— Нет у меня денег, — в отчаянии признался Пенек Пельмешкович. — Что хотите со мной делайте: убивайте, режьте, мне теперь все равно!
— Вот и чудесно! — обрадовались Лямзель и Слямзель. — Самое время для разговора, когда человеку все равно! Мы тебя губить не собираемся, ты нам живьем нужен, без тебя мы своих замыслов не осуществим. И готовы наградить тебя, если ты образумишься и увидишь всю пользу нашей цивилизации! Король твой совсем шизанулся, никаких дел с иноземными купцами иметь не желает, интересов нашего общего кармана не признает. Не понимает того, что глупые и слабые должны служить для упрочения власти и увеличения богатств пронырливых и сильных… Вот наша воля: подпиши у короля указ о свободной продаже имущества всякому, кто приценится. Всего на три дня. На три всего денечка. Вроде бы проба. Как поиск.
— Ишь, чего захотели! Вы за это время скупите на корню все королевство: и земли, и дворцы, и конюшни, и пушки, и крепости, и самих людей развратите!
— Да кто же все это скупит за три дня? — притворно удивился Лямзель. — Королевсво ваше очень, очень богато. Чтобы его скупить, три года необходимо. Да и есть ли сейчас иностранцы в королевстве, кроме нас? Никаких нет. И никто завтра не приедет, за исключением наших родственников, которые без нас всегда скучают.
— Если тебе прогресс не понравится, ты можешь через три дня возвратить все к прежнему положению, — добавил Слямзель. — Через три дня долг тебе простится. Вот расписка. А чтобы душой не мучиться, чтобы позора не чувствовать, отошли короля куда-нибудь подальше. Поохотиться, например…
Думал-думал Пенек Пельмешкович да и согласился. Не будь он Пельмешковичем, может, и удержался бы, а так понадеялся на авось, хотя все видел и все понимал.
Подмахнул король указ, не читая, не зная его содержания, привыкнув к честности слуги, и укатил на охоту.
Едва глашатаи объявили о новом указе, в страну хлынули родственники Лямзеля и Слямзеля. Было их превеликое множество. К одному Лямзелю явились Ламзель, Лимзель, Лемзель, Ломзель, Люмзель, Лумзель, Лымзель, Лэмзель, а были еще Бемзель, Вемзель, Гемзель, Демзель, Жемзель… вплоть до Юмзеля и Ямзеля…
Вся эта орава рассыпалась по стране и тотчас скупила все поля, все дома, весь скот и все мануфактуры королевства.
«Хорошую цену дают, — рассуждали между собой обыватели, еще не догадываясь о том, что всех их раздевают догола и одевать никто не будет. — За каждый дом и за каждую корову выплачивают по тысяче рублей. Ну, а кто пропьет денежки, тот прокормится за счет вермишелевых деревьев…»
Распродал народ все свое имение, а мошенники тотчас в десять раз повысили все цены. Бросились обнищавшие люди к вермишелевым деревьям, а там уже нанятая стража с ружьями да дубинками. Объявляют: «Отныне вермишелевые рощи принадлежат новым владельцам, за вход в рощу требуется платить десять тысяч рублей!..»
Заахали и заохали люди. Иные из храбрецов полезли в рощу, повторяя, что так заведено спокон веку и освящено народным обычаем. Кончилось трагедией: иных убили, других заковали в цепи.
С плачем побежал народ в родные деревни, просит своих мучителей:
— Мы вам все продали — по указу короля. Но мы не знали, что кто-то увеличит цены и мы станем нищими. Даже в вермишелевые рощи теперь не пускают. Продайте обратно наши дома и пашни, а то с голоду поумираем!
— Жить или умирать свободен ныне каждый, нам какое дело? Однако продадим, отчего не продать? Для этого и покупали. Только цены теперь поднялись в десять раз против прежнего. Дом, вчера проданный за тысячу, теперь стоит десять тысяч. И корова, и лошадь, и коза… Вам деваться некуда, берите свое имущество, а девять десятых его стоимости отработаете. Нам очень нужна была рабочая сила, вот она и появилась. Сами-то мы работать на земле не собирались и не собираемся, мы все больше по кассовым книгам мастера.
— Так ведь вы нас в пожизненную кабалу вгоняете!
