Я вдруг почувствовала тошноту и слабость и опустилась на одно колено, притворившись, что привожу в порядок застежки на ботинке. Я была в полной уверенности, что мы вот-вот погибнем. Канат лопнет, и мы будем падать, падать, падать…
Вагончик вдруг сильно накренился, потом дернулся - вот оно! Канат порвался! Кое-кто в вагончике взвизгнул. Затем движение возобновилось.
Оказалось, это был лишь какой-то промежуточный пункт, мы вовсе не падали.
- Так каждый раз происходит, - услышала я, как Гутри говорил кому-то. - Fantastico!
Наконец вагончик плавно остановился, я выпрямилась, и меня вынесло вместе с толпой на платформу. Я огляделась вокруг и тут же схватилась за перила, потому что вот он был передо мной - длинный-предлинный спуск с горы. Отсюда можно видеть весь Санкт-Мориц, который казался маленьким пятном посреди долины. И еще отсюда открывался вид на другие горы, стоявшие дальше, и еще дальше, и все вокруг было белым-белым-белым… За нами и над нами громоздились еще горы, поднимаясь все выше и выше, а небо над головой простиралось такое голубое, а на небе горело солнце - совершенно ровный, круглый, сияющий, желтый шар.
Гутри схватил меня за плечо.
- Разве это не великолепно?! Разве это не самое лучшее?!
Возле платформы находилось кафе с выставленными наружу столиками.
- Садись здесь, - сказал мне Гутри. - Отсюда хорошо видно. Мы пойдем к тому подъемнику, вон там, видишь? А потом поднимемся вон туда. - Он махнул рукой в перчатке в направлении части склона, расположенной еще выше. - А потом увидишь, как мы скатимся прямо туда. О, какая свобода! Я свободен! Libero!
Гутри и Кейсуки пели и кричали на протяжении всего спуска, начиная от вершины и скатываясь все ближе и ближе к кафе.
- Sono libero! - доносился счастливый голос Гутри. - Libero, libero, libero!
Они подъезжали прямо к тому месту, где сидела я, возбужденные и смеющиеся, сразу разворачивались и направлялись обратно к подъемнику, чтобы снова оказаться на старте.
- Посмотри вокруг! - сказал мне Гутри в промежутке между двумя спусками. - Только посмотри на это! Это - страна Господа! Наша страна! Она будет принадлежать нам целых две недели! - Он согнул в локтях поднятые руки и напряг мышцы. - Я чувствую мощь! Sono potente!
Я тоже хотела чувствовать себя potente, как Гутри, и в какой-то момент, наблюдая за ним, ощутила, что моя маленькая точечная личность вроде бы растет. Гутри и Кейсуки снова направились к подъемнику, а я смеялась и смеялась, и люди оборачивались на меня, на увеличивающуюся точку, смеющуюся наедине с собой на склоне горы.
Кейсуки и Гутри неслись, и катились, и летели вниз. К ним присоединилась Белен, которая тоже кричала и хохотала:
- Viva Санкт-Мориц!
Потом мы все вместе сидели в кафе и перекусывали.
- Попробуй-ка вот это, называется raclette, - предложил мне Гутри. - Viva raclette!
Я посмотрела на raclette: в луже из расплавленного сыра плавали дольки картофеля и маринованных огурцов.
- Кому только в голову могло прийти такое сочетание! - сказала я.
- Самому Господу Богу! - воскликнул Гутри. - Это - самое лучшее! Такое самое лучшее! - Этими словами он уже охарактеризовал подъемники, снег, пейзаж вокруг и саму лыжную трассу. - Динни, - сказал он, - я хочу, чтобы ты похоронила меня на этой горе. Это - мое последнее желание. Кейсуки и Белен, будьте свидетелями: когда я умру, Динни должна затащить мое тело сюда и похоронить его на этой горе.
- Ту-по, - сказал Кейсуки. - Сначала сжигать, тащить более легче.
- Ладно, хорошо, - согласился Гутри. - Если не хочешь волочить сюда мое тело, Динни, принеси мой пепел. Рассыпь его, когда будешь катиться на лыжах с горы. Вот так! - И он широко махнул рукой над столом. - Чуть-чуть меня здесь, чуть-чуть меня там…
- Demente*, - вставила Белен. - Ты имеешь сумасшедший мозг.
