Это ощущение приближающегося конца дошло наконец и до тихого Арраса. И здесь, в провинции Артуа, как и во всем королевстве, все пришло в движение. Веселые шутки, беспечные развлечения в кругу молодых «Друзей роз», сентименталыше-стихи — все сразу отброшено и перечеркнуто. Робеспьер с головой уходит в политическую борьбу.
В начале августа 1788 года было официально объявлено о предстоящем созыве Генеральных штатов. Уже двести лет не собирались Генеральные штаты, и это вынужденное необходимостью решение короля производит громадное впечатление в стране.
Молодой адвокат включается в избирательную борьбу. Он быстро пишет и столь же быстро издает брошюру о необходимости коренной реформы штатов Артуа86. Это сочинение обращено к жителям провинции Артуа и на первый взгляд разбирает вопросы узкоместного характера, не выходящие за границы провинции. Но это первое впечатление обманчиво. Хотя предметом сочинения действительно являются вопросы переустройства провинции Артуа, автор трактует их столь широко, что они теряют свое локальное значение. В этом произведении Робеспьер резко обличает произвол и беззаконие действий губернатора и правительственных властей, критикует налоговую систему, направленную своим острием против третьего сословия. Автор рисует картину полного бесправия и жестокой нужды крестьянства, доведенного до крайней нищеты. Робеспьер говорит о бедствиях крестьян Артуа. Но разве нарисованная им картина страданий народа не отражает в такой же мере и положение в Шампани, Турени и других частях королевства? Резкая критика существующих порядков в Артуа перерастает в критику и осуждение всего существующего во Франции режима.
Брошюра имела огромный успех. Она создала ее автору немало врагов из числа правителей провинции и задетых его критикой. Но еще больше она принесла ему новых друзей. Через короткое время брошюра вышла вторым изданием.
Теперь молодого адвоката хорошо знают и в Аррасе, и в провинции Артуа. Передовые люди Арраса видят в нем многообещающего защитника интересов третьего сословия. Его избирают сначала одним из двадцати четырех выборщиков от третьего сословия города Арраса, а затем, в апреле О789 года, одним из двенадцати депутатов в Генеральные штаты.
Популярность Робеспьера в родном городе растет. Не удивительно, что ему поручают составление сводного наказа от избирателей Аррасского округа. С присущей ему энергией он берется за почетное и ответственное дело. Оно дает ему возможность, кстати сказать, систематизировать и свою собственную программу политических требований.
Наказ аррасских избирателей, составленный Робеспьером, не является каким-либо исключительным документом среди других наказов того времени. Он не поражает ни крайним радикализмом требований, ни формой изложения. Но зато в этом документе последовательно и логично изложены главные демократические требования того времени: уничтожение сословных привилегий, обеспечение свободы личности, свободы печати, свободы совести, справедливое распределение налогов, ограничение прав исполнительной власти и т. д.
Конечно, этот документ не может рассматриваться как политическое кредо Робеспьера накануне революции. Как составитель и редактор сводного наказа, Робеспьер был связан тем материалом, который он обобщал и систематизировал. Но все же этот документ, конечно, соответствовал и собственным взглядам Робеспьера и в значительной мере их отражал.
Как это явствует и из брошюры «К народу Артуа», и из других выступлений Робеспьера 1788 —1789 годов, он еще сохранял в то время много иллюзий. Он полон доверия и благожелательности к королю Людовику XVI, к его добрым намерениям, к его желанию устранить существующие несправедливости. Он полагает, что от воли короля зависит «создать на земле счастливый народ» и соединить навсегда монарха со свободой и счастьем народов. G таким же доверием он относится и к Неккеру, вновь назначенному в 1788 году государственным контролером финансов. Он видит в нем великого реформатора и надеется, что женевский банкир способен спасти страну.
Эти наивные иллюзии не могут быть рассматриваемы как доказательство политической близорукости или отсталости политических взглядов Робеспьера накануне революции. Эти иллюзии были присущи в то время всем представителям третьего сословия. От них не был свободен даже такой зрелый и проницательный политический деятель, как Марат, хотя, конечно, в целом его позиции в то время были левее позиций Робеспьера.
