А за Ниной Павловной и Шуриком то подпрыгивает, то волочится по песку белый пароход с красными трубами. Его тянет канатик, петля которого так и осталась нацепленной на руку Шурика.
Ребята, увидев, что Нина Павловна с Шуриком выбрались на берег, побежали им навстречу.
Вова со слезами на глазах потрогал Шурика, поводил пальцем по его коленке и засмеялся от радости.
А Наденька прижалась к мокрому локтю Нины Павловны.
— Поднимите пароход. Надо унести его отсюда, — сказала ребятам Нина Павловна.
Голос у неё был усталый и немного дрожал.
Ребята подняли пароход и понесли на дачу.
После бури
Три дня бушевало море.
Ветер завывал, свистел, гнал по небу косматые тучи.
Когда из-за них выглядывало солнце, — высокие грозные волны светлели, всё становилось ярким: и земля, и цветы, и деревья. Тогда видно было, как дрожит на ветру каждый лист, как качается и гнётся каждая веточка.
Белый пароход с красными трубами стоял на террасе. А ребята купались в „маленьком море“. Там не было ветра и не было грозных волн.
Но ребятам хотелось скорее пойти к настоящему морю. Ведь, может быть, на берегу уже давно лежит дельфин.
На четвёртый день ветер утих, и они с Ниной Павловной пошли на берег.
— Вон дельфин! — сразу закричал Вова и показал на что-то большое, тёмное, лежавшее на мокром песке.
Все подбежали ближе и увидели страшное животное. В ширину оно было больше, чем в длину. Но и в длину, наверно, с полметра. Хвост у него был длинный, в конце тонкий, как у крысы, и на нём торчала зазубренная костяная игла. А огромные плавники начинались от хвоста и соединялись вместе у головы. Оба выпученных глаза были на одной стороне. А между ними выдавался нос, тупой, будто обрубленный.
— Ой! — испугалась Ира и отбежала.
— Не бойся, — сказала Таня. — Если б этот дельфин был живой, он бы от нас спрятался в море. Он нас боится. А если он и не шевелится, — он не живой.
— Разве это дельфин? — спросил Нину Павловну Вадик. — Когда дельфины кувыркаются, они не такие. У них толстые хвосты.
— Это не дельфин, — сказала Нина Павловна, присела на корточки и приподняла непонятное животное лопаткой.
На лопатке поместилась только голова, широкие плавники свесились вниз… И тотчас морда животного стала похожа на что-то, очень ребятам знакомое. Они закричали:
— На кота похоже!
— Да, — удивилась Нина Павловна, — вот он, оказывается, какой!
— Кто „он“?
— Вы же сами догадались: кот, морской кот. Неприятно с ним встретиться в море, правда? Говорят, если его заденешь, он ударит хвостом и сильно поранит иглой.
Не успела Нина Павловна договорить, как вдруг послышалось шипение:
„Тыршш-туршш-таршш…“ — хвост морского кота взметнулся вверх и снова растянулся на песке.
Ребята испугались, отскочили. И дальше всех Вадик.
Только Наденька, которая стояла с ним рядом, не двинулась с места.
— Думаете, это кот свой хвост подбросил? — насмеялась она.
— Да, да, отойди!
— Кот ещё его подбросит и как зашипит!
— Тебя поранит! — кричали ребята.
— Не поранит, — смеялась Наденька. — Это Вадик подбросил и так страшно сказал „тырш-турш-таршш“. Хотел нас напугать…
— А больше всех сам себя напугал. Даже побледнел. Сам зашипел — сам поверил. Забыл, что морские жители немые, — сказала Нина Павловна, поерошила рыжий ёжик Вадика и повела ребят дальше — искать дельфина.
Но дельфина не нашли.
На этот раз волны выбросили на берег много водорослей, раковин с улитками, много медуз и огромною рыбину. А дельфина так и не выбросили.
Всё поспело
На акациях уже давно не было цветов. Вместо них висели коричневые стручки с семенами.
А на катальпах, среди огромных листьев, стручки торчали, как острые пики.
Ребята их нарвали, и началось сражение на зелёных пиках.
Шурик всех победил, потому что у всех пики сломались, а он своей размахивал так ловко, что она уцелела. Шурик приставил к себе пику и закричал:
— Смотрите, мне до подмышки! Жалко, что в Ленинграде нет таких стручков!
У Наденьки было всё больше хлопот с огородным хозяйством. Особенно с помидорными кустами и бахчой.
Как только начинали желтеть помидоры, Вова кричал, что они уже спелые, и норовил их сорвать. Как только арбузы и дыни стали чуть побольше картошин, он тоже кричал, что они спелые и их надо сорвать.
Наденька ни на шаг не отходила от Вовы.