______________
* Сумасшедший (исп.).
- Знаешь, что я чувствую, когда я там, наверху? - спросил Гутри. - Я чувствую, словно… Словно вокруг меня летают ангелы!
- Абсолютно demente, - повторила Белен. - Loco*.
______________
* Безумный (исп.).
- Ту-по, - добавил Кейсуки.
22. Санкт-Мориц
Вернувшись в отель “Лаудинелла”, я тут же направилась в школьный офис. Дядя Макс встретил меня в дверях.
- Мне очень жаль, но от Лайлы пока нет никаких известий, - сказал он с порога.
- Ни факса, ни звонка? - спросила я.
- Пока ничего.
Меня разместили в комнате вместе с Белен и еще одной девочкой, Мари. Имя Лайлы также значилось в списке проживающих в нашей комнате, но никто на самом деле не верил, что она появится.
- Не повезло, - сказала Мари. - Мне будет не хватать ее жалоб и претензий.
Белен, к моему удивлению, вступилась за Лайлу:
- Она не такая уж плохая, эта Лайла. Просто не надо попадаться ей под горячую руку.
Жить вместе с учащимися было для меня внове. Дома, в Лугано, где у меня имелась собственная комната в казе дяди Макса и тети Сэнди, я часто ловила себя на том, что, возвратившись из школы, радуюсь возможности побыть в спокойной обстановке. С другой стороны, когда порой я слышала в школе, как другие обсуждали происшествия, случившиеся накануне в спальном корпусе, или вели себя так, словно у них есть общие секреты, о которых они шепчутся по ночам, мне казалось, будто меня не приняли в какое-то тайное общество.
Здесь, в отеле “Лаудинелла”, я наблюдала и прислушивалась, стараясь приобщиться к этому новому для меня окружению. В десять часов вечера синьора Палермо, дежурная по нашему этажу, постучала к нам в дверь и зашла проверить, все ли мы на месте.
- Нет Лайлы? - спросила она. - Семь тысяч непристойностей! Я - шутить, да?
В половине одиннадцатого я почистила зубы и легла в постель.
- Ты уже спать? - спросила Мари.
- Так ведь в десять тридцать надо свет гасить!
Они с Белен рассмеялись.
- Смотри! - сказала Мари. Она подошла к двери и закрыла щель внизу полотенцем. - Presto! Свет погашен!
Белен стала показывать нам фотографии, которые привез ей Кейсуки. На них были изображены его родители, сестра, их дом неподалеку от Осаки. Вот Кейсуки дома, вот Кейсуки в метро, вот Кейсуки японскими палочками ест какое-то японское блюдо.
Мари спросила, удалось ли Белен пообщаться с Кейсуки во время каникул.
- Что ты, с ума сошла? - воскликнула Белен. - Мои родители застрелили бы меня, если бы узнали о Кейсуки!
- Почему? - спросила я.
- Потому что он японец, вот почему! Они хотят для меня хороший испанский мальчик.
Мари хихикнула:
- Как Герардо. Или Пабло. Или Мануэль…
Белен состроила гримасу.
- Мануэль - нет, пожалуйста, Мануэль - нет. Он ест как поросенок.
Мари сказала:
- Мои родители - точно такие же. Они хотят, чтобы я разговаривать только об итальянских мальчиках. Стоит мне только упомянуть Фади…
- О-о-о, Фади! - поддразнила ее Белен.
- Стоит мне упомянуть Фади, они тут же скажут: “Это девочка или мальчик? Лучше бы не мальчик, о чем ты говорить!”
- А ты, Динни? - обратилась ко мне Белен. Она сидела на полу, опершись на мою кровать. - Кто тебе нравится?
- Никто в особенности, - ответила я.
- Гутри - нет? - спросила Белен.
- Гутри? - вмешалась Мари. - Гутри? Я думала, Лайла его уже застолбила…
- Лайла? - переспросила я. - С Гутри?
Не понимаю, почему мне раньше не пришло это в голову. Вот как… Значит, все думали, что Лайла и Гутри были вместе?
В дверь постучали.
- Нам попадет? - спросила я.
Белен бросила в меня подушку и открыла дверь. Это была тетя Сэнди. Она не выглядела удивленной или раздраженной из-за того, что у нас горел свет.
