Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв. - Борисов Николай Сергеевич

Введение

Со школьной скамьи наша память хранит имена десятков выдающихся деятелей отечественной истории. Но есть ли среди них представители церкви? Ответим откровенно: практически нет. Впрочем, мы не най­дем их в нашей памяти не только среди героев, но и среди «отрицательных персонажей». А между тем бы­ло время, когда ни одно важное событие в жизни че­ловека, а тем более целого народа не соверша­лось без участия церкви. Но что мы знаем обо всем этом?

Как же образовался, откуда взялся этот пробел в нашей исторической памяти? Неужели и вправду за тысячу лет своего существования русская православ­ная церковь не воспитала ни одного деятеля, достой­ного памяти потомков?

Деятели средневековой русской церкви как жи­вые люди, как личности нам почти неизвестны. Да­вая им оценку, издавна принято пользоваться стерео­типами. В дореволюционной литературе критический анализ деятельности кого-либо из лиц, причисленных к «лику святых», был необычайной редкостью. В этом случае от историка требовалось не только высокое профессиональное мастерство, но и гражданское му­жество. Любое вторжение гражданских историков в область истории церкви было связано с риском по­пасть под обстрел клерикальных публицистов, быть обвиненным в непочтительном отношении к «святы­ням религии», а в конечном счете — в политической неблагонадежности. Здесь, на пороге истории церк­ви, кончалась область научного исследования и начи­налась политика. Изображение «чудотворцев» реальными людьми с присущими всем живущим сла­бостями и недостатками рассматривалось как пося­гательство на устои: православие было идейной опорой, «наивысшей санкцией» [1] феодально-крепостниче­ского строя. В итоге большинство дореволюционных работ, касающихся истории церкви, выглядит весьма однообразно. Вместо размышлений и анализа — пе­ресказ житий святых, повторение одних и тех же традиционных образов и эпитетов.

В советской исторической литературе «церковная» тема никогда не пользовалась особой популярностью. Относительно много писали лишь о монастырском землевладении и о разного рода антицерковных дви­жениях. Что же касается истории самой церкви, то здесь уже в 20-е годы начали складываться новые стереотипы оценок, прямо противоположные пред­шествующим. Если раньше прошлое русской церкви рисовали преимущественно розовыми красками, то теперь предпочтение отдавали серому и черному цвету.

Главной причиной появления этой тенденции бы­ло широкое распространение в исторической науке взглядов так называемой «школы Покровского». В трудах самого М. Н. Покровского, выдающегося историка и организатора науки, содержалось немало ценного и для своего времени передового. Он первым предпринял попытку создать марксистскую концеп­цию истории России. Однако попытку эту нельзя назвать удачной. Многовековая история России вы­глядела бескрайней пустыней, в которой безликие «народные массы» живут и действуют лишь под воз­действием «торгового капитала» или же иных аб­страктных сил. В этой унылой панораме не было ме­ста для героев и мучеников, философов и пророков, честолюбцев и авантюристов, словом — для бесконеч­но многогранной, часто противоречивой и непо­следовательной в своих поступках человеческой лич­ности.

При экскурсах в историю русской церкви к обыч­ному схематизму «школы Покровского» примешива­лась и изрядная доля чисто публицистических обли­чений. Вопрос о роли церкви и ее деятелей в истории России звучал очень актуально и в контексте тог­дашней политической борьбы: в 20-е годы руковод­ство православной церкви в ряде случаев выступило против Советской власти. Православные иерархи, покинувшие Россию вместе с остатками белых армий, развернули за границей шумную кампанию, призы­вая к крестовому походу против большевиков.

Шло время. С середины 30-х годов стал меняться подход к показу истории средневековой Руси. Усилил­ся интерес к героическим страницам прошлого, к борь­бе русского народа за свою независимость. На­ряду с изучением общих процессов историки стали уделять внимание и конкретным историческим деяте­лям. Стало очевидно, что в каждом сословии, в каж­дом звании всегда были люди, достойные благодар­ной памяти потомков. Задача историка — воздать каждому «по делам его».

