Поздоровавшись с обеими, Клаус деликатно отвел Уму в сторонку и
тихонько поинтересовался, где, собственно, Айкон, и кто, собственно, это очаровательное взволнованное создание. Ума объяснила.
– Ага, – Клаус повернулся к Красинде – вы, стало быть, стенографист?
Красинда кивнула.
– Деточка, вы учтите, пожалуйста, некоторые особенности наших старейшин. Например, Глава Совета, Генимыслей, иногда любит использовать иностранные словечки. Вы их не записывайте, это он так, для украшения речи. Он, понимаете ли, мыслит на всех языках сразу – совершенный мозг, гений!.. Старик Сенсор... говорит очень тихо – возраст все-таки, три тысячи лет. Но вы должны все расслышать и записать. Каждоеего слово – бесценно! Дальше. Глория...
Сначала Красинда слушала очень внимательно, но постепенно смысл сказанного перестал до нее доходить, а дошло совсем другое: ей предстоит записывать речи старейшин. Мамочки, какой ужас, какая ответственность!
– Извините, господин директор, – робко перебила она Клауса, – а старейшины будут говорить медленно? Ну, чтобы я успела все тщательно записать.
– Некоторые – медленно, например, Глория... – в прежнем темпе отвечал Клаус, но, поняв смысл вопроса, запнулся. – Что вы имеете в виду под словом «медленно», детка? Вы ведь стенографируете в обычном режиме?
– Ну конечно, – бодро ответила Красинда и подумала: «Я пропала!».
– Значит, успеете.
Клаус ободряюще кивнул ей и направился к своему месту. Улыбнувшись как можно обаятельнее, Красинда спросила:
– Госпожа Ума, пока никого, кроме господина директора, нет, я могу отлучиться на пять минут?
– Да, и даже необходимо: ведь потом вы все время будете заняты.
Красинда с трудом заставила себя чинно выйти, а не вылететь пулей...
...Здесь необходимо сделать небольшое отступление. На следующее после дня рождения утро вчерашняя именинница решила, что все-таки три телефона для нее – слишком. Поразмыслив, Красинда Добраярешила преподнести их своим друзьям. Но ведь все они (кроме Мудрицы и Форчуньи) эти самые телефоны и подарили. «Раз так, значит, барышням и отдаем», – справилась с проблемой Красинда Умная. И, вечером того же дня, один из них поселился у Мудрицы, а второй – в ящике Форчуньиного стола, составив компанию своему близнецу. Мудрица была искренне рада неожиданному подарку, а Форчунья, гордясь собственным великодушием и артистизмом, изображала восхищение щедростью Красинды...
Так вот, выйдя за дверь, Красинда тут же достала телефон и стала лихорадочно набирать номер. Мудрица, к счастью, откликнулась после второго гудка.
– Привет, это я! – трагическим шепотом завопила Красинда, – я погибаю!
Привычная к периодическим «погибелям» подруги, Мудрица спокойно спросила:
– У тебя каблук, что ли, сломался? Или перышко из крыла выпало?
– Если бы! Я попала в ужасную ситуацию! Я в Багряном зале, сейчас будет совет и, похоже, мне поручили вести его протокол!
– Почему тебе?
– Не знаю, почему! – Красинда почти рыдала.
– Не может быть... – Мудрица на секунду притихла,–... а как ты вообще туда попала?
– Меня вчера Ума вызвала, а я про платье думала и почти не слышала ее! А теперь они с господином директором все время о стенографии говорят, а сами мне блокнот и ручку дали!.. Что делать?
– Красинда, – осторожно спросила Мудрица, – ты что, стенографировать умеешь?
– Ну да! – ответила Красинда. – И даже очень замечательно... Ты что, стену рядом с Валерианом не видела? Все, между прочим, восхищаются.
После длительного молчания трубка наконец очнулась.
– А стенографировать – это, по-твоему, как?
– Ну ты даешь! Нашла что сейчас спросить! – всхлипнула Красинда.
– Не реви, отвечай, – непреклонно сказала трубка.
– Стенографировать – это рисовать на стенах граффити. Ну что за вопросы!
– Ктотебе это сказал?! – ошарашенно спросила Мудрица.
