— А меня Каланчею. Ах-ха-ха!
Бобинец взялся за живот и сложился пополам, смеясь.
— «Не ругайтесь так, дядя Пуз, а то вас в милицию заберут…» Ха-ха-ха! — Когда Бобешко смеялся, глаза у него становились как щелки. — Я уже тогда говорил, что она далеко пойдет.
— А мне… а мне… — аж захлебывался от смеха Бобинец, — как-то пели, а я слов не знал, говорю: «У меня память на слова плохая». А она: «Зато у вас, дядя, зрительная память хорошая. Что не увидите, все в кузов». Я на грузовике тогда работал. Ах-ха-ха!.. Ах-ха-ха!
— Да, — улыбнулся дед. Внучка у меня — грех обижаться.
— Куда там обижаться, гордиться надо!
— Нет вопросов! — подхватил Бобинец.
— Я очень-очень рад за Галочку. Именно таким и жить в счастье, в достатке. Настоящая советская девушка! Очень за нее рад! Так ей и передайте!
Бобешко взмахнул рукой, показывая, наверно, в сторону Киева, куда следует передать привет. И в этот момент его укусила пчела.
— Ой! — Бобешко замахал руками, и его снова укусила пчела. — Ой-йой!
Бобинец бросился Бобешко на помощь и тоже замахал руками, отгоняя от бригадира пчел. Но кончилось тем, что его укусили, и он заверещал тоже.
Бобинец и Бобешко послушно замерли с перекошенными от боли лицами (словно сказочный Миг Мигович из мальчишеских снов отключил для них время).
Ребята хохотали за тыном.
Дед едва сдерживал улыбку:
— Еще мой отец говорил: «На пасеке не размахивай руками…» Пчелы этого не любят. Не любят они махальщиков, пустозвонов. Они любят тех, кто молча трудиться.
Бобинец криво улыбнулся:
— Ох у вас язык!..
Мгновенно опухший Бобешко пролепетал:
— Как бритва!
Деду, наверно, стало их жалко.
— Жала друг у друга повыковыривайте да сырой земли приложите, полегчает. И в следующий раз помните. Это вам пчелы за липовую рощу предупреждение сделали.
— Да разве это мы?! Указание же было… — за Бобешко ответил Бобинец.
— Разъяснить надо было. Тот, кто приказывал, липовой нашей рощи, небось, и в глаза не видел.
— Теперь разъяснят, я думаю — многозначительно зыркнул в сторону бригадира Бобинец. — Разъяснят теперь… Нет вопросов!
Бобешко что-то невнятно пробормотал.
Подъехали снова две грузовые машины с людьми. Стало еще шумнее.
Мирон Кандыба уже наяривал на своем баяне польки, вальсы и кадрили, да так лихо, что даже те, кто хлопотал у стола, пританцовывали на месте. Приезд новых машин и музыка на какую-то минуту заставили ребят обернуться, и, когда они снова взглянули на дедово подворье, Бобешко и Бобинца уже не было. Они исчезли так быстро и тихо, что ребята и не заметили.
Дед Коцюба граблями сгребал скошенную у тына траву, и щурился то ли от солнца, то ли от спрятанной в усах улыбке.
Среди приехавших увидели ребята и своих родителей. И сразу весь этот ожидаемый «прием» приобрел характер семейного праздника.
А герои наши, как все, наверно, ребята на свете, ничего так не любили, как семейные праздники. Да и что может быть радостнее праздника! Когда хлопотливая мама, в фартуке поверх праздничного платья, суетиться у стола, нарезая и раскладывая по тарелкам что-то невероятно вкусное и ароматное!
А папа, в снежно-белой рубашке с ярким галстуком, крутит головою (ведь праздничная рубашка всегда немного душит) и, переставляя на столе бутылки, все время улыбается.
А ты крутишься под ногами. И все в тебе нетерпеливо дергается и подпрыгивает. И ты пританцовываешь от неудержимой радости.
Праздник на то и праздник, чтобы радоваться. И ребята бы тоже, наверно, радовались, если бы… Но та мысль, которую каждый из них скрывал от друзей, но которая каждого волновала, не давала покоя и не давала радоваться. Мысль о Тайфун Марусе.
Почти все село собралось уже у стола. А Тайфун Маруси не было… Где же она? Не случилось ли с ней что-нибудь плохое? Куда она пропала?