- Как вы здесь, в порядке? - поинтересовалась она.
- Что-то стало известно? - спросила я ее. - О Лайле?
- Пока нет. Вам что-нибудь нужно, девочки?
- Конечно! - сказала Белен. - Мне нужен мой Кейсуки!
- Может быть, бутылку вина, синьора? - пошутила Мари.
- Очень смешно! - сказала тетя Сэнди.
Мне было странно, что они осмеливались так шутить с ней, а она вела себя с ними совершенно непринужденно. Тетя Сэнди и раньше часто проводила ночные проверки в школе, но я почему-то никогда не задумывалась, как она это делала.
- А тебе, Динни? - спросила меня тетя Сэнди. - Тебе что-нибудь надо?
- Гутри! - в один голос сказали Белен и Мари. - Приведите ей Гутри!
- Это самая большая нелепость, какую я когда-либо слышала! - сказала я.
- Ту-по? - засмеялась Белен. - Это ту-по?
После того как тетя Сэнди ушла, Мари и Белен продолжали разговаривать. Они говорили о подарках, которые получили на Рождество, о друзьях, оставшихся дома, о своих нарядах и косметике.
- Знаете, как по-итальянски макияж? - спросила Мари. - Trucco! Это в переводе означает - трюк! Правда, смешно?
Девочки сказали мне, что им нравится дядя Макс, что он - “хороший парень”. Белен вспомнила фразу, которую он произнес однажды на общем собрании.
- Помните, когда Борка исключили из школы, твой дядя выступил перед нами на общем собрании? Помнишь? Он тогда задал всем вопрос: “Как бы вы поступали, если бы были уверены, что вас не поймают?” Вот это вопрос! Разве это не означает, что о человеке можно судить по тому, как бы он себя вел, даже зная, что все равно не будет пойман? Я с тех пор все время об этом думаю.
Тут Белен и Мари стали рассуждать о том, на какой проступок они были бы способны, если бы знали, что их не поймают. Могли бы они украсть чужой бумажник? А телевизор? Могли бы без разрешения покинуть спальный корпус? А убить человека?
Сны Доменики Сантолины Дун
Я бежала по снегу, держа в руках коробку со своими пожитками, и все время оглядывалась назад, чтобы видеть, не гонится ли кто-нибудь за мной. Коробка была хорошо заклеена липкой лентой, а сбоку на ней черным маркером написано слово: “ГУТРИ”. Я украла Гутри.
За ночь выпало тридцать сантиметров снега. Я проснулась от глухого отдаленного грохота: Бумм! Бум-бум-буммм!
- Военные учения? В Санкт-Морице? - удивилась я.
- Это не военные учения, - сказала Мари. - Это антилавинные взрывы. Детонация.
- И мы туда пойдем? Они хотят гору взорвать? Хотят вызвать лавину? Чтобы убить нас?
- О, Динни! Это чтобы предотвратить лавину! Они взрывают наверху динамит или что-то в этом роде, снег сотрясается и обрушивается прежде, чем успевает скопиться в большую опасную гору. Так примерно это делается. К тому времени, как мы поднимемся туда, все уже будет закончено.
К десяти часам утра небо совершенно расчистилось. Мы собрались наверху, чтобы разбиться на группы для уроков катания на лыжах. Отраженное солнце пылало на снегу, а я глотала воздух большими глотками. Воздух здесь был совершенно иной. Он был чистый и очень разреженный, и у меня немного кружилась голова. Надо мной простиралась абсолютная голубизна, а внизу все было белым-белым - вплоть до первых коричневых точек шале на окраине города. Вдалеке, повсюду, куда ни кинешь взгляд, рядами возвышались горы.
Когда мы внизу сели в вагончик Signalbahn, в нем загорелся красный мигающий сигнал сначала на немецком, потом на французском, итальянском и, наконец, на английском языках: “ЛАВИННОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ”. Дядя Макс подошел к горнолыжным инструкторам. “Нет-нет, - заверили они. - Нет причин для беспокойства. Это в стороне. Мы скажем детям не выезжать за разметку трассы. Все будет хорошо”.
От ужаса я ничего не соображала. Я не хотела подниматься на эту гору, не хотела съезжать с нее на лыжах.
