ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ МИНИСТЕРСТВА ПРОСВЕЩЕНИЯ РСФСР МОСКВА 1963
С(Туркм)2
Л44
Рисунки
В. Власова
и Т. Шишмаревой
Оформлевие В. Зекькович
ОТ ПЕРЕВОДНИКА
Было время, когда ещё не изобрели книгопечатания и немногие грамотеи, которые жили на земле, пользовались книгами, искусно переписанными пис-цами-каллиграфами. А когда-то вовсе не было никаких книг, потому что никто не умел ни писать, ни читать. Но таких времён, когда не было сказок, лично я себе представить не могу. Мне кажется, сказки существуют на земле с тех пор, как человек овладел членораздельной речью, то есть когда он стал человеком. Я даже думаю, что в далёкие времена сказки особенно были нужны людям: чем больше явлений человек не мог объяснить, тем более он нуждался в сказке. А людей окружал загадочный мир, где текли реки, гремел гром, зиму сменяло лето. Сказки объясняли то, чего люди не понимали. И мечта бедного человека о хорошей жизни могла осуществиться только в сказке.
Сказки есть у всех народов. Кто из нас не знает прекрасных русских сказок, древнегреческих мифов,
з
арабских сказок из «1001 ночи», сказок индийских и китайских? Часто писатели обрабатывали народные сюжеты или сами писали сказки в духе народных.
Есть и у туркменов свои народные сказки, и есть писатели, которые пересказали их, придали им стихотворную форму.
В этой книжке пять сказок, написанных туркменскими поэтами по мотивам народных, а я пересказал эти сказки русскими стихами.
Б. Се йтаков
А Я 3 X А Н
Слагает сказки сказочник-народ,
Поэт им только форму придаёт.
Болтливым сказка делает немого, Слепого — зрячим, слышащим — глухого,
Безногого калеку—скороходом, Красавцем — парня, слывшего уродом...
Когда-то не было на свете края,
Где бедняки бы жили не страдая.
Лишь сказка бедняку дарила власть,
В шелка рядила и кормила всласть.
Все сказки в быль мы превращаем ныне. Мы разбиваем цветники в пустыне,
Под синими летаем небесами,
Мы сами управляем чудесами.
А раньше люди то, о чём мечтали,
В быль не могли, так в сказку превращали.
Хочу одну вам сказку рассказать я,
Про старину вам сказку рассказать я.
Была и эта сказка сложена Не нынче, а в былые времена.
Вы спросите: а что в ней моего?
Одни слова, и больше ничего.
*
*
Итак, с чего начнём мы свой рассказ? Жил-был слепец, по имени Аяз...
Нет, лучше не с того...
Во время оно Жил падишах, не ведавший закона.
Закон какой-то он, конечно, ведал: Спал допоздна и вовремя обедал.
Был падишах ценителем науки,
Любил стихи и сладостные звуки.
Мечтал он, чтоб к нему со всей планеты Стекались звездочёты и поэты.
И сам имел он дар стихосложения,
Что приводило челядь в восхищенье.
Но всё-таки искусно и умело Великий шах одно лишь делал дело:
Дал бог ему, как говорит преданье, Великий дар налоговыжиманья.
Владел он и другим завидным даром: У подданных своих всё брал он даром.
А потому казна была богата,
И шах велел построить трон из злата.
Его правленье праведным считалось — Всяк житель занят был, чем полагалось:
Поэт, пиши, пой славу падишаху,
Палач, спеши, да не давай, брат, маху,
А ты, бедняк, трудись и с голодухи Кушак потуже стягивай на брюхе.
Великий шах учёностью гордился,
Своею утончённостью гордился.
Он говорил, что на земле от века Умнее не рождалось человека,
Что, если человек такой найдётся,
Он сам навек от трона отречётся.
Но нет, такой мудрец не находился, Верней, такой храбрец не находился,
Хоть знали все, что не умён владыка,
Да вот поди-ка это докажи-ка.
И мудрецы ходили молчаливы,
Поэтому они и были живы.
* *
Соседями своими почитаем,
Владыка управлял обширным краем.
А в том краю — о чём пойдёт рассказ — Жил Аязхан, иль попросту Аяз.
Он был не то что бедный, был он нищий, С ним бедняки делились скудной пищей.
Разодранный халат ему, бывало,
И крышу заменял и одеяло.
Итак, два горя мучили Аяза:
Он беден был и слеп на оба глаза.
Но просвещённый шахский ум нимало Судьба злосчастного не занимала,
Поскольку шах не обращал вниманья На подданных своих простого званья,
Тем паче тех, которые убоги,
С кого казна не может брать налоги.
Хоть неимущим был слепцом Аяз,
Но был большущим мудрецом Аяз.
Всегда он бедным помогал советом, Незрячий, зрячих озарял он светом.
Он говорил им: «Шах погряз в разврате, Мы голодны, а шах сидит на злате.
А для чего? Ведь золото не вата!
Оно и дорого и жестковато.
Что лучше для сиденья, чем подушка: Она мягка, ей и цена полушка.
На золото, что тратит шах безбожно, Одеть и накормить голодных можно.
За золото великие табибы
1
Больных и слабых исцелить могли бы.
О, если бы ко мне вернулось зренье, Большие б совершил я измененья!»
Народ рыдал от этих слов горячих,
Но кто ж умеет исцелять незрячих?
И бог, которому Аяз молился,
Не то не мог помочь, не то ленился.
И всё же в сотый раз молил Аяз:
«Верни, о боже, свет померкших глаз!»
Однажды весть его достигла слуха:
На свете есть, мол, нищая старуха,
Которая от всех болезней лечит
Тех, кто, придя, ни в чём ей не перечит.