Ребята встревоженно оглядывались вокруг, рыскали глазами. Но напрасно.
Вот же ж! Сама была закоперщиком, как говорит отец Цыгана, всей этой петрушки и вдруг так неожиданно и таинственно исчезла. Может, в какую-то катастрофу попала… Может, неизвестно что с ней сейчас… И никто ничего не знает, все себе веселятся, танцуют под баян Мирона Кандыбы и уже порываются петь…
Миллион, миллион, миллион алых роз… —
выводит тонкий девичий голос на одном конце стола. А с другого мужской басок:
Красные маки, цветы любви…
А ее, может, и правда спасать надо. А тут горлопанство какое-то.
Не было и нового председателя.
И комсомольца Васи не было. Ну, для него, может, и хорошо, что его не было. А то Клавка вон возле Сергея-туриста так увивается, так глазами стреляет. Сергей и не смотрит. А она все равно…
— О! Ты смотри! Председатель! На лисапеде! — закричал кто-то. И правда. По дороге, бодро крутя педали, ехал на велосипеде новый председатель колхоза Максим Богданович Танасиенко.
Люди зашумели:
— Оп-па! Может и бричку восстановит. Как Михаил Львович.
— А что? И правильно было бы.
— Пусть хоть на ракете летает, хоть пешком ходит, лишь бы хозяйство поднял.
— И то правда.
— Сколько можно в районе в хвосте плестись!
— Хорошо было бы, если… Так уже хочется, чтобы…
— Посмотрим… Посмотрим…
Председатель подкатил к воротам деда Коцюбы.
— День добрый, Иван Иванович! Можно возле вас припарковаться? — весело поздоровался он с дедом.
— Паркуйся, — улыбнулся дед. — Только что-то у тебя сегодня транспорт плохонький.
— А я этот транспорт с детства люблю. И едешь, и без движения не сидишь. И быстро, и удобно, и для здоровья полезно.
— Это главное! — поднял палец вверх дед Коцюба. — А то скоро ходить разучатся. Крути педали, ходи, пока ноги есть. А если уже не того, то извините, — дед развел руками.
— Да вы что? Да вы крепкий как дуб!
— Э-э, это ты меня раньше не видел. Хотя бы лет пять назад. Когда моя еще жива была. Когда я еще в колхозе работал. Тогда… За работой и стареть некогда было.
— Золотые слова!
Словно из-под земли появились возле председателя Бобешко и Бобинец.
Прикрывая рукой опухшую щеку, Бобешко бодро отрапортовал:
— Максим Богданович, все готово! Можно хоть сейчас начинать.
— Подождем немного, — председатель посмотрел на часы.
— Конечно, конечно, подождем, — понимающе закивал Бобешко.
— Нет вопросов! — восторженно подхватил Бобинец.
— Я просто, чтобы вы знали. Я знаю… Конечно, подождем. А скоро приедут? — Бобешко, спрашивая, посмотрел на деда Коцюбу.
— Скоро, — сказал председатель.
— А что тут у вас, извините, намечаете, если не секрет? — неожиданно спросил дед Коцюба.
Бобешко удивленно взглянул на председателя, потом на деда. Бобинец покраснел.
Ребята переглянулись. Лукавит дед, как всегда, или, может…
Председатель улыбнулся, но с ответом не спешил.
— Я-то вообще не люблю спрашивать, не любопытный, рано или поздно выяснится, но поскольку, вижу, все село собралось, то, наверно, что-то такое… значительное, а я… Может, рубашку чистую надеть надо? — дед прищурил один глаз.
— Значительное, значительное! — засмеялся председатель. — Рубашку праздничную все-таки наденьте. Я вам хотел сказать, да постеснялся.
И, обняв деда за плечи, Максим Богданович повел его в хату.
— Ох, и хитрый народ эти деды! — покачал головою Бобешко. — Будто ничего не знает, старый лис!
— Именно! — кивнул Бобинец с каким-то облегчением. Ребята еще раз переглянулись.
Что-то в голосе деда было такое… Нет, не похоже, что он лукавил.
— Едут! Едут! Едут! — закричало сразу несколько голосов.
Глава десятая, в которой раскрывается наконец секрет деда Коцюбы, да и не только деда. Праздник в Гарбузянах
По дороге, в туче пыли мчалась машина. Дед зашел уже в хату, и председатель поспешил к воротам.