— Это ваши проблемы. Мы вам цивилизацию показать обещали, так глядите на нее и любуйтесь ею! И новые законы изучайте: кто из неимущих прикоснулся к чужой собственности, тому по рылу, а кто из аборигенов стырил, стибрил, схапал, сцапал и так далее, того на плаху!
Не прошло и трех дней, как все королевство оказалось в руках Лямзеля и Слямзеля. Они объявили себя новыми королями: один — по четным дням, другой — по нечетным.
Повалили к ним жалобщики толпами, как привыкли при власти Пенька Пельмешковича. Узнают: пропускают теперь лишь одного из тысячи. Да и тому, сфотографировав прежде для газеты или полиции, говорят: «Ваш вопрос сложный, может быть разрешен только завтра, но завтра уже власть иного короля. К нему и идите!..»
Начали футболить глупый народ, не забывая каждый раз капнуть:
— Чего вы жалуетесь? Это же король ваш прежний такой жизни для вас захотел. Это же ваш первый визирь Пенек Пельмешкович, упившись и обожравшись, такое предложение внес…
Голодные, отчаявшиеся люди набросились, в конце концов, на Пенька Пельмешковича и забили его до смерти. Он даже рта раскрыть не успел, чтобы объяснить людям свою ошибку и свое горе.
Сразу же после смерти Пенька Пельмешковича Лямзель и Слямзель с толпою вооруженных наймитов явились к королю, который ничего не знал, так как телефоны в его лесной сторожке были отключены и отрезаны.
— Собирайся, Дундук, ты себя изжил, новая смена тебе готова, горячо любимая всем народом! Велим тебе очистить дворец в 24 секунды, все уже описано за государственные долги, так что у тебя нет и не может быть даже личного имущества!
Ошеломленный король пытался было протестовать, но его поколотили, связали и на волах отправили в глухую деревню. Поместили в развалившуюся хату, дали козу, приставили охрану и строго-настрого запретили встречаться и разговаривать с местными жителями — чтоб не подрывал устоев новой прогрессивной власти Лямзеля и Слямзеля, предки которых, как вдруг «обнаружилось», происходили именно из этой страны.
— Коза — единственный источник твоего существования. Паси и кормись, а вздумаешь бузить — головы лишишься! По закону все сделаем, через парламент проведем.
Вот такая жизнь настала — голод, холод и унижения на каждом шагу. И так скучно, и так безрадостно сделалось в королевстве, что перестали петь петухи и рождаться дети.
Многие люди не сразу раскумекали, что к чему, потому что все вершилось втайне и газеты каждый день писали о стихийном народном гневе против «ненавистного королевского режима» и о «неодолимом желании масс» познать новый режим с двумя королями, которые «уравновешивали бы друг друга». «А может, так оно и лучше, — прикидывали обыватели. — Вот ведь люди протестуют, а если протестуют, есть в том, должно быть, какой-то смысл…» Впрочем, когда кое-как стали проясняться все обстоятельства, большинство стало помышлять о том, как бы поскорее оставить родимый край. Но это были пустые и глупые помыслы, так как все люди должны были отрабатывать на Лямзеля, Слямзеля и их многочисленных родственников.
Пан Дыля осуждал помыслы о бегстве, особенно тех людей, которые могли это сделать.
— Негоже бежать, когда кругом остаются наши соотечественники. Народ, конечно, виноват, что вовремя не спохватился, подняв к власти человека, который поддался соблазнам, а все же жить судьбой народа — наш природный долг. Ведь мы сделали не все, чтобы остановить беду.
Чосек соглашался, но при этом добавлял:
— Неужели люди так и не научатся создавать власть, которая не поддавалась бы ни лжи, ни подкупу, которая во всякое время стерегла бы народную свободу?
— Кто ж им позволит? — усмехаясь, отвечал Гонзасек. — Или люди и королевства живут в безвоздушном пространстве? Или уже перевелись лямзели и слямзели?..
Четыре горсти мусора с городской свалки
Великий народ рождает удивительных людей, так что там, где рождаются удивительные люди, всегда есть надежда.
В деревеньке на Гродненщине вдруг объявился человек, предсказывающий будущее людей и народов.
Сначала все думали, что это очередное надувательство: захотел человек непыльной работы. Но те, кто встречался с провидцем, тотчас убеждались, что имеют дело с необыкновенным существом.
