продолжает Анна Ивановна. — Ты должен извиниться.
Извиниться? Пожалуйста. Для любимой учительницы чего только не сделаешь. Кузнецов всегда готов.
— Извините, Анна Ивановна.
— Не передо мной.
Не перед вами? А перед кем же? Перед теми, что ли? Да пожалуйста.
— Извини, пожалуйста, меня, Володя, за то, что я сказал, будто ты любишь Аню. Извини меня, пожалуйста, Аня, за то, что я сказал, будто ты любишь Володю.
На лице Кузнецова столько скорби, столько безудержного горя, что класс снова начинает хихикать.
«Выгонять или не выгонять? — думает Анна Ивановна. — Пожалуй, не стоит. Если выгнать, получится так, будто все это слишком серьезно. Если не выгнать, — скорее забудут. Оставят ребятишек в покое».
— Вот и хорошо, — говорит Анна Ивановна. — Так чему же равно «а» плюс «бэ»?
— Це, — дружно орет класс.
— Вот и прекрасно. Пойдем дальше…
До конца урока больше никаких происшествий не было. До конца дня — тоже.
Отстояла Анна Ивановна у стола еще пять часов в других классах, хотела заглянуть на минутку к своим горлопанам, но вспомнила, что у них сегодня всего четыре урока. Их давно уже и след простыл. Такой народ: в школу шажком, а из школы бегом.
*
— Это какой же Кузнецов? — спросил Сергей Михайлович. — Тот, который в прошлом году скелет в окно выставил прохожим кланяться?
— Да, — подтвердила Анна Ивановна. — И тот, который в позапрошлом году к кроликам ужа посадил. Бедные зверушки чуть не в обморок попадали. Правда, потом он им целый кочан капусты принес.
— От кроликов — к скелету, от скелета — к любви… — усмехнулся Сергей Михайлович. — Пока — шуточки, а что дальше будет?
— Сейчас как будто шуточки прекратились. Но вот вдруг письмо это… Не понимаю — к чему оно? Есть в нем что-то… — Анна Ивановна поморщилась. Что-то гаденькое. Я уверена, что Аня такого письма написать не могла.
Сергей Михайлович взял письмо, повертел его в руках. Вид у директора сделался задумчивый и нездешний. Как будто мысленно он был не в учительской, а где-то далеко-далеко. По этому виду давно, чуть не двадцать лет назад, безошибочно определяла Анна Ивановна, что смотрит ее ученик Сережа не в учебник, лежащий на парте, а в книжку, прикрытую этим учебником.
— Давайте рассуждать, — сказал Сергей Михайлович. — Письмо отпечатано на машинке. Для чего? Скорее всего, чтобы автора нельзя было узнать по почерку. Но конверт надписывается от руки. Такого почерка, вы говорите, нет ни у кого из ваших. Значит, автор сознательно меняет почерк. Он делает все для того, чтобы скрыть свое имя. Но на конверте полностью подписывается: Аня Мельникова. Абсолютная чушь!
— Если предположить, что письмо писала Аня, — сказала Анна Ивановна. — Но все очень естественно, если его писал кто-то другой.
— Итак — фальшивка!
— Да, похоже, — согласилась Анна Ивановна. — Тем более, что в письме написано… как там?.. «Я его очень люблю, а он меня нет». Так вот, выражаясь словами автора письма, Володя не только «не любит», а очень даже «любит» Аню Мельникову.
— Тогда это не просто шутка, а подлость.
— Я тоже так полагаю, — сказала Анна Ивановна.
— В таком случае автора письма нужно искать, — твердо сказал Сергей Михайлович. — Хотя бы для его собственного блага. Сейчас он подлец маленький, вырастет — станет большой.
— Надо-то надо, — вздохнула Анна Ивановна. — Да вот не соображу сразу, с чего начать.
— А не было ли еще каких-нибудь происшествий, связанных с этой историей?
— Было, — сказала Анна Ивановна, — было еще одно происшествие. Я думала тогда, что это последнее.
*
Класс Анны Ивановны считал себя самым дружным классом в школе. Началось это давно, еще года два назад, когда они дружно сбежали с урока рисования. Дело было весной. Светило солнце. По водосточным трубам, пугая прохожих, скатывались сосульки. Лужи голубели под небом, в них купались воробьи, отощавшие за зиму. Было чисто, светло и весело.
Они побежали в парк, где было по-весеннему пусто и никто не мог их найти. У пруда они сложили в кучу пальто и портфели, но и без пальто было жарко, потому что булыжники, которые они бросали в пруд, стараясь обрызгать друг друга, оказались довольно тяжелыми. Потом Олег Кузнецов прокатился на обломке льдины. Потом он свалился в воду. Это было просто прекрасно, ибо его спасали все вместе и каждый чувствовал себя чуточку храбрее другого.
