Ленивый голос Моди приобрел покровительственный командный оттенок.
— М-да, пожалуй… да-да, именно этого сидра мне и хотелось, благодарю вас. Налейте… да нет, давайте сюда весь бочонок, так проще, пожалуй… А вы, капрал, как вас там… Твурл, что ли? Намажьте-ка мне лепешку малиновым джемом, да не жалейте, погуще… Экий вы, право, неловкий… Откуда только лапы растут, во, во… Ха-ха-ха, вот это жизнь!
Летнее солнце соскальзывало к западному горизонту, потрескивал костерок, Моди размякла у ствола старого дуба. Весь день в пути, если не считать краткого отдыха с развлечениями в гостях у старого Бангвена… Моди начала клевать носом, глаза ее закрылись… И вдруг сон исчез. Две зеленые ящерицы с веревкой в лапах скользнули справа и слева от нее и исчезли за стволом дуба, у которого отдыхала зайчиха.
— Какого черррр…
Но узел за стволом уже захлестнулся. Моди напряглась — тщетно. Веревки держали крепко.
— А ну отпустите, придурки! Хуже будет!
Ящеры высыпали из кустов. Самый крупный, тот, которого Моди уложила первым, подошел ближе. Он показал на свою вспухшую челюсть и прошипел:
— Сссссмотри… Узнаешшшшь сссевою работу? Сссссейчас заплатишшшшь…
Орквил Принк свою первую ночь за стенами аббатства коротал в канаве. Юный ежик грустил, свобода больше не радовала его. Он вдруг обнаружил, что вздрагивает от каждого звука, даже от шелеста листьев, вызванного легким ветерком. Полностью растерявшись, он даже не подумал о ночном отдыхе, по инерции продолжал шагать по тропе, все ближе приближаясь к канаве. Наконец он споткнулся о ее край и рухнул вниз.
К счастью, воды в канаве осталось не много, Орквил плюхнулся в жидкую грязь, затрепыхался, зашлепал лапами по вонючей цветущей жиже. Иголки на его голове запутались в траве, и он вообразил, что стал жертвой какой-то страшной ночной гадины. В панике он завизжал и рванулся, вырвался и, спотыкаясь, метнулся прочь, так и не узнав, что стал жертвой безобидной кочки.
Все еще всхлипывая, Орквил забрался повыше и спрятался в густой растительности склона канавы. Втиснувшись меж двух веток куста, покрытый липкой грязью ежонок горевал, вспоминая уютный Рэдволл. Увы, не попасть ему туда целый сезон. Он стер со щеки грязную слезу. Дожить бы до конца сезона!
О, милое аббатство! Смеяться и шутить с друзьями в теплом, уютном Пещерном зале… А ужин… горячий суп… свежие булочки… хрустящая корочка… А мягкая постелька… пахнущее лавандой одеяльце… мягкая подушка под головой…
Орквил слизнул соленые слезы, выплюнул грязь. Бедный он, бедный… И за что? Разве он виноват? Эти, которые остались в аббатстве… Ох уж яти скучные взрослые! Нет у них чувства юмора. Шуток не понимают. Они же всё получили обратно. Ну почти всё. Даже если не всё. Разве это причина для того, чтобы выгнать милого малого ежика в глушь лесную, в чащу страшную! Сиди теперь из-за них в канаве, весь в грязюке… Орквил поковырялся в мешке, нащупал в темноте овсяную лепешку, вытащил, принялся ее жевать. Это занятие не мешало ему жалеть себя и осуждать гонителей и мучителей.
А вот если он не сможет выбраться из канавы, что тогда? Налетит буря, хлынет ливень, канава наполнится, мощный поток унесет его и утопит. Может быть, бабуля Гранпик Нибло, собирая водный кресс, обнаружит его бездыханное тело… Орквил представил сцену в деталях. Вот он возлежит на носилках, весь и цветах, едва нос торчит. Вот его приносят в аббатство, малыши ревут, все горюют. Члены совета места не находят от угрызений совести. Ага, пожалели теперь? То-то же. Особенно эта Марджа Даббидж. И Фенн… Синяя Лапа. Они понимают, что виноваты в смерти юного страдальца. Отец настоятель Даукус печально качает головой и тут же решает, что никто больше никогда не будет изгнан из аббатства на сезон. Рэдволльцы навсегда запомнят жестокий урок, полученный от юного Орквила Принка, доброго милого существа, жизнь которого оборвалась на заре сезонов.