Однако в оценке деятелей русской церкви поло­жение почти не менялось. Вмешательство иерархов в политическую борьбу по-прежнему принято было объяснять исключительно их корыстолюбием, стрем­лением к власти или иными низменными мотивами; уход монахов в северные леса — желанием захватить крестьянские земли. Конечно, среди духовных феода­лов, как и среди светских, было немало стяжателей, ханжей, лицемеров и даже инквизиторов. Однако встречались и деятели другого склада: бессребрени­ки, патриоты, человеколюбцы. В связи с этим полез­но напомнить справедливое суждение крупнейшего русского историка прошлого столетия С. М. Соловь­ева: «Мы считаем непозволительным для историка приписывать историческому лицу побуждения именно ненравственные, когда на это нет никаких доказа­тельств» [2] .

Книга, которую читатель держит в руках, дает об­щие сведения об устройстве средневековой русской церкви, освещает некоторые важные моменты ее ис­тории. Она содержит также основанные на истори­ческих источниках политические биографии ряда вы­дающихся церковных деятелей XIV—XVII вв. — мит­рополитов Петра, Феогноста и Алексея, игуменов Сергия Радонежского, Федора Симоновского, Иосифа Волоцкого, патриархов Иова и Никона. Очень труд­но, оставаясь на твердой почве фактов, нарисовать законченный портрет каждого из них. Средневековые письменные источники характеризуют мотивы поступ­ков в соответствии с социальным статусом героя. Переживания, сомнения героя носят абстрактный характер и как бы механически прилагаются к персонажу. За этим словесным декором трудно разгля­деть живое человеческое лицо.

Церковные деятели, о которых рассказывается в книге, были очень разными по своим политическим взглядам и складу характера людьми. Однако вгля­дываясь в каждого из них, можно заметить одну за­кономерность. Почти всегда наши герои оказываются не такими, какими их принято изображать. Те, кого принято считать «крестными отцами» Московского государства, в действительности отнюдь не были та­ковыми; те, кого клерикальная традиция рисует крот­кими и смиренными, в жизни полны были гнева и страстей. Становится очевидным и другое: среди тех, кого мы не замечали или не хотели замечать, есть люди самой высокой пробы, имена которых могут служить светлыми  маяками  русского средневековья.

Как и любых других исторических деятелей, рус­ских иерархов нельзя оценивать предвзято. Историк должен показать их такими, какими они были в жиз­ни, не приукрашивая, но и не забывая об их заслугах и достоинствах.

Пришел народ неведомый

«Того же лета явишася языци, их же никто же добре ясно не весть, кто суть, и отколе изидоша... И зовут их татары...»

К началу XIII в. христианство прочно утверди­лось в городах, настойчиво прокладывало себе доро­гу в сельскую местность, где все еще процветали языческие традиции и обряды. Русская православная церковь представляла собой в это время могуществен­ную разветвленную организацию, во главе которой стоял митрополит Киевский. Как же был устроен, по каким законам действовал этот огромный соци­альный организм?

Среди нескольких десятков «митрополий» — церковно-административных областей, находившихся под началом константинопольского патриарха, — русская митрополия была самой обширной и многолюдной. Население Руси составляло тогда около 5 миллионов человек. По свидетельствам современников, Русь была «страной городов». Мастерство ее ремесленни­ков, богатство вельмож, мужество воинов были из­вестны по всей Европе. Византийский император и константинопольский патриарх очень дорожили сво­им правом назначать митрополита — главу русской церкви. Они тщательно подбирали кандидатов на этот ответственный пост из числа наиболее ловких и проницательных придворных клириков. Митрополит помимо своей церковной деятельности представлял и отстаивал на Руси интересы византийской диплома­тии. Империя хотела, чтобы Русь принимала на себя удары кочевников, отвлекала их от границ «ромейской державы», чтобы русские князья не помышляли о набегах на Византию, твёрдо хранили православие и почаще жертвовали «на ремонт храмов» Констан­тинополя.