Красинда даже ногой притопнула от нетерпения.
– Чем выяснять то, что знают даже дети, могла бы мне хотя бы посочувствовать, если не собираешься помогать.
– Красинда, ты что, указала это в «особых навыках»?
– Ну да, ты же знаешь, какие у меня замечательные рисунки получаются, но какое это сейчас имеет значение!
– Дело в том, что стенография – это быстрая запись устной речи с помощью особых символов.
Красинда онемела.
– Не-е-ет, – еле слышно выдохнула она.
– Да, – вздохнула Мудрица.
От безысходности у Красинды защипало в носу. Мудрица, которая хорошо знала подругу и поняла, что та сейчас по-настоящему расплачется, затараторила в телефон:
– Красинда, держись! Ты, самое главное, не плачь, деваться некуда – ты все равно там единственный стенографист, вернее, все так думают, так что придется как-то выкручиваться.
– Вся надежда на тебя, – прошелестела Красинда. Она изо всех сил пыталась сдержать слезы, но те все равно капали на мантию, на блокнот, на пол...
Мудрица лихорадочно соображала, как спасти эту незадачливую рисовальщицу на стенах. И вдруг ее озарило.
– Слушай внимательно: ты будешь не записывать, что говорят старейшины, а зарисовывать.
– Как – зарисовывать?
– Быстро! Будешь рисовать образы и символы, которые придут тебе на ум, а потом, после совета, все тщательно опишешь.
По мере того как Мудрица говорила, Красинда успокаивалась. То, что предложила подруга, могло сработать – рисовала Красинда и правда хорошо. А по картинке вспомнить смысл сказанного легче, чем по каким-то крючкам и загогулинкам.
– Спасибо, – пискнула она в телефон, – я пошла творить.
– Ты, главное, художества свои не показывай никому, отдашь только расшифровку. Клаус Фрост, конечно, воплощение доброты, но мало ли что! Доводить до скандала не надо.
С уже сухими глазами Красинда вошла в Багряный зал. И очень вовремя! Через тридцать секунд почти все старейшины были на своих местах, и совет начался.
***
Пока ничего еще не надо было записывать (вернее, зарисовывать), и Красинда во все глаза смотрела на старейшин. Она, конечно, видела их на всяких торжествах, но так близко – никогда. Честно говоря, на это созвездие выдающихся хрангелов стоило посмотреть. Они были воплощением силы и мудрости, в зале царила энергия и мощь спокойного, несокрушимого, непобедимого Добра! Красинду стало даже познабливать от волнения и восхищения.
Глава Совета произнес краткую вступительную речь о цели заседания и передал слово Клаусу Фросту, который описал ситуацию. Старался сделать это спокойно, а вышло – не очень. Старейшины внимательно слушая его, одновременно изучали цифры и графики, делали пометки. После того как Клаус закончил, воцарилась плотная, напряженная тишина. Первой ее нарушила Глория, седая и
величественная как королева.
– Это похоже на эпидемию – как будто распространяется какой-то вирус, не правда ли?
Большинство старейшин закивали головами.
– Стратегия темных продумана идеально: внедрять зло в сердца и души людей они пытаются давно, но начать с детей – это впервые. Ведь в природе человеческой – опекать, оберегать детенышей, бесконечно прощать, а не бороться с ними. Вот и получается, что сейчас в опасности не только дети, зараженные (и даже – не зараженные) вирусом зла, но и взрослые.
– Знаете, есть странная закономерность – в городах, особенно крупных, ситуация гораздо хуже, чем в поселках, маленьких городках, деревнях. Там, где почти нет цивилизации, эмоциональное состояние детей вообще не изменилось, – сказал Клаус.
– Вот еще одно подтверждение версии о вирусе, – задумчиво проговорил Сенсор.
– Значит, нужно искать антивирус, – тут же отозвалась Готта. Она была младшей из старейшин. Иногда ее ужасно раздражали неторопливые обсуждения в Совете. По ее мнению, решения нужно принимать быстро. Ну, а уж следовать им – еще быстрее! Сколько раз Генимыслей убеждал Готту – от этих решений зависит слишком многое, и нужно все тщательно взвешивать, но...
