***
В солнечный сентябрьский полдень мальчишки шестой группы «А» в углу школьного двора с увлечением играли в «коня».
На спину «коня», составленную из четырех ребячьих, один за другим вскакивали лихие наездники. Их было вдвое больше. «Конь» пыхтел от натуги, ругался человеческими голосами: «Тише, черти! Мы же не железные!», покачивался из стороны в сторону, норовя сбросить седоков. Но всадники еще крепче сжимали их бока шенкелями, не поддавались.
— Пригнись! — крикнул Олег, прыгавший последним.
Он разбежался и, перелетев через головы трех последних седоков, вскочил на самую середину. Невелик его вес, но говорится же, что и лишняя соломинка может переломить спину верблюду. «Конь» крякнул, закачался и стал медленно валиться на бок.
— Ура-а! — закричали всадники. — Падает! Валится!..
— Эт-то что такое?! — раздался строгий голос.
«Конь» рухнул. На земле образовалась свалка. Вскочив на? ноги, мальчишки увидели Илью Андреевича и виновато затихли.
— Вот вам новый товарищ. Знакомьтесь. Да не учите его этим дикостям! — Заведующий погрозил пальцем и ушел в школу.
Перед возбужденными ребятами стоял длинный, худой мальчишка. Белая, прямо-таки голубоватая кожа обтянула скулы. Она была такая тонкая, что, казалось, сквозь нее можно пересчитать все зубы во рту. Короткие черные волосы торчали ежиком. Большая голова с оттопыренными ушами неведомо как держалась на голубоватом стебельке шеи. Когда-то черная, а теперь посеревшая от многочисленных стирок и солнца рубаха-косоворотка с мелкими стеклянными пуговицами висела на плечах, как на вешалке. А серые, с аккуратной черной заплаткой на колене штаны держал узенький ремешок ничуть не длиннее собачьего ошейника. Из-под нависших бровей смотрели большие карие настороженные глаза.
— Си-лё-о-он! — удивились мальчишки, обступая его и рассматривая со всех сторон. — Соплёй перешибешь!.. Откуда ты такой взялся? Из какой клетки тебя выпустили?!
— Гля! Он еще и говорить не хочет! — начали злиться мальчишки. — Может, ему макарону по шее отвесить?!
— Заткнись ты, макаронник! — Олег шатнул вперед, протянул руку. — Держи пять, друг ситцевый! Меня зовут Олег Курганов. А тебя как?
Мальчишка улыбнулся, обнажив крепкие белые зубы, обеими руками схватил руку Олега, потряс ее, закивал:
— Хорошо, Курган! Друг — хорошо!.. Абдул зовут! Бинеев зовут. Друг — хорошо!
Мальчишки заулыбались. Кто-то крикнул шутливо:
— Абдул! Чего губы надул?!
— Нет! — замотал он головой. — Абдул не надул! Я это… стесняемся. Абдул думал, бить будут! — и опять улыбнулся.
Ребята хохотали, протягивали ему руки, называли себя.
— Тебя что, совсем не кормят? — спросил Толька.
Абдул опустил глаза, переступил с ноги на ногу, ответил, медленно подбирая русские слова:
— Зачем не кормят?.. Кормят. Я сюда брат ехал. Он это… жена Маша есть. Четыре дети есть. Маленькие. Мало кушают. Я большой приехал. Много надо. Где взять?
Мальчишки загудели. Каждый понимал, как туго в такой семье из семи человек, да еще пятеро низ них — иждивенцы.
— На, пощелкай! — Олег выгреб из кармана горсть жареных семечек и протянул Абдулу.
Тот осторожно принял их, высыпал в рот и стал жадно жевать вместе с шелухой.
— Оголодал-то как! — пожалели его ребята.
— Ты щелкай. А то желудок заболит, — посоветовал Олег.
— Нет. Живот все варит! Не болит. Когда кушать нету — болит, — проглотив последние семечки, объяснил Абдул.
Мальчишки зашарили по карманам. Со всех сторон потянулись к Абдулу руки. Кто дал вареную картошку, кто кусок макухи, кукурузной лепешки, завалявшийся леденец.
— Спасибо, друг, спасибо! — говорил Абдул, принимая дары, и тотчас отправлял их в рот.
— Ну, теперь до вечера не умрешь, — улыбаясь, сказал Олег.
Абдул понял шутку и ответил тем же. Демонстративно отпустив ремень на одну дырочку, сказал:
— Зачем до вечера? Три дня жить можно! Толстый стал Абдул, как бай!
Прозвенел звонок, и ребята, окружив новичка, пошли к школе.
— Впереди меня сядешь. На третьей парте, — наставлял Олег Абдула. — Если что — всегда помогу.
Бинеев привязался к Олегу. Ходил за ним, как тень, и все спрашивал, спрашивал. Олег охотно отвечал на вопросы, занимался с Абдулом в школе после уроков и у себя дома.