Бобешко и Бобинец вытянулись, как на параде.
«Ну, сейчас все выясниться», — замерли ребята.
Уже было видно, что машина — это колхозный «бобик».
«Теперь ясно, почему председатель на велосипеде приехал. Свою машину послал встречать гостей. Но важные гости даже из района и то на «Волге» приезжают. Неужели же из Киева на рейсовом автобусе прибыли?»
«Бобик» резко затормозил у дедовых ворот.
Ребята взглянули и едва не закричали от радости.
За рулем сидел Вася. А рядом с ним на переднем сиденье — Тайфун Маруся.
Больше никого в машине не было. Тайфун Маруся выпорхнула из машины, как бабочка.
— Ну? — сделал шаг ей навстречу председатель.
— Порядок! — ответила она, улыбаясь.
— Спасибо, комсомол! — председатель положил ей руку на плечо, потом обернулся к столу и пригласил: — Садитесь, пожалуйста, товарищи! Будем начинать!
Вася достал из машины какой-то сверток и понес к столу. Бобешко проницательно посмотрел на Бобинца.
— А где? — спросил Бобешко у председателя.
— Кто? — спросил председатель.
— Ну… как?.. Мы что — не будем ждать? — снова спросил Бобешко.
— А кого? Вы кого-то еще ждете?
Бобешко пристально посмотрел на Бобинца.
— Да нет… это я просто так…
— Ну, тогда к столу! — председатель сделал рукой широкий жест.
В это время скрипнули двери и из хаты вышел дед Коцюба в новой вышитой рубашке, стройный и помолодевший.
Председатель быстро подошел к нему, взял под руку:
— Идемте, дорогой Иван Иванович! Идемте!
Тайфун Маруся подбежала и подхватила деда под другую руку.
— Идемте, дедушка!
Дед Коцюба заупрямился:
— О! Что это вы меня, как… папу римского.
— Что нам этот папа римский! Вы — наш папа гарбузянский! — засмеялась Тайфун Маруся.
Правильно! — поддержал ее председатель. И, оглянувшись, увидел наших героев, что притаились у тына.
— О! И пионерия тоже бегом с нами! Что прячетесь? А ну сюда! — Проходя, он еще раз оглянулся и махнул им рукою. Но, если бы и не махнул, они бы все равно пошли за Тайфун Марусей. Ведь она кивнула им.
Все уже сели. Свободным был только край, ближний к дедову двору. И так случилось, сто Максим Богданович с дедом Коцюбой сели на почетные места, слева от них — Тайфун Маруся с Васей, а справа ребята. Они были счастливы, от того что сидели напротив нее. То и дело толкали друг друга локтями и без всякой причины смеялись.
Председатель поднялся, ожидая тишины.
Наконец все замолчали.
— Дорогие товарищи, — начал Максим Богданович. Общее собрание колхозников колхоза «Заря коммунизма» считаю открытым. На повестке дня один вопрос. Какой — сейчас скажу. Конечно, можно было сделать это в клубе, на сцене, с президиумом, как всегда делается. Но мы посоветовались с комсомолом, прислушались к его свежим идеям и решили в данном конкретном случае отклониться от привычной формы. Так вот сегодня на повестке дня один вопрос. Сегодня мы собрались здесь, чтобы отметить юбилей… Собственно, юбилей уже прошел. Надо было отметить его в позапрошлом году. Но лучше поздно, чем никогда. Так вот… В позапрошлом году исполнилось ровно полстолетия, как работает в колхозе «Заря коммунизма» один из первых наших колхозников Иван Иванович Коцюба…
Дед давно уже ерзал на лавке, а тут покраснел и начал подниматься:
— Да что вы… Если бы я знал… Еще и рубашку, старый пень, надел…
Но председатель положил руку на его плечо:
— Знаю, знаю, что вы скромный, не любите пышных церемоний. Поэтому мы тут это и организовали. А то еще бы и сбежали… Но позвольте все-таки сказать несколько слов. Долго не буду. Товарищи! Пятьдесят лет Иван Иванович член нашего колхоза. Пятьдесят лет рядовой хлебороб Иван Иванович Коцюба обрабатывает эту землю, растит хлеб… Пятьдесят лет «за вычетом», как он сам говорит, четырех лет войны. Но и на войне рядовой солдат Иван Иванович Коцюба оставался хозяином этой земли. Потому что защищал ее от лютого врага. Эти поля защищал, эту рощу… — Председатель повернулся к Тайфун Марусе, она кивнула и Вася вытащил из-под стола сверток. — Товарищи! — торжественно продолжил председатель. — Выношу на общее собрание предложение: присвоить Ивану Ивановичу Коцюбе звание почетного колхозника и наградить его ценным подарком. Кто за?