Орквил дожевывал лепешку, переполненный чувством глубокого уважения к своей персоне. Ведь он спас ценою своей жизни многие грядущие поколения Рэдволльцев. Конечно спас. Наверное, на его могиле воздвигнут мемориал. И день памяти Орквила Принка будут отмечать каждое лето. Тут он не удержался и вскрикнул от полноты души:
— Поняли теперь, да?
Крик его вспугнул двух дремавших неподалеку дроздов, которые шумно вспорхнули из куста. Тут уж испугался сам Орквил. Он задрожал, сжался и вскоре заснул.
Прекрасная штука — свет нового дня. Он прогоняет ночные страхи. Согревающие лучи солнца проникли сквозь листву, разбудили Орквила. Он потянулся, зевнул, забыв, где находится, и снова плюхнулся в грязь. Разразившись руганью, за которую в аббатстве ему бы не поздоровилось, он выбрался по склону канавы на трону.
С жадностью проглотив лепешку и яблоко, ежонок продолжил путь, не обращая внимания на грязь, налипшую на иголки. Мысли его продолжали бродить от темы к теме, перепрыгивать с предмета на предмет.
А что, если он встретит милое семейство каких-нибудь лесных жителей… сонь или полевок… Они живут в миленьком домике на берегу реки. Он им будет помогать, они его приютят. Можно с ними пожить и подольше, возможно два сезона.
Орквил усмехнулся. Вот и аббатстве-то забеспокоятся, когда он осенью не вернется! Лапы сотрут, по лесу бегая, разыскивая его. Где ближайшая река на северной тропе? Конечно, река Мох. Он слышал, как Командор Рорк рассказывал о ней, говорил и о броде, где тропа пересекает реку.
Орквил повеселел. Ноги двигались легче. К полудню он вдруг заметил впереди какое-то мерцание и остановился, гадая, дрожит ли это воздух от жары или блестит в отдалении речная вода. Орквил упал на мох, росший в тени у края канавы, развязал свой узелок. Пресные лепешки да фляжка лопуховки, вот и все.
— У-у, противные… Мне вон чего, а сами там обжираются, в аббатстве, — проворчал Орквил. — Сейчас, наверное, на травке закусывают, лето, тепло, солнышко греет… И пудинг, и земляничная вода, и все такое прочее… Гм, а это что такое?
Он открыл маленький пакетик, которого раньше не замечал. Дюжина засахаренных каштанов! Вот это да!
— Вот это да! — крикнул он. — Добрая бабушка Гранпик… Ой! — Что-то больно ударило его в спину. Он обернулся и увидел сороку, собирающуюся снова клюнуть его. — Пошла вон, наглая тварь! — Орквил замахал на птицу кулаками, но та отскочила и замерла, пристально глядя на него.
Статная сорока, черно-белая, нахальная и не из пугливых. Она склонила голову набок и сверлила Орквила одним глазом.
Орквил снова поднял сжатый кулак:
— Уйди отсюда, мордастая!
Сорока прыгнула к Орквилу, клюнула его в кулак и ловко отскочила. Юный еж взбеленился:
— Ах ты… Ах ты…
Птица не испугалась. Она насмешливо крикнула:
— Р-раха-хар-р.
Орквил схватил посох, на котором нес свой узелок, замахнулся. Сорока отскочила, Орквил бросился за ней, размахивая своей палкой:
— Ах ты, клювоносый мешок перьев!
Сорока взлетела, но не улетела прочь, а порхала вблизи, уклоняясь от бестолковых ударов Орквила. Ежонок подобрал камень и запустил в птицу. На этот раз сорока рванулась в сторону, затем взлетела над тропой и устремилась к деревьям. Орквил погрозил ей посохом:
— Ага, испугалась! То-то же! Попробуй появись рядом еще раз! Я тебе быстро клюв сломаю.
Он отвернулся от противной птицы и вернулся к завтраку. Но завтрак исчез! Исчезли лепешки, исчезли каштаны. Остался платок, осталась фляжка, но все ее содержимое вытекло на тропу.
Ярость Орквила возросла, когда он услышал, как орут на дереве сороки, дерущиеся из-за его провизии. Он побежал к ним, размахивая палкой, но грабители просто взлетели повыше, продолжая уплетать украденную пищу и насмехаясь над ним. Орквил, вне себя от злости, скакал под деревьями со своим посохом.