Да только, похоже, что в этот раз с Готтой согласны все. И старейшины принялись обсуждать пути поиска антивируса. Дискуссия становилась все жарче и жарче, Красинда еле успевала рисовать в своем блокноте все, что предстояло потом расшифровывать. Но даже в этом плотном ритме она заметила – один из старейшин, Марвей, не проронил ни слова. Как только Красинда об этом подумала, он заговорил. Все головы повернулись к нему.
– Друзья, я не разделяю вашей уверенности в том что это именно вирус. До сих пор не было ни одного случая вирусной болезни, которая вызывала бы злость, жестокость и агрессию, и обостряла бы худшие черты характера... Масштабы беды таковы, что нельзя терять
время на проверку версий, которые могут оказаться ошибочными. Мне кажется, нам не обойтись без Фьючерона.
Марвей умолк. В звенящей тишине карандаш Красинды застыл над блокнотом. Ничего не понимая, она чувствовала – происходит что-то важное и ... страшное. Клаус опустил веки. Ума, наоборот, не отрываясь, смотрела на своего директора. В отличие от Красинды, она знала, о чем говорит Марвей.
Во все времена, в любой стране людям хочется узнать: а что там – в будущем? Что впереди? И тысячи гадалок по всему миру раскидывают карты. И цистерны кофе выпиты ради оставшейся гущи, которая «предскажет судьбу». И армия ясновидящих вещает доверчивым и любопытным, какие радости и горести их ожидают. Только все это – сказки, обман и спектакль. Будущее меняется и лепится ежесекундно. Каждым человеком и всеми шестью миллиардами вместе. Но есть на земле одна сила, одно место, где оченьстарый и оченьсильный хрангел может почувствовать, «как может быть». Называется это место – Фьючерон. Над Фьючероном сходятся силы Земли и силы Космоса, и Великий Разум нашептывает Достойному, что должно случиться при условии, что этому ничто не помешает, изменив сложенную мозаику.
Плата за такое знание, за услышанный голос–вся сила, вся энергия хрангела, и тот, кто идет слушать, знает: никогда уже ему не присутствовать на советах. Единственное, на что хватит последних минут его жизни – рассказать об услышанном...
Значит, Марвей предлагает пожертвовать кем-то из старейшин, чтобы остановить Зло.
Напряженную тишину прервал Огманд.
– Тебе не кажется, что ты преувеличиваешь, Марвей, и у нас еще есть время?
Марвей выразительно покачал головой: нет, не кажется.
Генимыслей решил, что теперь самое время вмешаться.
– Как старейшина я согласен с Марвеем – медлить нельзя. Как глава Совета я должен разрешить обратиться к Фьючерону, но все вы
мне бесконечно дороги, и я не могу представить, что надо кем-то пожертвовать... Its impossible... Но это необходимо, и раз другого пути нет, на Фьючерон пойду я.
Как только он произнес последние слова, старейшины заговорили все разом. Из этого гула голосов было ясно – никто не согласен отпускать на Фьючерон Генимыслея, каждый предлагает себя. Красинда совсем растерялась: что же теперь рисовать? Ей и без того было нелегко, а тут еще такое!
– Стоп! – властно сказал Генимыслей. – Давайте не обсуждать окончательное и, по-моему, правильное решение.
– Это – по-твоему, – возразил Сенсор, наверное, единственный, кто смел возражать Генимыслею. – Мой возраст дает мне право с тобой не соглашаться. Ты, конечно, глава Совета, но меня, старика, тебе придется выслушать. Я думаю, что самое правильное сейчас – жребий.
Все поддержали его. Генимыслей молча обвел взглядом Совет. Их не переубедить, это ясно.
– Хорошо, жребий так жребий.
– Готта не участвует, – подал голос Огманд.
– Почему это, интересно? – взвилась Готта.
– Огманд прав, – сказал Клаус Фрост, – ты, Готта, самая молодая из старейшин, у тебя может не хватить силы, а рисковать дважды мы не можем.
Готта еле сдерживала ярость, но понимала, что оба правы – она может не расслышать. Генимыслей смотрел на своих друзей и молился, чтобы жребий пал на него.
– Перерыв. После перерыва тянем жребий, – сказал он устало.