Робеспьер на пороге революции был уже искренним и убежденным демократом. Он сражается против абсолютистского режима и его прислужников, он страстно защищает интересы народа, он осуждает не только со-словно-феодальный иерархический строй, но гневно обличает и своекорыстие богатства. Не случайно в эти переломные дни своей жизни он пишет восторженное «Посвящение Жан-Жаку Руссо», в котором славит своего учителя.
Но тщетно было бы искать в выступлениях Робеспьера дореволюционного времени обращений к народу с призывом добиться с оружием в руках осуществления своих прав. Робеспьер аррасского периода не поднимается еще до понимания необходимости вооруженной борьбы народа за свои права, которое проявил Марат в «Цепях рабства», написанных еще в начале 70-х годов.
При всей искренности демократических чувств и убеждений Робеспьера, при действенности его натуры и стремлении претворить слово в дело (это была одна из самых сильных его черт как политического деятеля) в аррасский период он еще не стал демократом-революционером. По-видимому, правильнее будет сказать, что до революции он был искренним и убежденным демократом, старавшимся претворить свои убеждения в действие, но еще остававшимся во власти конституционно-монархических иллюзий.
IV
Максимилиан Робеспьер, депутат третьего сословия Арраса, адвокат, тридцати лет, в апреле 1789 года приехал в Версаль и поселился в маленьком отеле на улице Святой Елизаветы.
У него были все основания смотреть в будущее с надеждой. Миновало лишь восемь лет с тех пор, как бедным, никому не ведомым лиценциатом прав он оставил Париж. И вот он снова вернулся в резиденцию короля и Генеральных штатов полноправным представителем французского народа, призванным вместе с другими коллегами найти спасительные для судеб Франции решения.
Но, очутившись в огромном здании дворца «Малых забав» в Версале, где заседали Генеральные штаты, он оказался лишь одним из шестисот депутатов третьего сословия. Его успехи в родном городе остались не замеченными в стране. Ни в Версале, ни в Париже никто не знал скромного адвоката из Арраса. Среди депутатов Генеральных штатов было немало громких имен, известных всей Франции, всей Европе. Граф Оноре Мирабо, «герой Старого и Нового света» маркиз Лафайет, прославившийся своей знаменитой брошюрой «Что такое третье сословие?» аббат Сиейес, храбрый участник чойны за свободу американской республики Шарль Ла-мет, ученый-астроном Байи… Их появление на трибуне встречали бурными продолжительными аплодисментами. Их известность заранее предопределяла успех выступлений.
В этом ярком созвездии знаменитостей и талантов молодой депутат от Арраса остался незамеченным. А между тем Робеспьер с первых дней работы Генеральных штатов принял деятельное участие в развернувшейся борьбе. Во время острых прений между сословиями он внес на заседании коммун87 политически мудрое и оправдавшее себя предложение обратиться к духовенству с приглашением присоединиться к третьему сословию. Он прозорливо предполагал, что низшее духовенство — приходские священники «отделятся от той части своего сословия, которая поддерживает раскол, и присоединятся к Коммунам»88.
Вместе с тремя другими депутатами от Артуа Робеспьер был инициатором предложения принять клятву — не расходиться, пока не будет выработана конституция, — на знаменитом собрании в Зале для игры в мяч 23 июня 1789 года. В исторической литературе высказывалось мнение, что ему же принадлежала идея названия Национального собрания, которое, как известно, было принято на заседании коммун 17 июня89.
Что побуждало депутата Арраса столь деятельно вмешиваться в работу Генеральных штатов? Честолюбие? Желание выдвинуться? Обратить на себя внимание?
Вряд ли. В единственном полноценном источнике, которым мы располагаем, об этих первых неделях пребывания Робеспьера в Версале — его письмах к своему Другу Бюиссару нельзя найти ничего, что свидетельствовало бы о честолюбивых или даже просто личных мотивах в действиях Робеспьера. Он вообще почти ничего не пишет о себе. Достаточно сопоставить эти письма с письмами Мирабо или Камилла Демулена того же времени, с их самоупоением, с их гиперболизацией собственной роли в событиях, чтобы сразу же почувствовать, как далеки чувства, мысли, психологическая основа поведения Робеспьера от мотивов, вдохновлявших знаменитого трибуна и «генерального прокурора фонаря».