Митрополит Киевский обладал огромной властью над священнослужителями. Он утверждал кандида­тов на епископские кафедры, совершая при этом осо­бый обряд «поставления в сан». Он мог запретить провинившемуся епископу продолжать службу и, созвав поместный собор, лишить его сана. Митропо­лит также имел право отменять решения епископ­ского суда. Перед ним трепетали рядовые священни­ки и монахи.

Глава церковной иерархии имел сильные средства и для воздействия на светских феодалов. В период обострения междукняжеской борьбы в XIV—XV вв. митрополиты широко пользовались таким грозным оружием, как отлучение от церкви. Многие могуще­ственные князья вынуждены были смириться под угрозой митрополичьего проклятья, которое в те вре­мена было равносильно политической смерти. Случа­лось, митрополит отлучал от церкви целые города, правители которых не соглашались исполнить его тре­бования. Тогда закрывались все городские церкви и перепуганные жители устремлялись к княжескому двору,  требуя  срочно  примириться  со  «святителем».

К концу 30-х годов XIII в. на Руси, по данным летописей, известно 16 церковно-административных областей — епархий. В Южной Руси действовали Белгородская, Юрьевская, Переяславская и Черни­говская епархии, в Юго-Западной — Галицкая, Вла­димир-Волынская, Перемышльская, Угровская (Холмская), Туровская. На территории Руси существовали также Новгородская, Полоцкая, Ростовская, Смолен­ская, Владимирская и Рязанская епархии. Митропо­лит имел собственную епархию с центром в Киеве. Епископы управляли своими епархиями с помощью целого штата чиновников — наместников, клирошан, десятильников. Подобно князьям и боярам митропо­лит и епископы строили богатые дворцы, окружали себя многочисленной свитой.

Князья и бояре стремились провести на епископ­скую кафедру своего кандидата, подкрепляя свои просьбы дарами или угрозами. Иногда они «через голову»    митрополита    обращались    к константинопольскому патриарху. Некоторые могущественные русские князья пытались добиться самостоятельности киевской митрополии, выставляли своих собственных кандидатов на пост главы русской церковной иерар­хии. Однако всякий раз их попытки порвать с кон­стантинопольской патриархией оканчивались не­удачей. Главным препятствием на этом пути было сопротивление высших иерархов русской церкви, не желавших терять покровительства патриарха, бояв­шихся остаться «один на один» с княжеской властью. Были и другие причины. Правители Руси понимали, что церковное единство с Византией имеет свои пре­имущества. Оно упрочивало позицию страны среди христианских народов, облегчало торговлю и культур­ные связи с Византией, способствовало укреплению авторитета церкви в глазах населения самой Руси.

Случалось, что епископ вступал в спор со своим князем. В таких случаях князь обычно обращался за помощью к митрополиту. Весьма показательна в этом отношении трагическая история владимирского епис­копа Феодора. Получив кафедру благодаря поддерж­ке князя Андрея Боголюбского (1157—1174) [3], Феодор, выходец из киевской боярской семьи, не захотел быть послушным инструментом в руках князя и вскоре поссорился с ним. Тогда князь отправил епис­копа в Киев, на суд к митрополиту. Давно ненави­девший Феодора митрополит Константин расправился с ним со средневековой жестокостью: низложенному владыке урезали язык и отрубили правую руку [4].

Самой мелкой административной единицей цер­ковной организации был «приход» — городской или сельский округ, жители которого считались «прихо­жанами» (посетителями) одного храма. Этот храм, находившийся обычно в центре прихода, обслужива­ли несколько лиц, вместе именовавшихся «причтом». Наиболее типичным для города был приходской храм, причт которого состоял из двух «священнослужите­лей»— священника и дьякона — и трех «церковнослу­жителей»— дьячка (псаломщика), пономаря и про­свирни. Сельские храмы обычно имели только свя­щенника, дьякона и дьячка.

Как и многие другие профессии, «служение у пре­стола господня» в средневековой Руси было наслед­ственным. Никаких школ, где готовили бы священно­служителей, не существовало. Необходимые знания будущие священники и дьяконы получали от своих отцов. И те и другие приступали к исполнению своих обязанностей лишь после обряда «посвящения в сан», который мог совершать только епископ. Прежде чем совершить этот обряд, «владыка» или его доверенные лица экзаменовали соискателей.

«Священнослужители» совершали различные цер­ковные службы, причем дьякон выступал в роли по­мощника «иерея», как именовался по-гречески свя­щенник. Слово «дьякон» в переводе с греческого и означает «помощник».

Именно приходское духовенство вело повседнев­ную пропаганду идей христианства среди населения. Однако по своему социальному положению оно мало чем отличалось от крестьян и ремесленников. Это была, по выражению Ф. Энгельса, «плебейская часть духовенства» [5]. Древнерусские письменные источники почти ничего не сообщают об образе жизни, настрое­ниях приходского духовенства. Летописи, актовый материал освещают деятельность лишь «князей церк­ви» — митрополитов, епископов, настоятелей крупных монастырей. В результате из поля зрения историка выпадает значительный слой древнерусского общест­ва. По современным подсчетам, на Руси в XI— XIII вв. действовало около 10 тысяч городских и сельских храмов, включая так называемые «домовые церкви», которые устраивались прямо в хоромах знатных людей [6]. Эти храмы обслуживало около 40 тысяч «причетников».

Церковная служба представляла собой сложный, формировавшийся на протяжении нескольких столе­тий комплекс ритуальных движений, песнопений, чте­ний и возгласов. Главная цель церковной службы — отвлечь человека от житейских забот, увести в мир христианских образов, внушить чувство смирения со своей земной долей.

Глубокое эмоциональное воздействие произведе­ний искусства — росписей, икон, драгоценных тканей, ювелирных изделий — многократно усиливало впечат­ление, производимое церковной службой.

Церковные догматы и представления воплощались даже во внешнем облике храма. Одна глава симво­лизировала Христа, три — догмат о троице, пять — Христа и четырех евангелистов. Храмы обычно ста­вили на высоких местах. Их архитектурные формы были устремлены ввысь, подобно молитве, обращен­ной к богу. Уже издалека, глядя на храм, верующий должен был готовить себя к восприятию церковной службы.

Порядок церковной службы определялся взаимо­действием трех «кругов» (рядов молитв и песнопе­ний)— дневного, недельного и годичного. Дневной круг состоял из 9 отдельных служб [7] . Церковный устав предусматривает их соединение в том или ином порядке в зависимости от того, является ли данный день будничным или праздничным.

Недельный круг включает особые молитвы для каждого дня недели. В воскресенье надлежало вспо­минать Иисуса Христа и его «чудесное воскресение из мертвых», в понедельник—ангелов, во втор­ник— ветхозаветных пророков и Иоанна Предтечу, в среду и пятницу — страдания и смерть Иисуса Хри­ста, в четверг—апостолов и Николая Чудотворца, в субботу — Богоматерь.

Годичный круг основан на традиции праздновать в каждый из дней года «память» определенного свя­того или события, о котором говорит Священное пи­сание. Среди праздников годичного круга выделя­ются важнейшие, так называемые «двунадесятые», посвященные    событиям, описанным в Евангелии [8].

Порядок сочетания дневных, недельных и годо­вых тем богослужения для каждого конкретного дня определяется с помощью особых церковных книг — Часослова, Следованной Псалтири, Октоиха, Триоди, 12-ти Миней (по числу месяцев) и некоторых других. Обязательной принадлежностью каждой церкви было Евангелие, выдержки из которого читались практи­чески на каждой службе. Оно хранилось на престоле в алтаре и символизировало самого Иисуса Христа. Напрестольное Евангелие считалось главной святы­ней храма. Его переплет часто украшали золотом и драгоценными камнями. Другой часто применявшей­ся при богослужении книгой были «Деяния и посла­ния святых апостолов», которую обычно именовали просто «Апостол».