Провидец был совершенно слепой. Это был солдат, потерявший зрение на войне.
Сидел этот человек в своей деревне и никому ничего не пророчил, потому что ничего с людьми не происходило: каждый день работа на чужого дядю и каждый день заботы о том, как бы не подохнуть с голоду. Но вот в деревню пришли пан Дыля, Чосек и Гонзасек. Выслушали они пророчества и повели человека по городам и весям. Кормились за счет случайных заработков, поскольку провидец не брал со своих слушателей ни копейки.
В присутствии пана Дыли один человек спросил:
— Семь лет я добивался руки красавицы. И вот теперь, когда она согласилась стать моей женой, я засомневался. Что мне делать?
— Отказаться, — был ответ. — Ты станешь рабом своей жены, будучи к тому же рабом хозяина мастерской, где работаешь, и проклянешь час, когда родился на свет.
Человек не послушался и женился. И что же? Не прошло и года, как он покончил с собой, не выдержав унижений, на которые обрекла его зловредная, бессердечная женщина.
В другой раз к провидцу обратился молодой, модный поэт.
— Скоро ли я прославлюсь?
— Славы не будет, — был ответ.
— В таком случае я оставлю поэзию!
— Не оставишь, потому что ты талантлив. И старость ты встретишь гораздо менее известным, чем теперь, — немощным, больным и покинутым всеми. Твоя слава придет после смерти и будет вечной…
Было и так: энергичный, подающий виды политик попросил провидца нарисовать его будущее и дать какие-либо советы.
— Оставь политику, — был ответ. — Подобно многим глупцам, ты жаждешь величия, не понимая, что оно заключается в выполнении своего предназначения, а это не что иное, как заботы о благе соплеменников и процветании природы, посреди которой мы все живем, составляя ее часть. Великая цель — та цель, которая сопряжена с каждодневной праведной жизнью… Оставь политику: ты любишь себя больше, чем людей, и потому народ ожидают кровь и разочарования. Конец твой в политике будет трагичным: тебя призовут к ответу и ты вынужден будешь заплатить по чужим векселям…
Политик не послушался доброго совета. Стал служить одним, заигрывать с другими. Тайные недруги подложили в его автомобиль мину…
Когда слава о провидце достигла ушей главаря городской мафии Шмельца, он тотчас сообразил, что сумеет обтяпать многие делишки, если заполучит его в прислужники.
Несколько раз люди Шмельца предлагали провидцу бешеные деньги, но он всякий раз решительно отказывался, говоря, что добро только тогда добро, когда содеяно бескорыстно.
И тогда люди Шмельца похитили провидца после его очередного выступления перед публикой. Они оттеснили пана Дылю и его друзей, силой затолкали калеку в автомобиль и умчались в неизвестном направлении.
Чосек неистовствовал:
— Подонки погубят человека! Где им понять его тонкую душу?
— Мы должны найти и освободить провидца, — решил пан Дыля. — Это наш долг — не оставить его в беде.
В тот же день друзья отправились на поиски. Легче было отыскать иголку в стогу сена. Чтобы напасть на след, они расспрашивали сотни людей. Но все было безрезультатно.
Обсудив положение, пан Дыля предложил крайнее средство: похитить в ответ одного из боссов подпольной мафии.
Выбор пал на мэра города, лысого карлика, носившего пышный седой парик. Сподвижник Шмельца, он, конечно, знал обо всех проделках мафии.
Но как было осуществить замысел, если мэра постоянно сопровождали телохранители?
Целую неделю друзья обдумывали план похищения, но все предложения превышали имевшиеся возможности. И лишь случайность помогла найти верное решение задачи: Чосек узнал, что у мэра есть внук по имени Альфонсик. Ему шесть лет, он очень любит мохнатые игрушки.
— Вот пока единственный ключ, при помощи которого можно открыть бронированную дверь! — сказал Чосек.
— Не понимаю, — пожал плечами Гонзасек.
— У тебя это случается. К концу следующего дня ты непременно воскликнешь: эврика! И пан Дыля поблагодарит тебя за тонкий ум и прирожденную способность к сложным логическим построениям!