Робеспьер столь энергично ввязался в политическую борьбу потому, что его к этому подталкивали его убеждения, чувство ответственности перед народом, доверившим ему представлять его интересы, действенность его натуры, стремившейся всегда претворить принципы в практику, тслово в дело. Даже в первые недели работы Национального собрания — в мае — июне 1789 года — Робеспьер сделал немало. Во всяком случае он был активнее, деятельнее многих других, даже большинства депутатов Национального собрания.
И все-таки депутат от Арраса по-прежнему продолжает оставаться незамеченным. К нему не проявляют ни интереса, ни внимания. В газетных отчетах его выступления передаются весьма сжато и к тому же неточно. Журналисты и газетные хроникеры не дают себе труда запомнить его имя. В Национальном собрании даже его собратья по третьему сословию относятся равнодушно-пренебрежительно к этому настойчивому депутату из Арраса, который кажется им провинциальным и старомодным. Во время его выступлений в зале не утихал шум, а его голоса не хватало, чтобы перекричать и заставить смолкнуть бушевавший зал. Но ни равнодушие, ни враждебное пренебрежение не смогли сбить Робеспьера с набранной им дороги. Он шел своим путем, убежденный в его правильности, он делал и говорил то, что считал нужным для блага народа.
Его письма мая — июля 1789 года к Бюиссару, не рассчитанные на постороннего слушателя, поражают независимостью и зрелостью суждений, удивительной прозорливостью. В мае 1789 года, когда слава Мнрабо была в зените, Робеспьер пишет, что «граф Мирабо играет ничтожную роль, его дурная нравственность лишила его всякого к нему доверия». Позже, в июле, он смягчает свои непримиримые суждения о Мирабо, но очень скоро снова вернется к ним. Он отрицательно отзывается о Мунье, Тарже, Малуэ — депутатах, пользовавшихся тогда большим авторитетом среди либерально-буржуазного большинства Собрания. Он крайне сдержанно пишет о Лафайете90, который в то время был кумиром большинства депутатов и толпы.
Длн молодого депутата от Арраса чужие мнения, по-видимому, не имеют никакой цены. Он ими просто пренебрегает и руководствуется в своих действиях, в своих выступлениях только собственными суждениями.
Эта непоколебимая убежденность в истинности, т. е. соответствии интересам народа, отстаиваемой им политической линии и придавала Робеспьеру такую твердость, такую настойчивость в его выступлениях. М. Булуазо подсчитал: в 1789 году газеты отметили шестьдесят девять выступлений Робеспьера в Учредительном собрании, в 1790 году — сто двадцать пять, в 1791 году — триста двадцать восемь выступлений за девять месяцев его деятельности91. Эти сухие цифры поразительны. За ними скрываются непрерывно усиливающийся нажим, громадное напряжение воли, преодолевающей сопротивление.
Проницательные люди сумели раньше других оценить силу этого неизвестного ранее в Париже депутата от Арраса. Умный, ловкий, обладавший тонким чутьем Барср де Вьезак, будущий фельян, будущий жирондист, будущий якобинец и, наконец, термидорианец, Барер был, пожалуй, одним из первых, кто разгадал и на страницах своей газеты «Point du jour» отметил появление нового таланта. Известно и прозорливое суждение Мирабо: «Он пойдет далеко, потому что он верит в то, что говорит».
Прошло еще немного времени, и этот всегда сдержанный, неторопливый, невозмутимо уверенный в себе депутат от Арраса, которого нельзя было ни сбить с толку, ни смутить, ни запугать, заставил это многоголосое, кипящее страстями собрание выслушивать его речи. Он не привлек его на свою сторону, он не завоевал и его симпатий; оно в своем большинстве оставалось к нему враждебным. Иначе и быть не могло, ибо здесь было расхождение политических интересов. Но постепенно, шаг за шагом, от выступления к выступлению он смирял, укрощал этот враждебный ему зал. Он приучил этих «представителей французской нации», из которых почти каждый претендовал на первенствующую роль, считаться с ним как с силой и с настороженной внимательностью прислушиваться к его речам.
