Результатом этой оппозиции монастырской практики и богословия как науки стала проявляющаяся сплошь и рядом вплоть до сегодняшнего времени религиозная безграмотность: отрицание необходимости участия ума в деле спасения, чуть ли не анафемствование богословия в пользу «сердечной» молитвы и т. д., так что этот миф распространен даже в церковной среде. «Якобы следуя святоотеческой традиции, младостарцы твердят, что нужно отбросить ум, что он в делах веры бесполезен и даже вреден, а надо отдаться исключительно сердцу»[39]. Как тут не вспомнить слова честертоновского отца Брауна: «Вы нападали на разум. А это дурное богословие». Еще более странно отвержение богословия в России, где самые почитаемые святые боролись именно за православное исповедание веры: так, Серафим Саровский мало того, что вразумлял отпавших раскольников-староверов и иногда приходивших к нему католиков, так еще и прежде, чем исцелить Мотовилова, испытывает его знанием основных догматов: о Троице, о Богочеловечестве и Боговоплощении Господа Иисуса Христа и о силе молитвенного предстательства Богородицы.
Между тем важнейшей добродетелью в православии является трезвение — хранение ясного ума и чистого сердца. Кстати, именно в исихазме развивается практика «схождения ума в сердце», включающая в себя очищение сердца от страстей и ума от прилогов[40].
Итак, мы наглядно показали, что миф о примитивности православия связан исключительно с плохим знанием основ православного богословия, а представление о приниженной роли разума берет свое начало в распространенных искажениях православной традиции.
Миф № 7. В православии очень много язычества; иконы, мощи, святая вода и святые места — это разновидность идолопоклонства
Прежде чем начинать опровержение этого мифа, следует заметить, что он древен, как и само православие. В давние времена возникло два течения — иконоборчество и иконопочитание. Иконопочитание победило и стало не просто мнением, но догматом Церкви.
Уже первые христиане очень бережно относились к символам и выказывали к ним определенное почтение. В римских катакомбах, где собирались древние христианские общины в первые века существования Церкви, находят на стенах изображения крестов, рыб (древний символ Иисуса Христа)[41]. Вряд ли можно сказать, что в своем отношении к символам христиане испытывали какое-то значительное влияние со стороны язычников — ведь христианство появилось изначально в иудейской среде.
У иудеев времен Ветхого Завета почитание материальных объектов встречалось в исключительных случаях: военачальник Неемия берет в память об исцелении в реке Иордан от проказы землю, от соприкосновения с костями пророка Елисея был воскрешен умерший (хотя в данном случае сознательного почитания не было — воскрешение произошло случайно). Изображения Бога действительно не допускались — это считалось тяжким грехом против второй заповеди («не сотвори себе кумира»). Идолопоклонство по Закону Моисея каралось смертью. В то же время язычники богов изображали и статуям, их изображавшим, служили.
Что же изменилось в христианстве, что оно стало допускать изображения Бога и святых?
Во-первых, христианство — это религия, проповедующая Единого Бога, пришедшего во плоти. Изображение Бога возможно лишь потому, что Сам Он явился в мир видимым образом. Мы уже упоминали учение о нетварных Божественных энергиях — необходимо указать, что икона как раз и является своего рода проводником этих энергий[42]. В этом состоит ее принципиальное отличие от идола: сущность языческого божества присутствовала в идоле. Например, если идола ударить, ему будет больно. Как можно догадаться, осквернение иконы — кощунство, тяжкий грех, но изображенный на ней святой или Сам Господь от этого не пострадает.
Во-вторых, можно спросить: «При чем же тут святые?» А святые здесь при том, что они, достигая совершенства (в христианской аскетике для такого совершенства используется термин «theosis», обожение)[43], сами становятся живым образом, иконой Бога. Изображая и почитая изображения их, христиане относят свое почтение и поклонение к Самому Богу.
Абсолютного обожения достигнуть не может никто, потому что нет ни одного человека, кто бы мог удержаться от хотя бы малейшего греха. Исключением является Дева Мария, которая по своей беспрецедентной добродетели, не совершив в Своей жизни ни одного сознательного греха, достигла совершенства и, в конце концов, соединения с Богом. Оттуда и особое почитание Богородицы в христианстве.
В иконописи специально используется особая техника: обратная перспектива, подчеркивающая, что изображенное на иконе гораздо больше нашего воображения, Бог с иконы сходит к нам, а не мы движемся к нему; встречаются сложные символы, «расшифровывающие» реальность на иконе. Например, слава Божья изображается в виде круга света — но часто не белого, а черного, чем показывает то, что мы даже не можем вообразить этот свет.
Почитание мощей имеет то же происхождение, что и почитание икон. Мощи — это уже не просто тлен и прах, это тело, которое испытало на себе прямое действие Божественной благодати. Именно с этим в христианском сознании связываются случаи нетленности мощей.