— Ворюги, наглые грабители, бандиты! Погодите, я до вас доберусь!
Сороки, чувствуя себя в полной безопасности, поглядывали на него вполглаза, доклевывали лепешки и, казалось, развлекались, глядя на упражнения Орквила. Он швырял в птиц камнями, комьями грязи — все впустую. Наконец он опустился наземь, не глядя на презрительно скачущих по веткам сорок. Птицы чистили клювы о ветки и сбивали на голову ежонка попадавшиеся под клювы листья.
Орквил посидел, погоревал, потом встал и, повесив голову, направился подальше, сопровождаемый презрительным сорочьим хором. Грязь между иголками высохла. Приходилось нести на себе бесполезную ношу, к тому же кожа под грязью жутко чесалась. Где же этот брод, где река, помыться бы наконец, смыть с себя грязюку. А тут еще эти воры…
Тут ему вспомнилось, что так же еще вчера называли в аббатстве и его самого.
Тени уже снова начали удлиняться, когда он увидел брод. Спотыкаясь от усталости, еле волоча ноги, он доплелся до воды, рухнул на берег, тяжко вздохнул и припал к источнику живительной влаги. Свежая вода! Орквил напился, потом перекатился в воду всем телом, поднялся и вошел поглубже. Позволил течению отнести себя вдоль берега, схватился за свисающую ивовую ветку, задержался на месте. Лапы едва доставали до дна. Орквил погрузился с головой, вынырнул, отфыркнулся, нырнул снова… Отмылся и освежился, не переставая радоваться живой, бегущей воде. Тут на берегу появился новый зверь — водная полевка. Орквил, не забыв уроков хороших манер, вежливо махнул лапой:
— Добрый день, сэр!
Пришелец хмуро глянул на ежонка:
— Не важно, какой день, а вот кто тебе разрешил тут воду мутить?
Орквил дружелюбно улыбнулся:
— Прошу прощения, я не знал, что нужно разрешения спрашивать. Я просто помылся.
Полевка махнула лапой в обе стороны, вверх и вниз по течению:
— Вон сколько места, а ему, видишь ли, обязательно надо у меня в воду влезть. Небось мой водный кресс воруешь?
Орквил все еще старался лести себя вежливо:
— Нет, сэр, ничего не ворую. Честно говоря, у меня украли все припасы. Там, на тропе. Стая сорок-разбойниц.
Собеседник его злорадно ухмыльнулся:
— Так тебе и надо. Поделом. Сам виноват, не я же. К моему крессу-то они не подберутся. Пусть только попробуют! А ты проваливай поскорее…
Орквилу вдруг расхотелось разговаривать вежливо. Он уже собирался обругать наглого жадину, как вдруг тот сменил тон и почти ласково попросил:
— Дружок, глянь, какой кресс там вырос, возле тебя, совсем рядом. Нарви-ка мне его, сделай одолжение.
Орквил обрадовался. У него появилась возможность осуществить свой план. Он поможет этому сварливому существу, а оно увидит, какого полезного помощника послала ему судьба. Так он, глядишь, и останется здесь, у реки, на весь сезон. Он пробрался к зарослям кресса и принялся срывать зелень целыми охапками.
— Конечно, сэр. Меня зовут Орквил Принк, всегда рад помочь. Скажите, когда хватит. Держите, сэр!
Он срывал кресс и подавал его наверх, на берег, а полевка укладывала урожай, притаптывала, накладывала сверху. Ежик работал и продолжал светскую беседу:
— Хороший кресс, сэр, сочный. Что вы из него делаете, салат?
— Салат, салат… А сегодня и на суп хватит, с грибами и креветками…
— Прекрасно звучит, сэр! — прищелкнул языком Орквил. — Никогда еще такого супа не пробовал.
— И не попробуешь. — Полевка снова забыла про вежливость. Более того, она вдруг вытащила из травы лук и колчан со стрелами, наживила стрелу на лук и прицелилась в Орквила. — Проваливай отсюда, Коркил Свинк, или как тебя там… Вали откуда пришел или куда хочешь. Пошевеливайся!
Орквил, пораженный подлостью этой водной мыши, аж задохнулся от возмущения:
— Ах ты, жадная тварь! Наглая вонючка! Да если бы я знал…
Противник его натянул тетиву:
— Заткнись и проваливай, пока я добрый. Считаю до трех, а потом выстрелю, вот как. Раз…
По злобному сверканию глаз полевки Орквил понял, что продолжать беседу опасно. Он развернулся и поплыл обратно к броду.