— Видишь, два помидора совсем покраснели, — показывала она, — ты сорви вот этот, а я этот. Теперь положи на тачку и вези на кухню.
— Я ещё этот сорву, — просил Вова.
— Нельзя, — строго говорила Наденька. — Он наполовину красный, наполовину зелёный.
Но вот наступило время, когда все помидоры созрели и были сорваны, когда пустыми стали грядки. Только на бахче, среди пожелтевших листьев, лежали два темнозелёных арбуза и три жёлтых дыни.
Они лежали не потому, что были сорваны, а потому, что так и росли, лёжа на земле.
Арбузы уже были величиной с большой-пребольшой мяч. И дыни тоже были не намного меньше. А Наденька не знала, поспели они или не поспели.
Машенька и Нина Павловна тоже не знали.
Но однажды вечером прибежала Галинка, пощёлкала пальцами по арбузам, повернула дыни кверху той стороной, что лежала к земле, сказала:
— Спелые! Ой, хороши уродились!
И ребята не успели оглянуться, как арбузы и дыни были оторваны от длинных стеблей.
Ну и ужин был у ребят в этот вечер! Не ужин, а пир на весь мир.
Арбузы были сахарные, дыни медовые, а подбородки у ребят мокрые от сока.
Галинку Нина Павловна, Машенька и ребята уговорили поужинать с ними.
Она ела арбуз и приговаривала:
— Ну и разумники! Дали созреть — он и сладкий. Ой, який сладкий!
А перед уходом Галинка сказала, что и виноград уже созрел и что Ермолаич зовёт Нину Павловну с детьми в гости.
Гроздочка
— С добрым утром! Идите-ка сюда, идите, — встретил Ермолаич ребят и Нину Павловну у входа на виноградник. — Где вы тут на хитрого жучка охотились? Которые ваши кусты, узнаёте?
Ребята смотрели на кусты и молчали.
Кусты стали выше и шире. Там, где были ёлочки с крохотными горошинами, теперь висели большие гроздья спелого винограда. И на каждой столько виноградин, что ёлочек совсем не было видно.
— Они светятся, косточки видны! — закричал Вадик и ткнул пальцем в виноградину.
Она лопнула — и прямо Вадику в лицо прыснул сок.
Ребята засмеялись.
— Ну, где ж ваши кусты? — опять спросил Ермолаич.
— Вот они, — показала Наденька. — Раз, два, три, четыре, пять.
— Верно, — подтвердил Ермолаич. — С них вы жучков переловили, с них и виноград получите.
Всем хотелось как можно скорее положить в рот виноградину. А Вова от нетерпения уже подпрыгивал и облизывал губы.
Но Ермолаич не спешил. Он очень внимательно смотрел на ребят, поглаживал усы и как будто что-то вспоминал. Потом он крикнул:
— Галин-ка! Захвати сюда корзину!
Откуда-то из-за кустов прибежала Галинка с круглой корзиной.
— Ты сюда срезай, — сказал Ермолаич, — и я сейчас срежу всем по гроздочке.
Он достал из кармана кривой нож, срезал самую большую гроздь винограда и дал Нине Павловне. Потом стал срезать гроздь за гроздью и по очереди раздавать ребятам. И вот у всех, кроме Вовы, уже по грозди спелого винограда.
— А мне? — кричит Вова.
— И тебе будет, — говорит Ермолаич, пряча в карман свой нож. — Ты сам себе гроздочку приготовил.
— Почему вы всем срезали, а ему не срезаете? — с тревогой спрашивает Наденька.
Ермолаич хитро щурится:
— Зачем ему срезать? Его гроздочку и так снять можно.
Он снимает с куста незаметную высохшую ёлочку с жалкими, сморщенными горошинками и протягивает её Вове:
— Вот твоя гроздочка. Что, хороша?
* * *
Хоть возвращались ребята в городок на телеге с полной корзиной винограда, и Нина Павловна разрешила Вове взять себе гроздочку; хоть потом каждый день в городок стали возить виноград на грузовиках и Вова ел досыта, — помнил он о сухой гроздочке, которой не дал созреть. До самого Ленинграда помнил.
Кто говорит „гирь-гирь“
Хорошо осенью на юге. Лучше, чем летом. Небо синее, море тёплое, а не душно и не жарко.
Ребята купались в море, плавали на своём пароходе, а по вечерам слушали по радио песни и сказки. Иногда и Алёша играл на скрипке.
Но вот Елена Андреевна куда-то уехала, а вернувшись в городок, сообщила ребятам, что она заказала два отдельных вагона.
И снова Нина Павловна стала упаковывать чемоданы и ящики. И дети снова ей помогали.
