«Что тебе долгая жизнь, если вскоре умрешь ты, а время так быстролетно…» — написал Диагор и задумался. Дальше надо было дать какое?нибудь интересное сравнение, но сравнение не приходило в голову.
«Быстролетно… так быстролетно, — задумчиво повторял Диагор. — Быстролетно… летит… летать… облетать… облетают листья с деревьев… Вот! Кажется, нашел! — обрадовался он и написал: «С листвой нашу природу сравню…»
Теперь получились уже две строчки, которые Диагору понравились:
Что тебе долгая жизнь, если вскоре умрешь ты, а время
Так быстролетно. С листвой нашу природу сравню…
Стихи выходили грустные, под стать мрачному настроению Диагора. Вскоре ему удалось придумать еще несколько строчек, но работа вдруг застопорилась: слова не укладывались в размер, сравнения никак не находились. Полузакрыв глаза, просидел он с полчаса неподвижно, но так ничего и не придумал. Затем тростинка, которую он давно уже не обмакивал в чернила, вдруг выпала у него из пальцев, и вскоре послышалось равномерное посапывание: Диагор заснул. Снился ему Дамас, который бил его по щекам тяжелой волосатой рукой и приговаривал: «Забыл, зачем тебя посылали в Египет?! Забыл, зачем тебя посылали в Египет?!»
Устав от бесплодных хождений по городу, Демокрит вернулся домой, чтобы отдохнуть и заодно записать те сведения об Эфиопии, которые он узнал из разговоров с жителями Мероэ. С самого начала путешествия он взял себе за правило ежедневно записывать все новое, что ему удалось увидеть. В голове его уже созревал план книги, которую обязательно надо написать, чтобы опровергнуть басни, распространяемые пифагорейцами о пигмеях и эфиопах. Эту книгу он назовет «О том, что в Мероэ».
Не обратив никакого внимания на спящего Диагора, Демокрит раскрыл шкатулку.
— Что такое? — произнес он, не веря своим глазам. — Ведь утром еще были два листа. А, понимаю! Диагор опять решил дать знать моему братцу, что мы тут делаем. Ну, на этот раз это ему даром не пройдет. Мало того, что, он обманщик, он еще оставил меня без папируса. Заснул с листом в руках! Утомился, видите ли, сочиняя очередной донос. Эй, Диагор, проснись! Да проснись же ты!
Диагор открыл глаза.
— Ты зачем взял мой папирус? Из?за тебя мне не на чем писать! А ну покажи, что это ты сочинял в мое отсутствие.
Смущенный Диагор молча протянул Демокриту исписанный папирус.
Что тебе долгая жизнь, если вскоре умрешь ты, а время
Так быстролетно. С листвой нашу природу сравню…
Тленны земля и вода… —
с удивлением прочел Демокрит строки, написанные рукой Диагора. Он ожидал увидеть совсем иное.
— Для чего ты это все записывал? Это что, твои стихи? — с интересом разглядывая своего раба, спросил Демокрит.
Диагор молча кивнул.
Демокрит внимательно прочел оба исписанных листа, а затем сказал:
— Признаю, что стихи неплохие. Это смягчает твою вину, и наказывать тебя я не стану: в конце концов, ты не израсходовал папирус бесполезно. А сейчас беги на рынок и купи еще папируса, благо он здесь дешевле, чем где бы то ни было. Купи его столько, чтобы каждый из нас мог писать сколько захочет.
Диагор со всех ног бросился вон из дома. Такого исхода он не ожидал. Он уже чувствовал, как по его спине гуляют плети, — так, без сомнения, поступили бы его прежние хозяева. А тут! Диагор почувствовал, как горячий комок подкатился к его горлу.
«Конечно, — подумал он, — Дамасу я больше не напишу ни одного письма. Какая бы причина не заставляла Демокрита путешествовать — это его тайна, и Дамасу нет до нее дела. Своего хозяина я никогда не предам больше».
Назад Диагор вернулся неожиданно быстро, сопровождаемый незнакомым человеком.
— Господин! — сказал Диагор. — Я встретил по дороге на рынок этого человека. Он расспрашивал греков, не приехал ли ты в Мероэ, и сказал, что у него есть для тебя письмо.
Демокрит взял у незнакомца сложенный лист папируса, развернул письмо и прочел:
Левкипп Демокриту желает здравствовать. У меня мало надежды, что ты получил первое мое письмо, но на всякий случай сообщаю тебе, что эфиопы не стали дожидаться, пока ты привезешь выкуп, а продали меня послу персидского царя Гидарну, который был здесь, а сейчас едет назад на родину через Пелусий. Будь здоров. Левкипп.