— Не хвастай, Чосек, что ты прежде нас нашел решение задачи, — сказал пан Дыля. — Твоя идея, действительно, захватывающе проста и эффективна. Но ведь и осуществлять ее придется тебе самому. Хватит ли у тебя терпения?
— Не понимаю, — повторил Гонзасек.
— Излагаю начало, — сказал пан Дыля. — Покупаем для Чосека в долг новую мохеровую курточку, штанишки и темные очки-пуговицы. Превращаем его в игрушку. Выставляем в магазинчике, хозяина которого я хорошо знаю. Чосек ухитряется попасть в руки Альфонсика, а затем в дом его деда. Ночью, подав сигнал, он отпирает запоры, мы входим в спальню мэра и… Чосек, продолжай!..
Не теряя времени, разыскали знакомого хозяина магазинчика, договорились с ним о продаже игрушки, названной Бабуба, приобрели в долг мохнатую курточку, мохнатые штанишки, мохнатую шапочку-колпачок и темные очки-пуговицы.
В тот же день Бабуба был выставлен на продажу, и вскоре слухи о чудесной игрушке поползли по городу.
На Бабубу установили высокую цену, — чтобы никто из простого любопытства не трогал его руками. Бабуба стоял на полке, подмигивая маленьким детям и выкрикивая по-английски: «Альфонсик, я жду тебя!»
— Шик-блеск, — сказала об игрушке дама в беличьем манто с манерами вокзальной буфетчицы, она искала цветную шерстяную нить. — У моих корешей есть пацан, и тоже Альфонсик. Пожалуй, куплю игрушку.
Бабуба зашипел, как старинные часы перед боем, и хозяин магазинчика, с которым все было обговорено заранее, сказал:
— Открою секрет: игрушка сделана в Тибете мастерами духа, она не случайно произносит имя, она должна быть принята руками мальчика, которого зовут этим именем. Тогда она принесет счастье мальчику и просветлит сердца тех, кто смастерил такое чудо.
— Вот зараза, — скривилась дама. — Какая-то фигня: грехи должны сниматься с того, кто платит!
— Я вас понимаю, мадам, — с поклоном ответил хозяин магазинчика. Он всегда говорил эти слова покупателям, когда ничего не понимал, но каждый раз убеждался, что слова находят самый благоприятный отклик. — Вам, конечно, известно, что в Тибете много необычайного. Загляните к нам через недельку, я получаю шерсть яка именно той расцветки, которую вы ищете!
Прошел еще день: перед магазинчиком толпились дети, каждый хотел взглянуть на говорящую игрушку.
Вскоре к магазинчику подъехала жена мэра, ведя за руку внука Альфонсика. Разумеется, их сопровождала охрана, которая грубо оттеснила от прилавка зевак.
— Где Бабуба? — осматриваясь, спросил мальчик.
— Альфонсик, я тебя жду! — писклявым голоском отозвался Чосек, показывая особым знаком, что это именно тот покупатель, которого ожидали.
— Это он, я узнал его! Купи, купи, бабуля! — заканючил Альфонсик.
— Я покупаю игрушку. Сколько она стоит? Хозяин назвал цену.
— Гм… Не кажется ли вам, что вы просите слишком много? — со скрытой угрозой осведомилась жена мэра. — Я попрошу налоговое управление тщательно проверить все ваши бумаги!
— Не беспокойтесь, мадам, — с улыбкой отвечал хозяин, — здесь все в порядке.
— Бабуля, купи, купи, — продолжал настаивать внук. — Он такой пушистенький, мой Бабуба, я буду его любить!
— Хорошо, — наклонилась к уху хозяина жена мэра. — Вы мне уступите игрушку за треть цены, а я похлопочу о том, чтобы с вас уменьшили налог. Можем все переоформить, заявить, что магазин открыт совсем недавно и имеет право на льготы. Ну, так что?..
«Какая низость!» — пан Дыля толкнул в бок Гонзасека. Оба прятались за шторой, скрывавшей подсобное помещение.
Проколебавшись для виду, хозяин магазинчика снял Бабубу с полки и положил в приготовленный пакет. Покупка состоялась, и Чосек — в шикарной машине — отбыл в семью мэра.
Пан Дыля и Гонзасек, разумеется, тотчас последовали за машиной — узнать, куда отвезли Чосека, — для этой цели стоял наготове мотоцикл с коляской.