* * *
Скажу сразу: я не считаю себя поэтом. Просто писал много лет стихи, как чуть ли не каждый влюбленный в литературу и прекрасный пол.
А еще, будучи туристом, перерабатывал походную романтику в строчки и мелодии. Последние не очень-то мне удавались, а вот приз Киевского конкурса авторской песни за лучшие стихи я получал не раз.
Барды в своих концертах часто вспоминают, при каких обстоятельствах родилась та или иная песня. Есть мнение, что они «тянут время». Думаю, это все же не так. Любительские стихи, в отличие от профессиональных, — не самодостаточный продукт. Им нужна поддержка. Ею-то и служат комментарии: помогают публике понять автора, а понять — значит простить.:)
Воспользуюсь такой поддержкой и я. Excuse me, my dear reader…
_____
I. БЛАГОДАРЮ ВАС, ЖЕНЩИНЫ
Маленькие женщины с маленькими ножками
в маленькой квартире весело живут.
Тикает будильничек, и неслышной кошкою
ходит по паркету маленький уют.
И не страшен женщинам черный чертик с рожками,
и не страшен женщинам волк, свиреп и лют,—
ведь будильник тикает, и пушистой кошкою
ходит по паркету маленький уют.
Гром колышет улицу, призраки промокшие
в мертвом свете молнии призрачно снуют!
И приятно призраку, что за тем окошком
ходит рыжей кошкой маленький уют.
Около станции «Сокол»
Около станции «Сокол»,
в доме высоком-высоком
девушка-полуребенок,
девушка-гадкий утенок.
Адрес записан в блокноте:
«Будете — может, зайдете?»
«Буду. Конечно, буду,
только работы груда».
Вновь набухают почки —
Буду! Теперь уже точно! —
и уплывают дюймовочки
на лепестках цветочных.
Стойкий солдатик из олова
храбро шагает в огонь.
Буду. Теперь уже скоро —
Месяц еще — другой…
Ветер свистит, задирается,
листьями хлещет по лицам.
Нету страницы с адресом,
стала страница птицей,
выпорхнула беспечно
синей ночной порою…
Сказки, конечно, вечны.
Сказки, но — не герои.
Телевышка надела густую фату,
И на город упал серебристый туман.
В ореолах стоят фонари на мосту,
И в тумане, как рыбы, уснули дома.
Ты бежишь сквозь туман, не касаясь земли,
Бьет по струнам хмелеющий март-музыкант,
И все чудится мне: за тобой корабли,
На ногах у тебя башмачки Фрэзи Грант.
Как все странно в тумане — без лиц голоса,
Будто старые записи слушает жизнь…
Если вдруг опадут у меня паруса,
Ты мне берег надежды тогда укажи.
Телевышка сегодня в нарядной фате,
Так давайте, оркестры, играйте парад!
Но все грустные струны, все струны не те
Щиплет март захмелевший совсем невпопад.
Как хорошо ежу в твоих ладонях!
Он фыркает и колется, чудак.
Бедняга ёж пока еще не понял:
Неволя — нет, твои ладони — да!
Надежен домик, пальцы как стропила,
А вместо кровли волосы твои…
Что мило мне, то ежику немило,
Он убегает, ты его — лови!
Ты по жилке телефонной,
Желтой, белой и зеленой,
Каждый вечер, как мадонна,
Сходишь с облака, и вдруг
Лиловеет черный вечер,
И твой голос раны лечит,
Губы, руки, грудь и плечи
Сотворяют нежный круг.
Сотворивши, отворяют
И в тиши полночной тают,
И по жилке долетают
Лишь короткие гудки…
Телефон, скажи на милость,
Может, это мне приснилось?
Возврати мне голос милый
И тепло ее руки.
Суффиксы…
Ты сказала очень робко:
«Я б хотела, чтобы кнопкой
или маленькой плутовкой
кто-нибудь назвал меня.
Что с того, что ростом вышла,
стала длинною, как дышло?
Даже серенькою мышкой!
Мышка все же не свинья…»
Мой гусарик-кареглазик!
Мой цветочек! Мой алмазик!
Мой котенок! Мой экстазик
(но такой, что хоть кричи)!
Ты любимая малышка,
а не серенькая мышка,
ты малышка-коротышка,
обезьянка Чи-Чи-Чи.
Если вспомнить в час печали…
Если вспомнить в час печали:
В Запорожье на причале
Есть две буквы: Л + Л,
Загорятся в сердце свечи,
Станет чище, станет легче,
Словно ангел пролетел.