Потом, уже на другой день, Олег заболел воспалением легких, но это тоже вышло на пользу: когда стали выяснять, кто зачинщик, то им оказался тот же Олег, а с больного много не спросишь.
С тех пор класс почувствовал себя очень дружным. Старались изо всех сил.
Дружно ходили в кино.
Дружно давали списывать Кукину, чтобы тот не тянул класс назад.
Дружно приходили на воскресники.
Дружно воевали с параллельными классами.
Дружно обсуждали будущий поход по реке Луге.
Поход взбудоражил всех. Вот уже несколько дней на переменах только и было разговоров что о реке Луге. От этих слов пахло грибами, дымом костра; они представлялись в виде водопадов, голубых озер, песчаных островов; там удилища сгибались под тяжестью рыбы, там, как в кино, под гитару пели у костра туристские песни. Там была свобода!
В этот день кричали и спорили так, что даже Кукин на минутку перестал списывать и туманно изрек:
— Там выносливость нужна. Вот!
— А ты, Саня, не волнуйся, тебя это не касается, — мгновенно отозвался Олег.
— Почему не касается?
— Тебя не возьмут, у тебя двойки.
— А у кого двойки, тот не человек, что ли? — угрюмо спросил Кукин.
Олег улыбнулся широко и дружески. Ребята притихли. Все понимали, что Олегу наплевать на Санины двойки. Дело было в чем-то другом.
— Саня, — невинным голосом спросил Олег, — от кого произошел человек?
Кукин помедлил. Он понимал, что готовится подвох. Только не понимал какой.
— Ну, от обезьяны… — неуверенно сказал Кукин.
— Так вот, лично ты еще не произошел! — скромно сказал Олег и обвел класс взглядом победителя.
Все засмеялись. Кукин подумал, подумал и сказал:
— А ты — дурак.
Все опять засмеялись, но Кукин все же понимал, что и теперь смеются над ним, а не над Олегом. Кукин оглянулся, но поддержки ни у кого не нашел. Все исправно скалили зубы. Кроме Игоря — тот не любил кузнецовских шуток.
— Остряк-самоучка! — тихо сказал Игорь, но его все услышали.
Олег посмотрел на Игоря сквозь очки. Не настоящие очки, а воображаемые. Просто сделал вид, что смотрит сквозь очки.
— Саня! — удивленно сказал Олег. — Нас обижают.
Саня медленно вылез из-за парты и подошел к Игорю. Сам не зная почему, он всегда слушался Олега. Такая уж у них была странная дружба.
Одной рукой Саня придавил Игоря к парте, а другой влепил ему щелобан по затылку. Игорь даже не сопротивлялся: у Сани на таких троих хватило бы силы.
Саня вернулся на место.
Игорь даже побледнел от злости.
— Клоун! — закричал он почему-то на Олега.
— Саня, — хладнокровно сказал Олег, — он просит добавки.
Саня начал было снова подниматься. Игорь отчеканил, глядя прямо в глаза Олегу:
— А ты, Кузнецов, ответишь на совете дружины. Кроме того, все станет известно Анне Ивановне!
— Интересно, кто же это ей скажет? Может быть, ты?
— Может быть, я.
— А может, не может быть, а просто ты?
— Да, просто я.
— А ты знаешь, как это называется?
— Я знаю, что ты все время за спиной Кукина прячешься.
— Я?! — изумился Олег. — Да я просто к тебе прикасаться не хочу. Может, я брезгливый…
— Может, — согласился Игорь. — Брезгливый трус!
Олег, обращаясь к классу, изумленно развел руками. Смотрите, мол, видали такого труса? Вика и Лиля хихикнули. Олег им нравился. Все, что он делал, он делал здорово.
— Ладно, — деловито сказал Олег. — На следующей переменке пойдем в уборную. Будем драться.
Игорь пожал плечами.
— Если бы мне не в комсомол вступать, я бы тебе давно морду набил.
Хорошо, подождем, пока вступишь, — согласился Олег. — Только учти — мы при свидетелях договорились, Саня, садись! А то на нас с тобой будут жаловаться. Так, значит, так, братцы… Вы знаете, как на Луге рыба клюет? Там, где камни под водой — окунь клюет, где трава — щука, а где глубоко…
— Кит, — подсказал Игорь.
— Кит не рыба, — сообщил Олег. — Пора знать, господин отличник.
