«Концентрационные лагеря» — говорили однажды заключенные с.-р. в заявлении В.Ц.И.К. — «места дикой расправы, очаги небывалых эпидемий, массового вымирания». И снова здесь нет преувеличения со стороны потерпевших. Мы приводили выше статистику смерти в Холмогорском лагере. В Архангельском лагере в 1922 г. из 5000 заключенных в нем кронштадтцев осталось всего 1500.[332] Таким образом и без расстрелов из тысячи остаются сотни.
На бывших тюрьмах часто можно прочитать теперь надпись: «Советский дом лишения свободы», в действительности это нечто гораздо худшее, чем прежний «каторжный централ», хотя бы по внешним условиям быта. Когда в такой тюрьме висели правила, запрещавшие не только чтение, но и прогулки
В России люди привыкли ко всему, привыкли и к тюрьме. И сидят эти сотни и тысячи заключенных, иногда безропотно, с «серым землистым опухшим лицом», с «тусклыми и безжизненными глазами»; сидят месяцами и годами в подвалах и казематах (с особыми железными щитами от света и воздуха) бывших Чрезвычайных комиссий, а ныне Отделов Государственного Политического Управления. «Всякий дух неповиновения и самостоятельности свирепо и беспощадно преследуется». И это положение одинаково будет для Одессы, Орла, Москвы и Петербурга, не говоря уже о глухой провинции.
Вот яркое описание политической ссылки Г. М. Юдович, отправленной осенью 1921 г. из Москвы в г. Устьсысольск Северодвинской губ., повествующее о странствованиях по провинциальным тюрьмам.[340]
«Поздно ночью прибыли мы в Вологодскую пересыльную тюрьму-Начальство встретило нас с первой же минуты самой отборной трехэтажной руганью…
— Стань сюда!..
— Не смей! Не ходи! Молчать!..
Стали отбирать многие вещи. В нашем и без того крайне тяжелом, беспомощном положении каждая вещь — какая-нибудь лишняя ложка или чашка — имела важное значение. Я начала возмущаться и протестовать. Это, конечно, ни к чему не привело.
Затем стали „загонять“ нас по камерам.
Подошла я к двери предназначенной мне общей женской камеры и ахнула. Нет слов, чтобы передать этот невероятный ужас: в почти полной темноте, среди отвратительной клейкой грязи копошились 35–40 каких-то полуживых существ. Даже стены камеры были загажены калом и другой грязью…
Днем — новый ужас: питание. Кормят исключительно полусгнившей таранью.