Уже были упакованы альбомы Вадика. Он нарисовал всё, что видел на юге. Были упакованы красивые ракушки, засушенные цветы и листья. Большой лист катальпы едва-едва поместился в чемодане.
Хотели ребята упаковать и серебристую птицу. Но Тис Тисович сказал, что скоро в городок приедет много детей. Они будут жить здесь всю зиму и купаться в „маленьком море“. Они тоже были бы рады, если б у них была такая птица и каждый день взлетала над городком.
— Мы оставим им птицу, — сказал Шурик.
— Оставим! — закричали Вова и Таня.
Наденька вздохнула, но тоже сказала.
— Оставим.
А Ира вздохнула и ничего не сказала.
Перед отъездом ребята с Ниной Павловной, Еленой Андреевной и Тисом Тисовичем пошли на прогулку.
Шли берегом.
Красный шар солнца уже погрузился в море. А небо вдали еще долго розовело. Потом оно потемнело. И трудно было отличить, где кончается небо, где начинается море.
Вдруг среди волн замелькали зелёные огоньки, и с моря донеслось:
— Гирь-гирь!
— Слышали? — закричал Шурик.
Да, на этот раз, все слышали „гирь-гирь!“
Потом в другом месте, ближе к берегу, замелькали огоньки.
— Там пароход и лодки, — вглядевшись, закричал Вадик. — С лодок сбросили что-то длинное, белое! Это сеть!
— Тэкс-тэкс-тэкс, почаще гирьгирьте, — улыбаясь сказал Тис Тисович.
И снова с моря послышался голос:
— Гирь-гирь!
— Они так кричат, когда увидят много рыб? — спросил Шурик.
— Нет, не тогда, — ответил Тис Тисович. — Сначала рыбаки бросают в море широкую, длинную сеть. А когда окружат ею рыбу, старший даёт команду: „Гирь-гирь!“ И сеть начинают стягивать канатом.
— А почему так давно не кричали „гирь-гирь“? Только один раз, когда мы приехали, и вот сейчас, — допытывался Шурик.
— Когда вы приехали, — кончался весенний лов рыбы; теперь начинается осенний. А летом здесь рыбы мало и её не ловят.
Так, в последний день, когда прощались с морем, Шурик узнал, кто говорит: „гирь-гирь!“
* * *
На следующий день ребята уже сидели в вагонах.
Засвистел паровоз. И скорый поезд тронулся в далёкий путь.
Снова три дня смотрели ребята в окна. И часто, даже за тысячи километров, они кричали:
— До свидания, Тис Тисович!
А на четвёртый день приехали в Ленинград.
Здравствуй, Ленинград!
На перроне вокзала было очень шумно. Завод встречал свой детский сад.
С шумом и грохотом пронёсся паровоз и остановился.
Остановились вагоны.
И один за другим наши путешественники соскакивали с площадок. Все крепкие, подросшие, коричневые от загара.
Мамы бросались к ним, обгоняя пап, а бабушки оказывались ещё проворнее, чем мамы.
Все удивлялись, как изменились ребята.
Танин дедушка басил на весь перрон:
— Да вы всё южное солнце с собой увезли! Там ничего и не оставили!
Больше всех удивлялись Наденьке.
Нельзя сказать, что она стала толстой, как Ира. Нет. Но посмотришь на неё, — и сразу видно, какая это здоровая, сильная девочка. Сквозь тёмный загар проступает румянец, а косички стали почти белыми.
Папа, увидев её, остановился удивлённый.
Наденька подбежала к нему. Она не прижалась бочком, как бывало раньше, а крепко обхватила его шею, притянула к себе, и так ей стало хорошо, что она засмеялась.
Елене Андреевне и Нине Павловне поднесли большие букеты цветов. Но они не могли их взять. У них были заняты руки, да и некогда им было. Они только говорили:
— Спасибо, спасибо, потом…
Все прошли в зал.
— Елена Андреевна и Нина Павловна! вы сделали огромное дело, — сказал Наденькин папа. — Вы настоящие герои.
Вова зашептал Шурику:
— Ведь герои — самые смелые лётчики и кто на фронте лучше всех сражался?!
— И я так думал, — ответил Шурик. — А помнишь, как Нина Павловна наш пароход спасала и меня тоже? Правда, как герой!
Наденька смотрела на папу и слушала, что́ он говорит. Не всё, что папа говорит, она понимала. Но поняла самое главное: он хочет, чтобы на земле было много таких городков и чтобы никто их не разрушал.
„Разве взрослые не могут сделать, чтобы так было? — подумала Наденька. — Взрослые же всё могут“.
А папе все горячо захлопали.
Потом родители повезли своих ребят на автобусах и троллейбусах домой.
Так кончилось далёкое путешествие в новый городок.