— Без тебя знаю.
— А знаешь, так помалкивай, когда старшие говорят.
— Это ты старший?! Старший клоун!
— Саня!
Но на этот раз Сане было не до Игоря. Он потел над чужой тетрадкой — ему нужно было успеть списать до начала урока.
— Я ему после урока дам, — пообещал Саня и снова уткнулся в тетрадь, удивляясь, зачем нужно умножать и делить столько чисел, когда в задачнике стоит готовый ответ.
— Да хватит вам, мальчишки! Чего вы все время ссоритесь, прямо надоело, — сказала Лиля и посмотрела на Вику.
Вика немедленно открыла рот. Они с Лилей говорили и думали всегда вместе.
— Ой, девочки, а обед мы будем на костре готовить! Верно, Лиля?
— А спать будем прямо в палатках! — отозвалась Лиля, — Верно, Вика?
Все одобрительно загудели. Все насмотрелись уже по телевизору разных бородатых парней с рюкзаками, которые подминали под себя тайгу, распевая в промежутках походные песни. Всем хотелось быть такими же мужественными и бородатыми. Даже Саня оторвался на секунду от чужой тетрадки.
— Ружье надо взять, — посоветовал он. — Мясо будет. И еще…
Но что хотелось Сане взять еще, узнать так и не удалось. В класс вошла Анна Ивановна.
— Зачем тебе ружье, Кукин? — спросила Анна Ивановна. — В кого это ты стрелять собрался?
Саня растерянно замолчал, соображая, не сказал ли он чего-нибудь лишнего.
— В различных животных, — отозвался Олег за Саню.
— Вот, да… вот это… — пыхтя, подтвердил Саня.
— А также в растения… — добавил Олег серьезно.
— Вот, так… — согласился Саня под дружный хохот класса.
— Садитесь, — сказала Анна Ивановна. — Елизавета Васильевна заболела.
По классу прокатилась волна: улыбки, радостный шепот и вообще — полное одобрение. Анна Ивановна усмехнулась.
— Вот счастье-то… Вой сколько радости! Заболел учитель — хорошо. А уж если бы помер, так и совсем лучше некуда? Так, что-ли?
— А чего хорошего? — отозвался Олег. — Умрет — другого пришлют.
Глаза Анны Ивановны сузились. На лице — ни следа улыбки. Она сурово посмотрела на Олега. Тот отвел глаза в сторону. Переборщил — сам понимает.
— Ляпнул? — спросила Анна Ивановна.
— Ага, — согласился Олег.
— Понял?
— Понял.
— Вот и прекрасно, — сказала Анна Ивановна. — Время у нас еще осталось. Решим две задачи к контрольной работе.
Класс зашевелился, ребята стали прятать одни тетради, доставать другие.
— А где моя тетрадь по русскому? — возмутился Игорь. — Кто взял с парты тетрадку? Опять ты взял, Кукин?
Кукин, кося взглядом на Анну Ивановну, пустил по партам тетрадь.
— Я просто так взял, свериться, — все так же глядя на Анну Ивановну, прошипел Кукин.
— Ох, Кукин… — сказала Анна Ивановна. — А ведь напрасно списывал-то. Не будет русского.
— Дак… зря… в общем… — с натугой проговорил Кукин.
— И не надоело тебе чужим умом жить? Никого ведь не обманываешь, себя разве только.
У Кукина на все замечания — один ответ. Вот и сейчас: не успела Анна Ивановна договорить, а он уже тянет басом:
— Я больше не буду, Анна Ивановна…
Анна Ивановна только рукой махнула:
— Да будешь… Доска почему не вытерта? Кто дежурный?
Кукин старается учителям глаза не мозолить, сидит всегда тихо. А тут, как назло, он еще и дежурный. Хочешь не хочешь, надо вставать.
— А я…
— Что ж, тебе времени не хватило?
— Забыл…
— Не успел, — поправила Анна Ивановна. — Ты же всегда в последнюю минуту списываешь.
— Ну да… — покорно согласился Кукин, — А на другой стороне чисто, Анна Ивановна.
— Садись.
Доска в классе поворотная: исписал одну сторону, можно не стирать — пиши на другой. Повернула Анна Ивановна доску, и сразу за спиной ее засмеялись. Сначала негромко, потом дружней. Что-то на доске нарисовано очень смешное. Рисунок крупный — вблизи не разберешь. Анна Ивановна отступила назад. Нарисованы две головы — мальчик и девочка. Губы вытянули навстречу друг другу, будто собираются поцеловаться. Под девочкой написано «А», под мальчиком «В». Между ними жирный плюс.