Гутри и Кейсуки попали в группу самых опытных лыжников. Я оказалась среди начинающих. Некоторые из них уже надели лыжи и теперь скользили, падали и наезжали друг на друга. В нашей группе было десять школьников и два учителя. Нашего инструктора звали Симоне. Поодаль я увидела тетю Сэнди в другой группе для начинающих. Она смеялась и отряхивала снег со своих рукавов.
Симоне сказал, что для начала мы проделаем несколько упражнений, научимся самостоятельно надевать и снимать собственные лыжи, а также падать. Разве можно научиться падать? Надеюсь, я не упаду в обморок прямо здесь, на горе, еще до того, как начнется урок. Может быть даже, я доживу до конца занятий.
Вдалеке группа Гутри направлялась к подъемнику. Потом они проносились по снегу с характерным - с-сф-фш-ш-ш, - прямо как в кино. Казалось, у них так легко все получается! Сразу за Гутри скользила девочка в ярко-розовой лыжной куртке. Лайла? Это была Лайла? Я позвала:
- Лай-ла!
Она обернулась на мой крик, но не увидела, как я размахиваю палками.
- Эй, Гутри! Лайла! - снова закричала я, но звук моего голоса эхом вернулся ко мне и полетел дальше под гору.
23. “Низпадения”
Лайла вернулась и была не такой, как прежде. Она улыбалась и смеялась, она обнимала всех, кого встречала, она была готова заводить дружбу со всеми, кто еще не был ей знаком. В общем, вела себя так, словно стала победительницей конкурса “Мисс Прекрасный Характер”.
По ее словам, все вокруг было “чудесно” и “великолепно”. Все люди - “потрясающие”. Швейцария была “fantastico”.
Сначала все удивлялись: “Что произошло с Пистолетом?” или “Ей что, сделали трансплантацию мозга?” Но удивление длилось недолго. Если бы вы собирались начать новую жизнь, то вам не найти для этого места лучше, чем Санкт-Мориц. Здесь девственно белый снег каждое утро превращал мир в чистый холст, а ваше тело к концу дня становилось слишком уставшим и переполненным свежим воздухом, чтобы вы могли относиться к окружающим с цинизмом.
Так ощущало себя, по крайней мере, мое тело. Все оно состояло из жалкой массы не перестававших болеть мышц. Болело все: бедра, ступни, плечи, кисти рук, шея и спина. Даже глаза, и те болели.
Я научилась правильно падать и делала это очень часто. Я падала, когда надевала лыжи и когда их снимала. Я кувыркалась, пытаясь усесться на стартовую перекладину или, наоборот, сползти с нее. Застыв в позиции снежного плуга, я соскальзывала на пять метров по склону со скоростью около трех сантиметров в минуту и тут же растягивалась на снегу, запутавшись в собственных лыжах и палках.
Я стала настоящим мастером падений, чемпионом по падениям. Я умела падать на спину, на правый бок или на левый. Могла шлепнуться вниз лицом или ухом. Приходилось также нырять вперед, приземляясь на живот. Короче, я падала в любой доступной воображению позе.
Когда Гутри, Кейсуки, Белен, Лайла и я встречались в кафе во время ланча, мой внешний вид, как правило, являл собой довольно жалкое зрелище. Снег мокрыми пятнами таял в каждой складке моей одежды, снег был в моих волосах и даже ушах, а на лыжном костюме зияла очередная дыра или прореха. Иногда я несла потери в виде очков или одной из перчаток. Мои лыжные палки деформировались в немыслимые изгибы, а лыжи выглядели так, словно я специально каталась на них по скалам.
- Ты довольно много низпадаешь, - прокомментировал мою внешность Кейсуки.
Зато они все выглядели прекрасно. Щеки покрыты загаром, одежда сухая и опрятная, лыжи, палки и ботинки - как новые. Я говорила, стуча зубами от холода:
- Кажется, я умираю. Я просто уверена, что умираю.
А они, потягивая горячий шоколад, оживленно обсуждали, как здорово они только что прокатились и какой чудесный, fantastico день был сегодня!
- Правда же, в это место можно просто влюбиться? - спросила меня как-то Лайла. - Правда же, оно такое… самое лучшее? Правда же, оно fantastico?
Мне вдруг захотелось поколотить ее.
- Здесь просто ту-по! - сказала я. - Абсолютно ту-по!