***
Получасовой перерыв пролетел очень быстро. В зале царила тишина – каждый внутренне готовился к предстоящему, понимая, что тот, на кого падет жребий, отдаст свою жизнь. Каждый надеялся, что это будет он – ведь обречь товарища на неминуемую гибель тяжелее,
чем уйти самому...
В голове Умы, автоматически выполняющей свои обязанности, крутилась одна-единственная мысль: «Только бы не Клаус. Пусть это будет не Клаус!». Ума корила себя за это, думать так – плохо, это эгоизм, трусость и малодушие, но стоило ей только представить, что они могут остаться без своего директора, самого доброго и справедливого, как ледяная тоска и боль сжимали сердце. «Не раскисать!» – приказала себе Ума и в эту секунду услышала писк своего телефона. «Я у двери. Мне срочно нужно Вас увидеть. Аруна» – высветилось на экранчике.
То, что она решилась потревожить Уму в такой момент, не предвещало ничего хорошего. До конца перерыва оставалось всего семь минут, и Ума пулей бросилась к главной двери зала, шепнув по пути Красинде, чтобы та закрыла распахнутые для проветривания окна.
Аруна стояла у двери, бледная и взволнованная. Ее крылышки нервно подрагивали, и вообще, похоже, она только что перестала всхлипывать.
– Что случилось?!
– Госпожа Ума, срочное сообщение, – дрожащим голосом сказала Аруна, – в двенадцати городах разных стран произошли несчастные случаи, погибли люди. Похоже, все события произошли по вине детей...
Ума помчалась обратно в зал, на ходу бегло просматривая переданные ей записи.
...пожар в классе... дверь заблокирована... пятнадцать погибших... в парке аттракционов повреждена тормозная колодка... камера слежения зафиксировала... ядовитые испарения в метро... на станции вышли двое подростков ... 32 человека в реанимации...
От прочитанного перехватывало дыхание. Влетев в зал за тридцать секунд до начала заседания, Ума, игнорируя удивленный взгляд
Клауса Фроста, передала записи Генимыслею.
– Уважаемые старейшины! Дорогие друзья!. Поступившая информация убеждает, что выбора у нас нет – Фьючерон неизбежен.
Генимыслей вкратце изложил суть дела.
– Ну что ж, позвольте начать мне, как предложившему обратиться к Фьючерону, – сказал Марвей.
Он пододвинул к себе шкатулку со свернутыми в трубочку листками. Только на одном из них было написано: «Фьючерон». Марвей решительно достал листок. Пусто.
Вслед за ним старейшины по очереди стали тянуть жребий. Красинда, кажется, даже дышать забыла...
– Нет никого справедливее судьбы, – раздался надтреснутый голос Сенсора, державшего в руке листок с надписью.
Старейшины встали все разом и склонили головы в знак уважения к хрангелу, который станет облаком, далеким эхом, тихим шелестом листвы.
– Никаких трагедий, – твердо сказал Сенсор, – мне, друзья, уже давно пора...
– Совет окончен. Завтра встречаемся у Фьючерона, – подвел черту Генимыслей и стремительно покинул зал.
Расставались с тяжелым сердцем. Только Сенсор был спокоен и сосредоточен, он знал: случается то, чему суждено случиться...
Голос Фьючерона
Глухая, тягучая предрассветная мгла скрывала очертания Фьючерона. Взобраться на него не мог никто – такими острыми и неприступными были его каменные шипы. И лишь метрах в двадцати от земли – пологая площадка, где места хватило бы только одному.
Собравшиеся у подножия скалы старейшины слушали голоса ветров, которые над Фьючероном дули во всех направлениях.
Ветры переговаривались, шептались и пели о том, что видели во вселенной. Мешанина из звона, гула, свиста...
И в этой какофонии хрангел должен был расслышать голос– смутный шепот, открывающий то, ради чего приходят сюда готовые умереть. Космический Разум, вибрация Земли, пульсация Солнца вплетается в этот голос, и чем сильнее хрангел, тем больше он услышит на площадке Фьючерона. Сенсор в себе не сомневался... Он обнялся с каждым из старейшин, а Готту ласково поцеловал в лоб. Для него она все равно была девчонкой.