Готовясь зренье возвратить Аязу,
Сказала знахарка такую фразу:
«Коль возвращу сейчас тебе я зренье,
Чем ты, Аяз, прославишь исцеленье?»
Аяз промолвил: «Шах погряз в разврате, Мы голодны, а он сидит на злате.
Сгустилась мгла над нашим отчим краем, А я его мечтаю сделать раем.
Когда и вправду ты вернёшь мне зренье, Я совершу большие изменения».
«Быть по сему», — раздался голос бабки. Она порылась, вытащила тряпки...
(Когда-то бабка принесла лекарство Из некоего царства-государства.
Там возвышалась над землёй чинара, Пунцовая, как зарево пожара.
Старуха сорвала один листочек, Сожгла листочек, а золу — в платочек
Свернула, завязала узелочек,
И спрятала в заветный уголочек...)
Старуха знахарка, дождавшись ночи, Присыпала золой Аязу очи.
Стонал Аяз. Во сне ему казалось,
Что пламя глаз невидящих касалось..
Иной читатель здесь промолвит слово: «Простите, исцеление слепого
Не по плечу науке утончённой,
А вы суётесь с бабкой неучёной».
Не горячись, читатель, без причины, Ведь сказка чудотворней медицины.
* *
*
Прозрел Аяз и увидал воочью То, что ему казалось тёмной ночью.
Увидел вновь и землю он, и небо,
И цвет землистый трудового хлеба;
Пути людей, окутанные тьмою,
Детей, бредущих по миру с сумою;
На бедняках увидел он заплаты,
На богачах — заморские халаты.
И, потрясённый в первое мгновенье,
Он был готов проклясть своё прозренье.
Итак, Аяз прозрел на оба глаза,
И собрались друзья вокруг Аяза.
И каждый думал, что, мол, делать впредь, Невмоготу, мол, шахский гнёт терпеть.
Друзья забыли про еду и сон И вспомнили, что есть такой закон —
Коль в споре шах потерпит поражение,
Он должен уступить бразды правленья.
Он должен отойти, посторониться,
А выигравший спор — на трон садится.
Аяз промолвил: «Мгла над нашим краем, А я его мечтаю сделать раем.
Друзья мои, пойду я во дворец И там найду победу иль конец».
Он отряхнул халат, надел чарыки, Пустился в путь опасный, в путь великий.
* *
По воле всемогущего аллаха Росла и крепла слава падишаха.
Он знать со всех концов созвал на той Чтоб показать дворец и трон златой.
От граней трона солнце отражалось И перед ним медяшкою казалось.
Знать на ковре сидела, не дремала — У всех на бородах твердело сало.
Лилось вино, как кровь, потоком алым, Текло оно по пиалам немалым.
И пили все, и не могли напиться,
А в стороне порхала танцовщица.
Сидели гости, ели и глядели,
Летели дни и ночи, и недели.
Однажды на пиру, дрожа от страха, Визйрь
Но шах живёт, чтоб издавать законы, А не затем, чтоб соблюдать законы.
И вообще известно испокон,
Что не для шахов пишется закон.
Шах крикнул: «Принесите два чурека', За мудрость наградите человека.
Да проводите спать его с почётом,
Чтоб не сбежал он иль ещё чего там».
Шах плохо спал, придумал шах не сразу Второй вопрос, что он задаст Аязу:
«Мудрец, есть конь-двухлеток у меня. Что ты нам скажешь, осмотрев коня,
Какие в нём достоинства найдёшь,
Как объяснишь, чем этот конь хорош?»
И на конюшню шах пошёл со свитой, Пошёл со знатью самой именитой.
И правда, был чудесен этот конь,
В его больших глазах сверкал огонь.
Кивал он удлинённой головою.
Играл он золочёною уздою.
И принялась угодливая свита Хвалить коня: и холку и копыта,
Он только и годился во владыки:
Ни хлеб не мог он печь, ни шить чарыки.
В войсках служить?.. Но он боялся битвы. Муллою быть?.. Но он не знал молитвы.
Ни для каких он не был годен дел,
Он только править да казнить умел.
И понял шах: Аяз мудрец опасный,
С ним мудростью тягаться—труд напрасный,
Но сам Аяз стремился горячо Ответить на один вопрос ещё.
И вот, когда со свитой шах суровый Шёл пред толпой по площади дворцовой, '
Аяз, к нему пробившись, произнёс:
«Задай, владыка, мне ещё вопрос.
Вот, например, я мог бы дать ответ —
Был твой родитель шахом или нет.
Мне кажется, великий властелин,
Ты хлебопёка, а не шаха сын».
Знать задрожала, свита обомлела,
Лицо визиря, вспыхнув, побелело.
Визирь, привыкший всё рубить с плеча,
Хотел тотчас же кликнуть палача,
Но шах опять подумал: «Наконец Я ложь твою изобличу, мудрец!»
Кормилец, нянек — всех позвать велел он, Позвать свою седую мать велел он,
Чтоб уличить в обмане мудреца И вздёрнуть, как опасного лжеца.
Но здесь, чтоб всё дальнейшее понять, Отвлечься мы должны минут на пять.
* *
*
Владыка тот, что правил перед этим, — Велик аллах! — был сорок лет бездетен.
«Дай сына мне, прошу я так немного!»—¦ Бывало, и во сне молил он бога.
Он побывал во всех святых местах,
И услыхал его мольбу аллах.
Когда наследник должен был родиться. Решил отец из дома удалиться.
Хоть падишаху не дал бог здоровья,
Но падишах своё берёг здоровье.
Сказал жене он: «Отлучусь на день я, Чтоб дома мне не лопнуть от волненья».
И удалился шах, и в ту же ночь Не сын родился, а (что хуже!) дочь.
Рыдала в горе мать и спозаранку Послала в город девушку-служанку: