Необходимо отметить, что разнообразные формы смирения плоти (воздержание и пост), практикуемые во всем христианском мире, а в православном в особенности[51], свидетельствуют не о пренебрежении материей, а, напротив, о почтительном отношении к ней. Тело — храм души, всякое излишество, невоздержание, всякий грех есть осквернение храма. Кстати, именно по этой же причине Церковь осуждала аскетические крайности. Так, например, согласно толкованию на 8 Апостольское правило[52], самооскопившийся не может быть рукоположен во священники «как злоумышленник против собственной жизни и враг Божия создания». Очевидно, что членовредительство признается Церковью разновидностью самоубийства, которое, как уже было сказано, есть грех непростительный (разумеется, покаявшийся скопец, как и неудавшийся самоубийца, от Церкви не отлучается, но пастырем, по понятным причинам, быть уже не может). Но церковное право идет еще дальше: 51 Апостольское правило гласит: «Если кто, епископ, или пресвитер, или диакон, или вообще из священного чина, удаляется от брака и мяса и вина, не ради подвига воздержания, но по причине гнушения, забыв, что все добро зело, и что Бог, созидая человека, мужа и жену сотворил вместе и таким образом клевещет на создание: или да исправится, или да будет извержен от священного чина, и отвержен от церкви. Так же и мирянин». Мы еще будем говорить о христианском отношении к браку, а здесь обратим внимание на то, что удаление от мяса и вина допустимо как аскетическая практика, жертва Богу. Однако жертва может быть только добровольной и сознательной, Богу нельзя отдавать нечто дурное по своей природе. Обратим внимание, что первое чудо, совершаемое Христом, — это превращение воды в вино на свадьбе (Ин 2:1-11).
Другое дело, что христиане в принципе призваны к подвижнической жизни. В идеале каждый христианин должен быть готов оставить все ради служения Христу (ср.: «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною» (Мф 10:37).
Но это свидетельствует лишь о том, что христианин не должен привязываться ни к чему в мире, не только к дурному, но и к хорошему, потому что и хорошее может отвлекать от главного — от Бога.
Миф № 9. Православие презирает семью и брак; идеальным православным считается монах, отказавшийся от семьи, ближних, детей и родителей
Этот миф не лишен некоторого реального основания. Его появление связано с тем, что среди православных святых больше монахов, чем мирян. Почти каждый день Церковь вспоминает какого-нибудь преподобного[53] или святителя[54]. Справедливости ради стоит заметить, что многие из этих святых принимали монашество после долгих лет благочестивой жизни в миру. Например, родители преподобного Сергия Радонежского, прпп. Кирилл и Мария, прославлены как преподобные, но их монашеству предшествовали годы честного брака.
Святых праведных[55] гораздо меньше, да и среди тех очень многие прославлены за подвижническую жизнь, практически за монашество в миру. Например, святой праведный Иоанн Кронштадтский хоть и был женат, но вел жизнь почти монашескую, жил со своей супругой как с сестрой, отличался крайней нестяжательностью и т. п.
Причина этого очень проста — в понимании православных монашество действительно является более «ровным», совершенным путем к Богу. Епископ Иларион Алфеев называет монашество уподоблением Христу: «Монашество по своему замыслу является подражанием образу жизни Христа. Евангельский Христос открывается нам как идеал совершенного монаха: Он не женат, свободен от родственных привязанностей, не имеет крыши над головой, странствует, живет в добровольной нищете, постится, проводит ночи в молитве»[56].
Однако это не значит, что путь брака — плохой или неспасительный. Свт. Иоанн Златоуст писал: «Девство я считаю гораздо досточтимее брака; и однако чрез это я не поставляю брака в числе худых дел, но даже очень хвалю его»[57]. Путь брака является достойным, а брак — таинством Церкви. Более того: если о том, является ли таинством монашество, ведутся споры, то о браке даже вопрос такой в течение многих веков не вставал и не встает. Справедливости ради стоит отметить, что обязательное церковное благословение на брак, из которого возник современный обряд венчания, появился не в древней Церкви, а в V веке в Армянской Церкви и XIII–XIV вв. в Византии. Правда, в византийских же источниках монашество называется таинством значительно раньше: например, у св. Феодора Студита, жившего в VIII–IX вв. Супружеская любовь — это образ отношений Христа и Церкви. Другое дело, что живущие в миру люди противостоят гораздо большему числу соблазнов, преодолеть которые по человеческой немощи крайне сложно.
Монашество в целом от таких соблазнов ограждено. Тем страшнее оказывается внезапное или случайное столкновение с миром. Монах, по выражению одного старца, подобен оранжерейному цветку. Он живет в искусственно созданных идеальных условиях, но любое, даже незначительное изменение среды может его погубить. В наше время некоторые монахи живут в миру. Легко догадаться, что их подвиг должен быть гораздо выше, чем у монахов монастырских — иначе иночество окажется не спасительным «равноангельским» путем, а бесконечным падением.
В святоотеческой литературе есть прекрасный образ — лествица (лестница). Мы уже цитировали фрагменты творения прп. Иоанна Лествичника «Лествица» (полное название: «Лествица райская, Скрижали духовные»). Написанный в VI в., этот труд уже много столетий является руководством к духовному самосовершенствованию не только для монахов (для которых он был написан), но и для мирян. Интересна каноническая иллюстрация к книге (икона «Лествица»): по высокой приставной лестнице от земли до неба лезут монахи, а их пытаются столкнуть в ад бесы. На верхних ступенях инока поддерживают ангелы, но, соответственно, увеличивается и риск падения.
Путь семейного человека гораздо менее драматичен. Ему не приходится сражаться с падшими духами, его искушения проще. Он легче падает (одни семейные скандалы чего стоят!), но и возможностей подняться у него больше.
Что такое христианский брак? Выдающийся богослов XX века прот. Иоанн Мейендорф пишет: «В браке человек не только удовлетворяет потребности своего земного, мирского существования, но и делает шаг на пути к цели, для которой он был сотворен, то есть вступает в Царство вечной жизни… Называя брак „таинством“, святой Павел утверждает, что брак сохраняется и в Царстве вечности. Муж становится единым существом, единой „плотью“ со своей женой, подобно тому, как Сын Божий перестал быть только Богом, стал также и человеком, чтобы Его народ мог стать Его Телом. Вот почему евангельское повествование так часто сравнивает Царство Божией брачным пиром: это реализация ветхозаветных пророчеств о брачном пире между Богом и Израилем, избранным народом. Поэтому подлинно христианский брак должен быть единством не только в добродетели абстрактного этического закона или заповеди, а как Тайна Царства Божия, вводящая человека в вечную радость и вечную любовь»[58].
Итак, христианский брак — это образ Царствия Божия, образ единства Христа и Церкви — живая икона. Блаженный Августин называл брак остатками рая на земле[59]. А святой Мефодий Патарский идет еще дальше. Соединение мужа и жены, ведущее к деторождению, он называет уподоблению творческому акту Создателя: «Справедливо сказано, что человек оставляет отца и матерь, как забывающий внезапно обо всем в то время, когда он, соединившись с женою объятиями любви, делается участником плодотворения, предоставляя Божественному Создателю взять у него ребро, чтобы из сына сделаться самому отцом»[60].
Таинство брака, согласно христианскому вероучению, установлено еще в Эдеме. Единство мужа и жены подчеркивается тем, что Ева — в сущности часть Адама, создана из его ребра, «плоть от плоти» его. Подобно Адаму и Еве, каждая семейная пара должна осознавать супруга своей единственной половинкой.
Бережное отношение Церкви к браку подчеркивается в документах церковного права.
С самого начала обратим внимание на следующий факт: Церковь не одобряет вступления во второй и тем более третий брак. В прошлые века вступление в повторный брак допускалось только в случае смерти супруга (в крайнем случае — исключения делались только для царских особ — по причине бесплодия супруги).
Кроме того, уже цитировалось правило, восходящее к апостольским временам, гласящее, что удаление от брака по причине гнушения им карается отлучением от Церкви. Причем это редкий случай, когда наказание за нарушение канона одинаково для мирянина и священника или епископа (обычно духовное лицо прежде отлучения запрещают в служении и лишают сана, а анафематствуют[61] только в случае упорства во грехе или ереси). Средневековый толкователь церковных канонов Вальсамон приводит несколько возможных причин для расторжения брака:
1) заговор кого-либо из супругов против царя;
2) прелюбодеяние жены;
3) покушение одного супруга на жизнь другого;
4) если жена, без воли мужа, пиршествовала или мылась в бане с посторонними мужчинами;
5) если жена оставалась вне дома своего мужа и притом не у своих родителей;
6) если жена без ведома мужа ходила на конские ристалища;
7) если один из супругов захочет избрать монашескую жизнь[62].
На сегодняшний день поводом для развода является не только измена со стороны жены, но и со стороны мужа, а также добавлены некоторые дополнительные: принуждение супруги к аборту со стороны мужа или совершение аборта женой без ведома мужа, алкоголизм, наркомания, венерическое или опасное для жизни членов семьи психическое заболевание одного из супругов при отказе лечиться…
В свою очередь, первая, четвертая, пятая и шестая канонические причины для развода остались исключительно в качестве памятников церковной истории.
Отдельного разговора заслуживает последняя каноническая причина — желание одного из супругов избрать монашескую жизнь. Может показаться, что само появление этого пункта говорит о пренебрежительном отношении Православной Церкви к браку по сравнению с монашеством. Формально этого пункта и сейчас никто не отменял. Но на практике он применяется крайне редко — очень немногие священники благословят свое духовное чадо оставить супруга, семью, детей ради «стяжания ангельского образа». К тому же такие радикальные решения возможны только с обоюдного согласия супругов.
В опровержение мифа о презрении православными брака и семьи следует отметить, что в современной Церкви вообще недопустимо покидать мирскую жизнь, оставляя без попечения супругов, детей и родителей. Если человек воспитывает ребенка, он не может уйти в монастырь, пока ребенок не встал более или менее на ноги. Если человек — единственный ребенок у немощных родителей — он не может уйти в монастырь, не обеспечив им достойную старость. В некоторых исключительных случаях монастыри принимают насельников с детьми (в случае если при обители есть приют и школа) или с родителями (если имеется богадельня), но эти исключения только подтверждают правило.
Таким образом, мы видим, что миф о пренебрежительном отношении к семье и браку в православии является ложным предрассудком. Напротив, Церковь относится к семейным ценностям с огромным уважением, о чем свидетельствует и ее история, и богослужебная жизнь, и пастырский опыт.
Миф № 10. Православные — фанатики; они зачем-то мучают себя и своих детей тяжелыми постами, боясь «искушений», перестают общаться с людьми, ожидая конца света, уходят в затворы и закапываются в пещеры
Этот миф очень близок к предыдущим двум. К сожалению, среди православных есть и такие люди. Но правильно ли это? Мы уже говорили о том, что гнушение миром — с точки зрения Церкви тяжелый грех и даже ересь. Однако, как правило, православные фанатики объясняют свое поведение тем, что мир лежит во зле и подвержен апостасии[63]. Такой человек найдет массу объяснений своим крайностям: священники — воры, к ним нельзя идти, спасаться можно только своими силами, все люди — грешники и предатели веры, с ними нельзя общаться, чтобы тоже не отступить от истины, государством правят враги Церкви, поэтому с ним нельзя вступать ни в какое общение (некоторые фанатики доходят до отказа от документов).
Разумеется, ничего общего с учением Церкви этот взгляд не имеет. Часто он вообще имеет большее отношение к психиатрии, чем к религии. Но мы обсудим именно искажение религиозной практики, а не асоциальное поведение вследствие болезни.
Например, посты должны помогать человеку молиться. Если пост человека доводит до помрачения рассудка, до ослабления организма и невозможности работать, если человек не то что молиться — спокойно общаться с ближними во время поста не может — то любой здравомыслящий священник должен посоветовать человеку пост ослабить (хотя и не прекратить вовсе — просто подобрать нужную для себя меру). «Послушание, — учил прп. Серафим Саровский, — превыше поста и молитвы». Много и тяжело работающие или учащиеся частично от поста освобождаются. Даже в духовных семинариях Великим постом студентам предлагается рыба и иногда даже творог для поддержания сил. Естественно, в ослабленной форме соблюдают пост школьники и вообще дети и подростки.
В некоторых случаях, правда, никакого особого фанатизма в посте православный человек не проявляет, но его нецерковные друзья, родственники и знакомые оценивают его поведение как ненормальное. Например, если православная семья пытается постепенно приучать ребенка с малых лет к посту (начинать можно с того, что в пост не давать конфет или не смотреть мультики или отказываться от мяса), то окружающие могут сказать, что у ребенка отнимают детство и лишают жизненных сил молодой растущий организм. А если член неверующей семьи обращается к вере, начинает воцерковляться и поститься, то остальным может показаться, что он изводит себя голодом. Чтобы не смущать людей, православному надо стараться не заострять внимание на своем образе жизни.
Пост — все-таки дело индивидуальное. Человек же, как известно, «животное общественное». Гораздо более сложная проблема — общение православного с неверующими или невоцерковленными людьми. Православные перестают общаться с людьми часто по «неофитству» — не вполне еще вошедший в церковную жизнь христианин не всегда может отличить простую трудность от настоящего искушения. Он боится, находясь в гостях во время поста, взять огурец вместо куска колбасы или перекреститься перед едой или смущается своего внешнего вида (вышла женщина из храма в длинной юбке — так ходить не модно, она боится, что ее засмеют). Потом, когда человек начинает понимать, что внешне христианин может никак не отличаться от других людей, а к постящемуся часто относятся даже с уважением, эта проблема отпадает.
Побег в «пещеры», «леса» и «пустыни», если человек не монах, связан с тем, что он «застрял» в таком состоянии новоначального. Если же попадется не очень разумный (или, что хуже, такой же несознательный) священник, то вокруг него может возникнуть целая секта таких православных фанатиков. Этих людей очень жаль, но они имеют мало отношения к настоящему православию. В 2008 году на всю Россию прогремела драматическая история о том, как тридцать человек спрятались в пещере в Пензенской области в ожидании конца света. Велось множество споров: то ли это новая секта, то ли расстройство психики, то ли просто религиозная экзальтация. Сейчас ответить на этот вопрос сложно. Обратим внимание на один характерный факт: после выхода из пещеры «затворники» не пошли в храм, а стали молиться в специально оборудованных «молельнях».