Конечно, и сам Робеспьер на протяжении этих трудных месяцев тоже менялся; он учился у жизни, учился у народа, учился у революции. Громадное, можно даже сказать, решающее влияние на него оказало народное восстание 14 июля, положившее начало Великой французской революции. В письме Бюиссару от 23 июля 1789 года сдержанный Робеспьер пишет о взятии Бастилии с восторженностью. В отличие от многих своих современников он сразу же правильно оценил события 13 —14 июля как начавшуюся великую революцию.
«Настоящая революция, мой дорогой друг, на протяжении короткого времени сделала нас свидетелями величайших событий, какие когда-либо знала история человечества…» — пишет он Бюиссару. Главным в этой революции— он считает решающую роль народа, необычайную энергию, которую тот проявляет.
«…Трехсоттысячная армия патриотов, состоящая из граждан всех классов, к которым присоединились Французская гвардия, швейцарцы и другие солдаты, казалось, выросла из-под земли каким-то чудом. Вторым чудом была быстрота, с какой парижский народ взял Бастилию… Ужас, который внушает эта национальная армия (т. е. вооруженный народ. — А. М.), готовая двинуться на Версаль, решил судьбу Рево-люцип» .
Это признание решающей роли народа в революции не было случайно обмолвленными словами. Тремя днями раньше, в речи в Национальном собрании 20 июля, Робеспьер, с. негодованием отвергая внесенное одним из реакционных депутатов предложение применять силу для подавления народных движений, указал на спасительную роль народного восстания 14 июля. «Не забывайте, господа, — говорил Робеспьер, — что только благодаря этому мятежу нация обрела свою свободу»93.
Робеспьер в это время еще сохраняет иллюзии в отношении короля и монархии; ои от них не так скоро освободится. Но вменяв с 14 июля и под прямым влиянием этого решающего дня Робеспьер становится революционером. В народе, а не в парламентариях — депутатах Собрания он увидел главную силу революции. Он уверовал в его неисчерпаемые силы, в его энергию, в его дееспособность. Если до сих пор, до 14 июля, общественный прогресс, движение вперед ему мыслились только в легальных формах, то после взятия Бастилии он сразу же понял, что основная сила революции — во внсяегальных, во внепарламентских действиях народа, в революционной активности масс.
Юрист, вооруженный знанием всех тонкостей законности, он сразу же и безоговорочно принимает революционное насилие как справедливое и необходимое средство борьбы народа. В том же, уже цитированном, письме Бюиссару он с явным одобрением пишет о казни парижским народом (без суда, конечно!) коменданта Бастилии и купеческого старшины за их враждебные народу действия. Он коротко и деловито информирует: «Г-н Фулон был вчера повешен по приговору народа»94.
Позднее он одобряет я поддерживает народное выступление 5 — 6 октября — поход на Версаль, крестьянские выступления в деревнях, сожжение усадеб ненавистных помещиков и т. п.95 «Если в Бретани гнев народа сжег несколько замков, то они принадлежали должностным лицам, которые отказывали народу в справедливости, не подчинялись вашим законам и продолжают восставать против конституции. Пусть же эти факты не внушают никакого страха отцам народа и отчизны!» — говорил Робеспьер в Учредительном собрании96. И он заключал: «Не будем следовать ропоту тех, кто предпочитает спокойное рабство свободе, обретенной ценою некоторых жертв, и кто непрестанно указывает нам на пламя нескольких горящих замков. Что же, неужели, подобно спутникам Одиссея, вы хотите вернуться в пещеру Циклопа ради шлема и пояса, которые вы там оставили?»97 Эта мысль: насилие, жертвы оправданны, если они необходимы революции, необходимы для утверждения свободы, — неоднократно развивается Робеспьером во многих его выступлениях.