Пусть ничего уже не будет…
Пусть ничего уже не будет —
того, что было, не убудет.
Воспоминанье материально,
оно как горная гряда.
Вершины Нежности и Ласки
стоят, как две волшебных сказки,—
мы там, над бездной, без опаски
с тобой обнялись навсегда.
Свободны Вы, и это Ваше право…
Свободны Вы, и это Ваше право —
Себе избрать другую колею.
А я иллюзий сладкую отраву
Уже не пью. Теперь уже не пью.
Любовь не выживает без надежды,
Считал Поэт, и повторю за ним:
Я Вас любил так искренно, так нежно,
Как дай Вам Бог любимой быть другим.
Бригантина белая Ивета
(нет уже подобных на Руси!)
выплывает в море Интернета
сквозь пролив Большой UUPC.[1]
То ли на открытие америк,
то ли в край, где теплая роса…
Бригантине нужен дальний берег —
а зачем иначе паруса?
Неожиданно для меня Ивета ответила, что хочет приехать из Питера в Киев: «А ЗАЧЕМ ИНАЧЕ ПАРУСА?»
Я спросил:
— Тебе 29, а сколько мне, ты знаешь?
— У тебя три возраста, — ответила она, — паспортный, интеллектуальный и эмоциональный. По последнему ты вообще мальчишка.
— Но мы же друг друга не видели — вдруг не понравимся внешне?
— Не страшно. Посидим рядышком полчасика и привыкнем…
Это было, наверное, самое волнующее ожидание поезда в моей жизни.
Хотелось, чтобы мою Бригантину вез паровоз под белыми, как пар, парусами.
Я ходил с цветами по перрону, сердце стучало, а в голове вертелись, как колеса, ключевые слова: «пар», «пара», «паровать» (по-украински — соединять в пары). И к моменту, когда вокзальная дикторша нудным голосом объявила: «Поезд Санкт-Петербург-Киев прибывает на пятый путь», — сочинилось вот такое, радостно-торжественное:
Паруса и пар паруют пары…
Паруса и пар паруют пары,
ну а если есть компьютер старый
да еще туристская гитара,
то свиданью быть наверняка.
Надо выпить за попутный ветер,
за знакомство наше в Интернете
и за то, что лучшее на свете
приплывает к нам издалека.
Пушки, салютуйте Бригантине!
Неподвластна тине и рутине
в южный край из града строгих линий
вырвалась, свободна и легка!
Пьем, Ивета, за попутный ветер,
за знакомство наше в Интернете
и за то, что лучшее на свете
приплывает к нам издалека.
Далеко не шедевр, но это не важно. Оцени настроение и порадуйся за нас с Иветой. Мы с ней до сих пор друзья.
За окном провода, провода,
за стеной — проводник, проводник.
Проводи меня, поезд, туда,
где разлегся на солнце ледник!
Проводи в неистоптанный край,
где лавины, как пушки, гремят,
но, смотри, через месяц узнай
в бородатом бродяге меня.
Ты пыхтишь: «Чудаки, чудаки!
Чудаками набитый вагон!
Нелегки, нелегки рюкзаки
и суров альпинистский закон».
Ты гудишь: «Не пойму, не пойму!
Вы и так недоспали ночей,
так к чему, так к чему, так к чему?
Так зачем, так зачем, так зачем?»
Эх, ты, длинный, тебе невдомек,
что бежим от простого пути.
Ну, скажи, ты хотел хоть разок
с магистральной дороги сойти?
Эх, ты, скорый, тебе не понять
пассажиров своих никогда,—
мы идем, чтоб потом не пенять
на прожитые тихо года.
Позади города, города,
неистоптанный край впереди,
проводи меня, поезд, туда,
проводи, проводи, проводи!
Позади города, города,
неистоптанный край впереди,—
проводи меня, поезд, туда,
проводи, проводи, проводи…
Икар
А летать нетрудно —
важно взять разбег,
не бояться грудью
окровавить снег.
Сброшу с плеч сомнений чугун,
изогну семь красок в дугу,
по дуге легко побегу,
птица-человек!
Ты твердишь, что крылья
превратятся в пар,
не легендой — былью
может стать Икар.
Посмотри на эту дугу!
Руку дай, взлететь помогу,
по дуге с тобой побегу
на огни Стожар.
Не пытайся взглядом
удержать меня —
просто крылья надо
сделать из огня.
Сброшу с плеч сомнений чугун,
изогну семь красок в дугу,
по дуге туда побегу,
где звезда моя…