Орквил выбрался из воды. Вечерело. Он опустился на берег, отдышался, думая о подлой полевке и слушая урчание голодного желудка. Попробовал поискать что-нибудь съедобное, но ничего не нашел, потому что раньше этим не занимался.
А все из-за того, что вырос в аббатстве, подумал он. Там ведь тебя кормят, не нужно ничего искать, все приготовят и подадут. И ведь как вкусно приготовят! Ни в земле рыться не надо, ни на деревья лазить, ни в траве шарить. Правда, в школе аббатства учили, как выжить в условиях дикой природы, но Орквил прилежанием не отличался и уроки чаще всего пропускал. Сколько в жизни несправедливости, решил Орквил. Голод, однако, заставил его продолжить поиски ужина.
К броду он вернулся уже затемно. Закусил корнями одуванчика, нашел несколько ягод, не замеченных птицами, кислое яблоко и еще какое-то растение, которое считал съедобным, но не знал, что в нем есть, вершки или корешки. Подумал — и съел его целиком. Затем жадно припал к потоку, напился воды, чтобы заглушить не отступавшее чувство голода. Усевшись на берегу, принялся обдумывать свое положение.
Решение пришло тут же. Его заклеймили вором — что ж, следует извлечь из этого пользу для себя. Он отбросил неаппетитные недоеденные остатки, перебрался на другой берег и направился вниз по течению. Где-то там находилось жилище негостеприимной полевки, оттуда заманчиво пахло супом и огнем костра.
Перед ним непростая задача: разлучить аппетитный суп и неаппетитного повара этого супа. Проблему эту ему, однако, разрешать не пришлось, а пришлось ему быстренько спрятаться, затаиться под кустом. Откуда-то вынырнула нечисть — пара крупных речных крыс. С поваром ароматного супа они церемониться не стали. Главный сжимал в лапе здоровенную дубину.
— Сейчас мы эту шмакодявку по башке шмякнем, вот супчик-то и наш, — поделился он планом со своей подругой и облизнулся.
Его подруга тут же вытащила из-под драной засаленной юбки ржавый зазубренный нож.
— Супчик-то мы съедим. — Она тоже облизнулась и добавила: — А потом с ним позабавимся.
Орквил, в жизни не встречавший нечисти, не на шутку перепугался. Едва дыша, он наблюдал, как крысы обшаривали берег, разыскивая вход в жилище полевки. Вот самка нашла хитро замаскированное входное отверстие и подпрыгнула от восторга и нетерпения.
— Не тычь в него своей железякой, прикончишь, — проворчал самец. — Дубина его надежно усыпит. А потом театр устроим, поразвлечемся вволю. Пусти меня вперед.
Они исчезли в норе. Орквилу неприятно было даже думать о том, что сейчас произойдет. Он перепрятался за ствол упавшего дерева, обдумывая ситуацию. Собственно говоря, не его это дело. Тем более этот «водяной» такая неприятная особа. К тому же крысы эти… здоровенные твари, вооружены, убить живое существо им ничего не стоит, да и не просто убить, они радуются, мучая других. Предположим, он попался бы в лапы этим негодяям, стал бы этот жадина ломать голову над его спасением? Конечно нет.
Орквил услышал пронзительный крик и вслед за этим грубый гогот крысы. Почти сразу из пещеры появилась крыса, волокущая «водяного» за задние лапы.
— Тащи сюда котел, пожрем на свежем воздухе, — бросил он подруге по разбою. — Гы-гы, слыхала, как орал? Пришлось два разика ему врезать, чуть сам в свой суп не ухнул, придурок, га-га-га… — Он связала жертву обрывком какой-то веревки.
Подруга вернулась в пещеру и снова появилась на берегу с увесистым котлом, пыхтя и приговаривая:
— Ммм, хороший супчик, наваристый супчик, креветок много, улиток много…
Обе занялись котлом, загребая суп лапами, обжигаясь, хлюпая, чавкая, сопя, шмыгая носами, притопывая и вырывая друг у друга приглянувшиеся кусочки. Поначалу пасти их занимались лишь пищей, но вот самца посетила гениальная мысль, и он тут же ее высказал:
— А когда сожрем все, сунем его в котел с парой булыганов покрупнее да позырим, далеко ль он вдоль по речке уплывет, га-га-га…