Трудолюбивый и добросовестный Абдул старался выполнить все, что требовали учителя. Но успехи были невелики. Во-первых, он очень плохо знал русский язык, а во-вторых, был очень стеснительным. Бывало, медленно подбирая слова, неплохо расскажет урок Олегу. А вызовут к доске — все пойдет шиворот-навыворот. В классе смех. Абдул смутится, опустит глаза и замолчит совсем.
Поэтому Олег, кроме законных, принимал и любые другие меры, лишь бы у Абдула в журнале было поменьше «неудов». Подсовывал решения на контрольных. Давал переписывать домашние задания. Во время диктантов заглядывал в его тетрадь, шептал слова, в которых заметил ошибки, пальцем чертил на спине Абдула тире, двоеточия, запятые, а тот расставлял их на бумаге.
Зрительная память у Абдула была отличная. Он мог заучить наизусть целую страницу. Поэтому стоило только Олегу написать на обложке тетради, допустим, на уроке биологии «§ 61» и показать ему на миг, как растерявшийся было Абдул вспоминал, что в этом параграфе написано, и, к удивлению учительницы, довольно сносно отвечал урок.
— Эх, Абдул! — как-то сказал Олег. — Раньше бы тебе приехать. Вот была лафа! Бригадный метод. Представляешь? Вся группа разделена на бригады по шесть человек. Ответил я, скажем, по русскому языку или по истории — всей бригаде в журнал ставят: «оч. хор.», «оч. хор.», «оч. хор.». Отбарабанила Галка Студенцова без запиночки какое-нибудь подобие треугольников — пожалуйста! Всей бригаде «оч. хор.». Хоть я про это подобие, допустим, и понятия не имею…
— Мне бригадный метод хорошо бы! — вздохнул Абдул. — Только, может, неправильно это… Старый человек наша деревня говорит: «Без большой труд и маленький рыбка не вынимишь…»
Абдул продолжал работать: десятки раз читал правила, заучивал слова и целые обороты, писал и переписывал домашние задания. Хотя и медленно, но упорно продвигался вперед. Он уже верил, что одолеет язык и будет успевать по всем предметам.
***
К концу сентября зарядили дожди. Как по расписанию. Ночью и утром небо чистое. А с полудня будто гигантским магнитом тянет к городу тучи. И к началу занятий второй смены по крыше уже барабанит нудный дождь. После летней вольницы просидеть шесть уроков за партами мальчишкам нелегко. Хочется подвигаться, размяться. В такие дни ребята особенно охотно бегут на уроки труда.
Шефы, рабочие завода имени Октябрьской революции, школьные мастерские оборудовали с любовью. Не пожалели ни средств, ни времени. И столярная, и слесарная имели полный Набор инструментов, верстаки, необходимые материалы.
Раза два в месяц на занятия приходил член завкома Григорий Степанович посмотреть, чему ребят учат, как они усваивают рабочие навыки, узнать, в чем особенно нуждаются. Благодаря его хлопотам в мастерских появились постепенно хотя и старенькие, но исправные сверлильный и токарный станки, хорошее электроточило. Ребята гордились: таких мастерских ни в одной школе во всей округе не было.
Полновластным хозяином мастерских был Виктор Борисович Коротков. Высокий, худой, болезненного вида человек, он не терпел неточности, расхлябанности. Неизменно появлялся на уроках в аккуратно выглаженном халате, из-под которого виднелась светлая рубашка с серым, в полосочку, галстуком.
Ребятам казалось, что он знал и умел все. Умел владеть всевозможным инструментом, мог так интересно рассказать о любой, даже совсем простой вещи, что хотелось поскорей взяться за работу и сделать ее.
На мальчишек он не кричал и начальству на них не жаловался. Самым серьезным проступком во время работы в мастерских считалось нарушение правил техники безопасности. И самым большим наказанием — отстранение от работы.
Посадят тебя на высокую скамейку у двери. Вот и сиди там. Болтай ногами и смотри, как другие строгают, пилят, режут… На тебя никто и внимания не обращает. Будто ты — пустое место. Уже минут через десять — пятнадцать проштрафившийся начинает клянчить: «Виктор Борисович… ну разрешите поработать… Я больше не буду…»
Порядку и дисциплине на уроках Виктора Борисовича завидовали многие преподаватели.
Раньше Виктор Борисович работал инженером на химическом заводе. Однажды во время аварии, спасая цех от взрыва, наглотался ядовитых газов и долго болел. Врачи категорически запретили ему возвращаться к старой профессии. А жить без людей, без работы он не мог. И стал учителем.
Мальчишки знали, что напрягать голос он не может, поэтому, едва раздавался звон колокольчика, грохот и шум стихали, все поворачивались и слушали, что скажет учитель.