Присутствующие взметнули вверх руки.
— Кто против? Воздержался? Единогласно! Дорогой Иван Иванович! Позвольте вручить вам диплом и нагрудный знак почетного колхозника, а также… — Он снова обернулся к Тайфун Марусе, которая, торопясь, разворачивала вместе с Васей большой сверток.
— Подарков не один, а два! — звонко объявила Тайфун Маруся. — Транзисторный приемник «Океан» и настольные электрические часы.
Вместе с Васей они поставили на столе перед дедом распакованные приемник «Океан» и часы, большие, фигурные, с золотыми стрелками на синем циферблате.
— Ну зачем? Зачем? Вот же… — растерянно оглядывался по сторонам дед.
— Может, действительно часы вам не очень и нужны, — немного смущенно сказал председатель. — Всю свою жизнь прожил Иван Иванович, может, и без часов. Просыпался вместе с солнцем, а точнее, чуть свет, раньше солнца нашего, и принимался за работу. И каждый миг, каждую минуту своей жизни отдавал земле, отдавал людям. Не проживал время зря. Так пусть наш подарок, часы эти, будет, так сказать, символический. Чтобы вы знали, Иван Иванович, что мы ценим и уважаем минуты, часы, дни и годы вашей трудовой жизни, отданные народу, и никогда их не забудем.
Все за столом зааплодировали.
А ребята наши многозначительно переглянулись. Такими знакомыми были для них эти слова. Словно это говорил не новый председатель колхоза Максим Богданович Танасиенко, а Миг Мигович, Властелин Времени из их волшебных снов.
А председатель тем временем продолжал:
— И еще, дорогие товарищи… Организовали мы наш сегодняшний праздник именно тут еще с одной целью — обратить ваше внимание на этот заброшенный уголок нашего села. Были предложения снести эти оставленные людьми хаты, эту рощу и расширить за их счет посевные площади. Но мы тут посоветовались и подумали: а может, лучше устроить на этом месте пчелоферму… Ульев так на двести-триста. Такие же условия для пчел, такая роща липовая! А еще если этот клин гречкой засеять… Будет у нас мед и липовый, и гречишный… Как вы считаете, товарищи? Присутствующие одобрительно загудели.
— Значит, не возражаете? — улыбнулся председатель. — Итак… — обвел взглядом стол, ища глазами кого-то. — К слову, идея организовать тут пчелоферму принадлежит нашему новому агроному, который еще, правда не приступил к работе, но уже, как видите, трудиться… Сергей Петрович, покажитесь людям.
«Турист» Сергей, который сидел рядом с Клавой наискосок от ребят, поднялся, смущаясь от стольких взглядов, направленных на него.
— Сергей Петрович Гончаренко, — сказал председатель. — В этом году закончил Киевскую сельскохозяйственную академию и получил направление в наш колхоз. Между прочим, через несколько дней у него свадьба. Он женится на внучке нашего Иван Ивановича Коцюбы Гале, которая возвращается в родное село и будет работать в медпункте. Вот!
За столом так и ахнули.
— А забодай тебя комар! Артист! — пробормотал, улыбаясь, дед Коцюба.
— Извините, Иван Иванович, что он вам сразу не открылся, — председатель тоже улыбнулся. — Он и мне только сегодня это сказал. Хотел, говорит, объективную обстановку разведать… Прости ему, а, товарищи?
За столом зашумели, закричали, засмеялись.
Не знаю, друзья мои, можно ли покраснеть больше, чем покраснела красавица Клава. Даже слезы на глазах у нее выступили. А лицо было такого цвета, что красные помидоры на столе почувствовали себя почти зелеными.
Ребята же наши хохотали так, что под ними лавка прогибалась. Они были очень довольны.
Как все хорошо вышло!
Как все хорошо сложилось!
И тут ребята услышали, как Бобешко, который с Бобинцом сидел рядом с ними, зло зашипел на своего неудачника-шофера: