Однажды в его квартиру заглянул инженер-технолог кирпичных заводов Красноярска Плотников, зная, что директор семинарии интересуется костями древних животных. Он рассказал Савенкову о глиняных карьерах на Афонтовой горе, расположенной к западу от города. Инженер отметил в некоторых из разрезов скопление остатков костей мамонтов и собрал извлеченные из глины «странные камни». Можно представить радость Ивана Тимофеевича, когда после осмотра нескольких образцов он убедился в том, что камни носят следы обработки рукой человека. По виду их можно было принять за палеолитические. Если они залегают в том же слое, что и кости мамонта, то в таком случае эти камни обработал человек древнекаменного века, современник мамонта.
Возможно ли это? Никогда никому в Сибири, в том числе везучему на открытия Черскому, не удавалось еще костные остатки мамонта встречать вместе с каменными орудиями.
Однако как можно сделать подобный вывод без самой тщательной проверки? Стоит ли удивляться, что уже на следующий день Савенков побывал на Афонтовой горе. Он переходил от одного карьера, где добывалась «кирпичная глина», лесс, к другому, осматривал стенки выемок, расспрашивал землекопов, где и как часто находят кости, на какой глубине они залегают и не встречаются ли с ними камни.
Какие камни? Да самые простые, только определенным образом расколотые! К удивлению рабочих, этот приятный, но несколько холодноватый и строгий господин с увлечением копался вместе с ними в глине, перерывал отвалы земли, спускался по шатким мосткам на дно глубоких карьеров, и все это только ради того, чтобы завернуть в газету старую, никому не нужную и ни на что не пригодную кость.
Иван Тимофеевич просит рабочих не выбрасывать в отвалы и не засыпать кости, а оставлять их для него. Он готов платить за старые кости деньги. Правда, нужно не просто собирать кости и сваливать их в кучу: Савенков хочет знать, где каждая из них найдена и на какой глубине. И снова просьба — замечать «оббитые камин».
С этого времени на протяжении пяти лет, вплоть до 1889 года, не проходило почти ни одного дня, чтобы Савенков не посетил Афонтову гору. Количество костей увеличивалось день ото дня. Далеко не все их Иван Тимофеевич мог определить — какой из него палеонтолог! Но все же, когда попадались особенно крупные кости или рога, он уверенно отмечал — еще мамонт, а здесь северный олень. Как хотелось, чтобы все это осмотрел специалист, для которого кости не являются тайнами. Но откуда он, такой специалист, в Красноярске?
Находки костей радовали Савенкова, однако полного удовлетворения они не приносили. Ответа на вопрос о том, являются ли одновременными кости мамонта и «странные камни» Плотникова, так и не было. Расколотые камни как сквозь землю провалились. Секрет такого явления оказался прост — рабочие, как они объяснили потом, думали, что «нужны какие-то особые камни, а не обычные, никому не нужные, негодные камни и осколки»! Так они назвали оббитые рукой древнего человека каменные изделия, когда Иван Тимофеевич показал землекопам образцы «камней», которые он искал.
После этого стали каждый день находить не только кости, но и расколотые камни со всеми признаками обработки. Савенков записывал в дневнике место открытия, глубину залегания в лессе, но ни один из расколотых камней не представлял собой законченного, выразительного по типу орудия, чтобы можно было определенно сказать о его эпохе, времени и культурной принадлежности.
Наконец, 3 августа 1884 года (Иван Тимофеевич на удивление точно запоминал дату каждой из наиболее счастливых находок!) в нижнем карьере Песегово землекопы извлекли из лесса первое ясно выраженное орудие. Оно было круглой формы и примитивной грубой оббивки. Фасетки сколов покрывала густая и плотная известковая корка. Через несколько дней в присутствии самого Савенкова от стенки карьера был сделан новый отвал. На глубине нескольких метров прямо из глины торчало крупное с грубыми сколами каменное орудие.
Как первое, так и второе изделие вновь напомнили Савенкову мустье и сент-ашель. Неандертальский человек на берегах Енисея?
Росло количество и разнообразие каменных орудий и костей, извлеченных из древнего, отложенного многие тысячелетия назад, лесса. В ноябре 1884 года Савенков выехал в Иркутск и сделал в Восточно-Сибирском отделе географического общества доклад об археологических исследованиях в районе Красноярска. Особое внимание Иван Тимофеевич уделил находкам каменных орудий в лессах Афонтовой горы. Он был немногословен во всем, что касалось древнекаменного века Енисея, и чрезвычайно осторожен в выводах. И все же это сообщение после находок И. Д. Черского в 1871 году оказалось новым подтверждением возможности открытия в Сибири памятников многотысячелетней древности. На членов Общества доклад Ивана Тимофеевича произвел большое впечатление, и они решили предоставить Савенкову в следующем году на археологические исследования долины Енисея в два раза больше денег — 200 рублей, сумму по тем временам значительную.
Всю зиму Иван Тимофеевич тщательно готовится к предстоящим работам: прорабатывает имеющуюся в городе археологическую и краеведческую литературу, устанавливает связь с Минусинским музеем, директор которого, Мартьянов, высылает ему книги и дает советы, наводит разного рода «справки» и «сличения» по собранным ранее материалам. Делается все, чтобы «быть наиболее вооруженным в той нелегкой научной специальности», какую он избрал для себя, т. е. в археологии.
Подготовка к экспедиционным исследованиям, в ходе которых он хотел получить более веские подтверждения палеолитического возраста каменных изделий из глиняных карьеров Афонтовой горы, ведется в неблагоприятных условиях: отсутствует необходимая справочная литература, нет удобного помещения, где можно было бы спокойно проработать и осмыслить добытый ранее материал. Научные занятия проводятся урывками, «между делом», Однако Савенков упорно преодолевает все эти трудности.
Его уже не удовлетворяют работы только в окрестностях города: он задумал беспрецедентное в истории археологических исследований Сибири предприятие — путешествие на лодке по Енисею на протяжении полтысячи километров! Чем шире масштаб работ, тем больше возможностей осуществить задуманную мечту — найти стоянки древних сибиряков.
В конце апреля 1885 года, как только сошел снег, Иван Тимофеевич и его неизменный спутник в походах орнитолог Киборт начали экскурсии по заранее составленной программе. Прежде всего нужно вновь обследовать место, которое не раз приносило удачу, — Афонтову гору. Снова начались частые визиты к карьерам. Вновь прямо из глины было извлечено несколько каменных орудий. Среди них преобладают плоские, оббитые с одной стороны изделия, которые Иван Тимофеевич, после «сопоставления с рисунками и описаниями в книгах», признал за мустьерские. Более грубые, оббитые с двух сторон встречались значительно реже и были близки сент-ашельским из Франции.
Особенно много собирает он с Кибортом костей вымерших животных. Коллекция их разрослась настолько, что Савенков устанавливает связь с И. Д. Черским, лучшим в Сибири знатоком «постплиоценовой» фауны, который со все возрастающим вниманием следил за его успехами. Черский согласился встретиться с ним в Красноярске и осмотреть места, где находят кости и обработанные камни.
Пока ожидается прибытие из Иркутска Черского, Иван Тимофеевич делает еще одно открытие: около заимки Долговой в слое глины, которая по виду напоминала афонтовские кирпичные глины, он открывает кости носорога и мамонта. Трубчатая кость первого животного была намеренно расколотой рукой древнего человека. «Для добывания костного мозга», — делает вывод Савенков. II как подтверждение его мысли, что кости животных не случайно оказались в лессах Долговой, а связаны с деятельностью первобытных охотников, в том слое глины вновь встречаются теперь уже хорошо знакомые изделия из камня — «одно орудие типа мустье» и несколько орудий, «сходных по типу с сент-ашель»!
10 июля в Красноярск приезжает Черский. Произошла, наконец, встреча двух людей, первых разведчиков древнекаменного века Сибири. Савенков ведет Черского на склоны Афонтовой горы, и они вместе осматривают в карьерах кирпичных заводов характер и залегание лессовидных глин. И. Д. Черский находит в глине тонкие и хрупкие раковины моллюсков, и первая радость! — делает вывод, что они принадлежат разновидностям, проживавшим некогда на суше. Это означало, что глины на склонах Афонтовой горы отложены не водными потоками, а ветром. Отсюда следовал первый важный вывод: кости животных и каменные орудия принесены сюда не водами Енисея из каких-то неизвестных мест, а оставлены здесь в древности и лежали с тех пор под толщей пыльного лесса, насыпанного бурями.
Возраст этих толщ можно было определить только после изучения и установления видов животных, костные остатки которых залегали в них в больших количествах. Черский внимательно изучил коллекцию костей, собранную Савенковым, и пришел к заключению, что среди них имеются остатки мамонта, шерстистого носорога, зубра и бизона, лошади, оленя и самое, может быть, неожиданное и невероятное — собаки! Древнейший возраст лессовых глин Афонтовой горы не подлежал теперь сомнению. Каменные орудия, извлеченные из них, можно было уверенно датировать палеолитическим временем.
На археологической карте Сибири появился второй район, где благодаря стараниям Савенкова были открыты следы культуры древних сибиряков.
В отчете Восточно-Сибирскому отделу географического общества об исследованиях 1885 года Иван Тимофеевич писал: «Сомнения наши о палеолитической древности каменных орудий… И. Д. Черский рассеял к величайшему нашему удовлетворению. По его определению глина… окрестностей Красноярска — лесс постплиоценового образования. Каменные орудия по геологическому залеганию относятся, следовательно, к эпохе постплиоцена, т. е. палеолитическая древнейшая эпоха каменного периода в окрестностях Красноярска едва ли может быть подвержена сомнению. Подробности имеют быть изложены в специальном очерке с требуемым наукой беспристрастием и с возможною для нас обстоятельностью».
Савенков с упоением впитывал в себя «множество полезных сведений», которые сообщал ему Черский во время- продолжительных экскурсий в окрестностях города и в беседах дома. Несколько позже, в середине июля, они вновь встретились, на этот раз в Минусинске, куда Черский выехал для осмотра в музее коллекций костей, а Савенков для подготовки к путешествию вниз по Енисею. Там же вскоре оказался Лопатин. Общение с двумя известными сибирскими геологами дало Савенкову то, чего он не мог почерпнуть ни в одном из руководств.
Затем начался «сплав» по Енисею и некоторым из его притоков: Ое, Большой Пне, Тубе. И снова последовали находки каменных орудий, напоминающих по своему облику палеолитические. Поистине педагог из Красноярска обладал редким и счастливым даром прирожденного разведчика, приводящим его безошибочно в места, где он находил нужное и желанное. Около деревни Тесь на реке Тубе, на песчаных выдувах, Савенков собрал первые «каменные орудия, по-видимому, очень древние по форме и способу оббивки». Одно из изделий вновь напомнило ему мустьерское орудие. Затем последовали находки около Батеней и Карасука, вблизи села Апаш и в окрестностях Абаканска. На реке Осиновой ему удалось найти кости мамонта и горного барана.
Описывая все эти находки в отчете Отделу, Иван Тимофеевич с полным правом делал следующий важный вывод: «Человек поселился в долине Красноярска в эпоху постплиоцена, т. е. во время мамонта и носорога. Палеолитическая эпоха доказывается здесь не только типами орудий, но, главное, их залеганием»…
Перед отъездом из Парижа Ядринцев случайно встретился с Катрфажем и де Баем в здании Географического общества. К его удивлению, Катрфаж вновь заговорил о Савенкове и его находках на Афонтовой горе и заметил:
— Древнекаменный век Сибири, о котором мы так много фантазируем, оказывается, для сибиряков давно стал реальностью! Пока европейцы беспочвенно теоретизируют, сибиряки работают. Все же вы, русские, не умеете по-настоящему рекламировать свои научные достижения. Вы знакомы с Савенковым лично?
— По роду своих занятий, я журналист, публицист и редактирую одну из сибирских газет — иркутское «Восточное обозрение». Часто встречаюсь с самыми разными людьми. Четыре года назад я совершил поездку по сибирским музеям, и в Красноярске был поражен и удивлен богатейшими археологическими и палеонтологическими коллекциями, собранными Савенковым, Ничего подобного, за исключением Иркутска, ни в одном сибирском городе нет. Я держал в руках каменные изделия, найденные им на Афонтовой горе. Они произвели на меня впечатление необычных и очень древних. Затем мы вместе с ним посетили карьеры кирпичных заводов, В одном из них он нашел настоящий культурный слой — темную глину с прослойками угля и какой-то красной краски. Должен вам сказать, что я тоже имею некоторое отношение к древнекаменному веку Сибири — в «Записках Русского археологического общества» опубликована моя статья «Отчет о поездке в Восточную Сибирь в 1886 году для обозрения местных музеев», где приводится краткое описание древних орудий и список животных Афонтовой горы, составленный в свое время Черским. Сам Савенков характеризуется в ней как человек самоотверженный, первый, кто помимо Черского делает систематические разыскания каменного века, ставя это в связь с геологическими и палеонтологическими исследованиями. Как видите, вы не совсем правы, что мы не рекламируем наши достижения. К сожалению, реклама не достигает цели — я, как и Савенков, в науке не более чем любитель, в лучшем случае разведчик.
— Не надо скромничать, господин Ядринцев. Ваши руны из Монголии, как и открытия Савенкова, факты изумительные, — сказал Катрфаж. — Азия не перестает изумлять нас. Но вы виделись с Савенковым четыре года назад. Можно представить, что он при его энергии сделал за это время!
— К сожалению, возможности Савенкова с тех пор ограничены. После 1885 года Иркутск перестал финансировать его работу.
— Почему же? — изумился Катрфаж.
— Он поссорился с руководителем Отдела географического общества. О, эта зависть, которая разъедает иногда ученый мир! В Иркутске мне рассказали, что именно завистники заставили Черского покинуть город. Савенкова сначала необоснованно обвинили в том, что он без ведома Отдела опубликовал отчет о работах 1885 года (на самом деле это был не отчет, а интервью корреспонденту газеты «Сибирский вестник»), а затем, напечатав в «Известиях» без ведома автора отчет (не предназначенный для печати), подвергли его на заседании неприличному разбору. Появился резкий отзыв, где Савенкова обвиняли в «утомительном многословии, описании совсем не идущих к предмету исследования господина археолога подробностей», обращении к темам, «по-видимому, мало ему знакомым». Савенков — человек горячий, остро воспринимающий несправедливость, расценил все эти события как личное оскорбление. «В порядочных учреждениях выговоров, да еще на бланковых бумагах, любителям науки не пишут», — ответил он в Иркутск и с тех пор не хочет и слышать о каком-либо сотрудничестве с Географическим обществом!
— Как печально, — с досадой воскликнул де Бай. — Но, господин Ядринцев, не могли бы вы подробнее рассказать о каменных орудиях с Енисея?
— Я не хотел бы рисковать, делая это в присутствии специалистов, — засмеялся Николай Михайлович. — Жажда увидеть изделия древних сибиряков скорее приведет вас на Енисей, поэтому я больше ничего рассказывать не буду. Разве побывать на родине человечества, в Сибири, не увлекательная мечта? Позвольте мне выразить надежду, что мы увидимся с вами и моим другом бароном в Москве, а может быть, и в Сибири…?
…Последний летний месяц 1892 года оказался для Москвы тревожным. Все с ужасом говорили о приближающейся эпидемии холеры. Слухи о холере в Центральной России распространились за границу, поэтому, очевидно, многие ученые из-за рубежа, ранее изъявившие желание участвовать в работах очередного Международного антропологического конгресса, в последний момент от поездки уклонились. Вместо ожидавшихся 100 делегатов в Москву прибыло всего 150 человек!
И. Т. Савенков был одним из немногих сибиряков, который получил приглашение выступить на конгрессе с докладом. Он приехал в Москву как представитель Минусинского музея, доставив на выставку, организованную по случаю конгресса в залах Исторического музея, коллекции знаменитых минусинских бронз. Кроме того, по просьбе организаторов собрания ученых, Д. Н. Анучина и графини П. С. Уваровой, он привез некоторые из своих находок, обнаруженных им при раскопках двух погребений людей новокаменного века, — живые и выразительные скульптуры лосей, вырезанные из кости.