В мастерских не только учились, но и делали нужные вещи: столики и стульчики для заводского детсада, всевозможные полочки, стойки, штативы для кабинетов физики и химии, железные совки, противни для столовой. Поручали это тем, кто уже хорошо научился владеть инструментом. Работать на заказ считалось у мальчишек большой честью. Каждый стремился как можно скорей добраться до настоящего дела.
Любимой поговоркой Виктора Борисовича была: «Труд есть отец богатства, а земля — его мать!». И он не уставал повторять ребятам:
— Раз вы хотите стать рабочими, нужно прежде всего научиться уважать труд. Неважно, что ты делаешь, иголку или паровоз — все должно быть сделано на совесть. В этом гордость рабочего человека…
Ни одна вещь, сделанная ребятами, не покинула мастерской без самой тщательной проверки Виктора Борисовича.
В прошлом учебном году с Олегом произошел случай, который он запомнил надолго. В слесарной мастерской у Олега получалось все, как надо. Он ловко орудовал молотком и зубилом, мог опилить заготовку по угольнику без просвета, отлично нарезать резьбу. Ему учитель поручал самые сложные и требующие точности работы. А вот в столярной у него не ладилось. Дерево — материал мягкий. Строганул лишний раз рубанком или чуть перекосил полотно ножовки — и брак. Заготовка испорчена.
Многие уже выполняли работы на заказ, а Олег с Феодалом и еще несколько мальчишек никак не могли одолеть столярных премудростей.
Наконец, по его просьбе, учитель дал Олегу, Тольке и еще трем мальчишкам контрольную работу — сделать по табуретке.
Две недели они пилили, строгали, долбили проушины. Наступило время сборки. Но шипы, как назло, не хотели влезать в заготовленные для них гнезда. А тут еще Феодал смеется:
— Слабак! У меня учись. Я сейчас уже клеить начну.
Олега задело за живое: «Что я, хуже Тольки?.. Поднажму!»
И поднажал так, что два шипа на полсантиметра прослабил, а стал забивать другие — лопнули проушины. Ну что тут делать! Хоть плачь.
— Дурак ты! — ухмыльнулся Толька. — Хочешь, чтоб все тютелька в тютельку было? Что на ней — графья сидеть будут?! Забей стружками щелку, замажь клеем да опилками притруси. Вовек не догадается!..
Олег так и сделал. Склеил табурет и поставил к готовым.
Перед началом следующего занятия учитель сказал:
— Ну вот. Значит, заказ завкома мы выполнили. Проверим последние пять табуретов, и можно отправлять их в цех. — Он осмотрел одну табуретку за другой и нахмурился: — Так это же брак! Они через неделю развалятся!
— Какой там брак?! Всё чин чинарём! — возмутился Феодал.
— Ах вот как?! — голос Виктора Борисовича упал почти до шепота. Но Олегу показалось, что он кричит. — Тогда мы испытаем их так, как испытывал мой учитель, старый столяр Иван Карпович…
Коротков поднял крайний табурет за ножку и… резко бросил на пол. Кр-р-я-х-х! Доски сиденья, ножки, брусья обвязки разлетелись в разные стороны…
— Еще один испытать?
— Не надо!.. Мы сами!.. Мы переделаем! — бросились к своим табуретам мальчишки.
После Олег делал и табуреты, и другие вещи из дерева, и ни разу Коротков не сказал о них: «Брак»!
А в мае Виктор Борисович даже назначил его бригадиром ученической бригады по ремонту школы. Уж тут Олег постарался. Даже всегда строгий и придирчивый заведующий Илья Андреевич похвалил их бригаду на школьном собрании.
КОНЕЦ ВЕЛИКОГО НЕМОГО
Еще в прошлом году Олег услышал потрясающую весть. В канцелярии молодой физик рассказывал, что где-то в Москве или в Ленинграде появилось звуковое кино!
Олег помчался к друзьям.
— Брешут! — убежденно сказал Ванька. — Кто-то пустил баланду, а ты и уши развесил.
— Как это — звуковое?! — вытаращил глаза Толька. — Это значит, чтобы музыка играла?
— При чем тут музыка! — перебил Сенька. — Музыки хватает. Сидит эта тетка в углу зала и так на пианино наяривает, что аж в ушах звенит. Звуковое — это, наверно, совсем без пианино. Ну, например, даст Чарли полицейскому затрещину — и аж на весь зал слышно. А тот как затурчит и по ступенькам за ним — ду-ду-ду-ду! Аж пол задрожит… Только как же это сделают?!
— А может, как-нибудь радио присобачат? — сказал Олег.
— Куда? — насмешливо скривился Феодал. — Ну, Чарли раскрыл рот, а ему туда радио?.. А если побежит? И радио за ним скакать будет?..
Спорили азартно и в школе и дома, но так ни к чему и не пришли. Спокойным оставался только Алешка Немтырь. Ему звуковое кино никаких выгод не сулило.