Вообще для христианства (особенно православного) характерно почтительное отношение к материи. Материя, на которую действует благодать, не исчезает, но изменяется, возвращается к своему первозданному состоянию, о котором в Библии сказано: «И увидел Бог, что это хорошо»[44]. На каждой службе возносится молитва Господу «о благорастворении воздухов» и «об изобилии плодов земных». Вода, освященная на обычном молебне или в праздник Крещения Господня, приобретает, как верят православные христиане, новые чудесные свойства. Молитва проникает во все сферы мироздания — не только в человеческую деятельность, но и в природу. В отличие от язычника, христианин не служит природе и не «договаривается» с ней, а, напротив, своим обращением к Богу демонстрирует, что она подчиняется Творцу.
Таким образом, мы видим, что отношение православного христианина к материи и материальным символам не языческое.
Однако, к сожалению, миф о язычестве в православии тоже возник не сам по себе. В народной культуре существует весьма интересный для культуролога, этнографа или фольклориста, но бесконечно далекий от настоящего христианства феномен: двоеверие — сочетание двух несовместимых религиозных картин мира в мировоззрении верующего. Приписывание христианским святым функций языческих богов (например, св. вмц. Параскева Пятница ассоциировалась со славянской богиней домашнего очага и женского рукоделия Мокошью, потому что Мокоши была посвящена пятница), соответствующие религиозные обряды (по сей день в селах иногда приносят комочки шерсти к иконе свщмч. Власия, которого связывают с богом Велесом — покровителем скота), укоренившиеся традиции и суеверия (святочные гадания — в дохристианскую эпоху приурочивались ко дню зимнего солнцестояния) — все это примеры двоеверия.
Яркий пример двоеверия в художественной литературе — рассказ Марьи Тимофеевны в романе Ф.М. Достоевского «Бесы»: «А тем временем и шепни мне, из церкви выходя, одна наша старица, на покаянии у нас жила за пророчество: „Богородица что есть, как мнишь?“ „Великая мать, отвечаю, упование рода человеческого“. „Так, говорит, Богородица — великая мать сыра земля есть, и великая в том для человека заключается радость. И всякая тоска земная и всякая слеза земная — радость нам есть; а как напоишь слезами своими под собой землю на пол-аршина в глубину, то тотчас же о всем и возрадуешься. И никакой, никакой, говорит, горести твоей больше не будет, таково, говорит, есть пророчество“. Запало мне тогда это слово. Стала я с тех пор на молитве, творя земной поклон, каждый раз землю целовать, сама целую и плачу».
Что это — художественный вымысел или реальные верования простого люда, современников Достоевского? Читатель может сделать свои выводы сам, сопоставив этот фрагмент с почти повсеместно распространенной даже в наше время традицией землю со святых мест. Разумеется, это не христианский обычай — в христианской традиции допустимо брать землю, листик, кусочек дерева со святого места на память или в качестве святыни (уже приводился еще ветхозаветный пример), но ни в одном житии, ни в одном богословском труде ничего подобного описанному в «Бесах» или, увы, наблюдаемому в крупных монастырях[45] нет.
Церковь всегда боролась с пережитками язычества в простом народе. На месте языческих капищ закладывались храмы (чтобы стереть память о языческом прошлом), старые символы наполнялись новым смыслом (в качестве примера: солярный символ — крашеное луковой шелухой куриное яйцо стало символом Пасхи)… К сожалению, всего этого было недостаточно. Человеку традиционной языческой культуры было крайне сложно переходить в новую христианскую жизнь. Он жил по языческому календарю, он пользовался языческими символами, он «договаривался» с привычными ему силами, он считал, что знает, как устроен мир, и его это знание полностью устраивало. Человек мог и принять новую веру, но отказываться от старой при этом не собирался.
Своеобразную форму двоеверия можно встретить в современности. Многие вполне образованные люди пытаются совмещать взгляды христианские и, например, буддистские или теософские. Так возникают забавные высказывания вроде: «Я христианин, но я верю в реинкарнацию» или «Я христианин, но внимательно слежу за астрологическими прогнозами». Можно провести не один час в спорах с таким убежденным человеком, доказывая, что эти взгляды противоречат друг другу, и при этом не достигнуть никакого результата.
Тем не менее на сегодняшний день можно сказать с уверенностью: если преодоление двоеверия и возможно, то исключительно путем длительной просветительской работы — катехизации.
Миф № 8. Православные презирают материальный мир
Этот миф противоположный в своей сущности предыдущему. Как уже было сказано, христианство почитает иконы, мощи, святые места, поскольку они освященные действием Божьим. Мир и жизнь — это подарок от Бога. Именно поэтому самым тяжелым и непрощаемым грехом считается у христиан самоубийство. Человеческая природа искажена грехом, и, согласно православному вероучению, мир отходит от совершенства именно через грех человека, но сама по себе материя создана совершенной и прекрасной, и когда совершенствуется человек, вокруг него совершенствуется вся земля.
То, что значение материального мира в православном вероучении совершенно не умаляется, очевидно из учения о таинствах.
Первое таинство, которое совершается над человеком, — Крещение. Важно уже то, что крестить человека «духовно» нельзя. Для совершения таинства необходима материальная субстанция — вода[46]. С ним соединяется таинство Миропомазания, в котором человеку сообщаются дары Святого Духа. Это таинство тоже имеет материальную составляющую — специальным образом сваренное и освященное благовонное масло — миро. Миро варится один раз в год при участии предстоятеля Церкви (в Русской Православной Церкви им является Патриарх Московский и всея Руси) и распространяется по всем храмам.
Наконец, центральное церковное таинство — Евхаристия. Суть его состоит в том, что верующие под видом хлеба и вина причащаются Тела и Крови Христовых. В этом Таинстве сама Церковь являет себя как единое Тело Христово. Таким образом, без хлеба и вина Церковь просто не может существовать.
Мы уже говорили о догмате об иконопочитании, но подчеркнем еще раз. Иконопочитание — это догмат, т. е. то, что обязательно признавать каждому верующему. Для православного христианина почитать иконы не допустимо и не желательно, а необходимо. Это тоже явное свидетельство почтительного отношения к материальному миру.
Презрение к материи и телу самим по себе в христианстве, особенно в православном[47], добродетелью никогда не считалось. Аскетический идеал отречения от мира предполагает не отказ от жизни, а подчинение всего себя — и души, и тела — Богу. Тело страдает от несовершенства вместе с душой, оно также нуждается в восстановлении. Более того: в одном из шедевров православной гимнографии, Великом покаянном каноне прп. Андрея Критского, подчинение своего тела страстям и греху уподобляется греху Каина, убившего своего брата: «О како поревновах Ламеху, первому убийце, душу, яко мужа, ум, яко юношу, яко брата же моего, тело убив, яко Каин убийца, любосластными стремленьми»[48].
Наконец, наиболее полно христианское отношение к материальному миру выражено в Символе Веры: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века».
Во-первых, воскресение мертвых — это не образ, не иносказание, а реальное ожидание — чаяние — всех христиан. В ветхозаветном пророчестве подробно сообщается об этом грядущем событии: «Была на мне рука Господа, и Господь вывел меня духом и поставил меня среди поля, и оно было полно костей, и обвел меня кругом около них, и вот весьма много их на поверхности поля, и вот они весьма сухи. И сказал мне: сын человеческий! оживут ли кости сии? Я сказал: Господи Боже! Ты знаешь это. И сказал мне: изреки пророчество на кости сии и скажи им: „кости сухие! слушайте слово Господне!“ Так говорит Господь Бог костям сим: вот, Я введу дух в вас, и оживете. И обложу вас жилами, и выращу на вас плоть, и покрою вас кожею, и введу в вас дух, и оживете, и узнаете, что Я Господь. Я изрек пророчество, как повелено было мне; и когда я пророчествовал, произошел шум, и вот движение, и стали сближаться кости, кость с костью своею. И видел я: и вот, жилы были на них, и плоть выросла, и кожа покрыла их сверху, а духа не было в них. Тогда сказал Он мне: изреки пророчество духу, изреки пророчество, сын человеческий, и скажи духу: так говорит Господь Бог: от четырех ветров приди, дух, и дохни на этих убитых, и они оживут. И я изрек пророчество, как Он повелел мне, и вошел в них дух, и они ожили, и стали на ноги свои — весьма, весьма великое полчище. И сказал Он мне: сын человеческий! кости сии — весь дом Израилев. Вот, они говорят: „иссохли кости наши, и погибла надежда наша, мы оторваны от корня“. Посему изреки пророчество и скажи им: так говорит Господь Бог: вот, Я открою гробы ваши и выведу вас, народ Мой, из гробов ваших и введу вас в землю Израилеву» (Иез 37:1—12).
Христианская экзегеза[49] толкует словосочетание «дом Израилев» как определение Церкви, но в остальном текст понимается буквально.
Христианское учение о воскресении мертвых гласит: в конце времени Господь воскресит всех живших на Земле людей и будет судить их по делам и по вере. Начало воскресения мертвых положено Самим Господом Иисусом Христом, Его воскресение — залог того, что воскреснем и мы. Наше новое тело будет отличаться от нынешнего, но это будет все равно физическое тело, хотя и преображенное под действием Духа Святого. Да и вообще в будущей жизни мир будет материальный, хотя и сильно отличающийся от нынешнего. В Откровении Иоанна Богослова сказано: «И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет» (Откр 21:1). Значит, новое небо и новая земля будут не призрачными, а вполне реальными.
Этим уважительным отношением к материальному миру христианство отличается от большинства философско-аскетических систем. Почти одновременно с христианским вероучением складывается философская система неоплатонизм, который часто считают вершиной античной философии. Согласно неоплатонизму, материя — это «не-бытие», начало зла. Характерно, что основатель этого учения Плотин (204–270), по упоминаниям своего ученика Порфирия, стыдился того, что у него есть тело. Конечно, в христианстве подобное немыслимо. Гностические концепции, в которых подчеркивался дуализм и антагонизм материи и духа, Церковью решительно отвергались и, если они пытались опираться на христианское вероучение, предавались анафеме. Более того: из сект гностического толка в Церковь принимали чаще всего через перекрещивание, даже если они считали себя христианскими[50].