Получив письмо Левкиппа, Демокрит в тот же день выехал из Мероэ. За те два месяца, которые потребовались, чтобы добраться до Пелусия, Демокрит не позволил себе ни одного дня отдыха. Деньги, как водится, творили чудеса. Золотые персидские дарики, которые щедро вручал кормчим Демокрит, побуждали корабли двигаться и днем и ночью…
И все?таки он опоздал. Примчавшись в Пелусий, Демокрит узнал, что неделю назад Гидарн отплыл в Малую Азию, в город Эфес.
Глубоко разочарованный, Демокрит возвратился в Навкратис. Здесь в доме Аркесилая он решил отдохнуть от стремительной поездки вниз по Нилу. Теперь спешить уже не имело смысла. Впереди предстоял долгий путь, перед которым надо было набраться сил, долгий путь в Эфес, где следовало возобновить поиски бедного Левкиппа.
ВСТРЕЧА С ГИППОКРАТОМ
Демокрит с Диагором сели на торговое судно, отходившее из Навкратиса в Эфес.
Было тепло, дул легкий южный ветерок. Небо было голубое и безоблачное; море гладкое, как зеркало. Не приходилось опасаться и пиратов: на общий счет навклёр (владелец корабля) и путники наняли отряд вооруженных людей, способный отразить любое нападение.
Даже те путешественники, которые обычно страдали морской болезнью, на этот раз чувствовали себя прекрасно; Демокрит сидел над своими записями, сделанными в Египте, и приводил их в порядок.
Но на исходе второго дня пути, несмотря на прекрасную погоду, у Диагора начались тошнота и непрерывная рвота. Он весь горел и на третий день стал бредить. В бреду Диагор кричал, что он великий грешник, что его постиг гнев божий и что кораблю суждено за его грехи погрузиться в морскую пучину.
Благочестивые путники с ужасом внимали этим предсказаниям. Они кричали:
— Мы не хотим все погибнуть из?за того, что среди нас оказался один неугодный богам раб. Надо его бросить в море на съедение рыбам!
Навклер также пришел в ужас и приказал матросам избавиться от злополучного раба. Диагору связали руки, положили его в полотняный мешок и подняли уже над бортом, но тут Демокрит стал умолять их сжалиться над Диагором. Он уверял, что бред вызван просто болезнью и что она скоро пройдет. С трудом ему удалось уговорить их за большое вознаграждение высадить Диагора на северный берег острова Крита, мимо которого плыл корабль. Диагора оставили в критской гавани Амнисе; Демокрит высадился вместе с ним.
Несколько часов Диагор пролежал на берегу без движения, и Демокрит начал уже опасаться, не умер ли он, но затем сознание вернулось к больному. Оглянувшись и не найдя возле себя никого, кроме Демокрита, Диагор понял, что произошло.
— Господин! — позвал он слабым голосом. — Господин, ты сошел с корабля, чтобы не оставить меня одного?
— Тише, — сказал Демокрит. — Не волнуйся так, а то снова лишишься сознания.
— Ты хороший человек, Демокрит, — сказал Диагор. — А я великий грешник и жалкий предатель! Не спорь, ты еще ничего не знаешь обо мне. Я не был тебе верным слугой — твой брат подослал меня к тебе, чтобы я следил за тобой. Он думает, что ты разузнал каким?то образом о богатом кладе, спрятанном в Египте, и отправился за сокровищами. Он обещал отпустить меня на свободу, если я узнаю, где богатство, которое ты ищешь. А ты знаешь, что я ведь не всегда был рабом. В моем родном городе я был поэтом и мечтал прославиться, как великий Архилох или Алкёй. Я надеялся стать свободным человеком, а теперь умираю как подлый предатель…
— Молчи, — сказал Демокрит. — Я уже давно догадывался о твоих нелепых подозрениях, но хотел, чтобы ты сам понял истину. Ты так же глуп, как мой брат, но я надеюсь, что ты еще успеешь поумнеть.
— Ты вправду не сердишься на меня, Демокрит? Тогда обещай выполнить мою последнюю просьбу. Отнеси меня в храм Элевтб — это великая богиня, и она поможет мне.
Диагор знал, что в Амнисе находятся знаменитая пещера богини Элевтии и храм при ней. Элевтия — богиня, помогающая женщинам, и, казалось бы, больному мужчине обращаться к этой богине не было смысла. Но предприимчивые жрецы Элевтии нашли, что им будет выгодней, если к богине будут обращаться также и нуждающиеся в помощи мужчины. А в Афинах и в ряде других греческих городов были храмы богини плодородия Деметры, имевшей прозвище Элевто. Деметра–Элевто была богиней умирающей и воскресающей природы; жрецы Элевтии, которая тоже имела прозвище Элевто, заявили, что Элевтия и Деметра — это одна и та же богиня, и стали во имя Деметры лечить заодно и мужчин.
Демокрит очень обрадовался. В религиозную медицину он никогда не верил и отнес Диагора в храм Элевтии для того, чтобы хоть немного его успокоить. А о Гиппократе он слышал еще в Абдерах и давно мечтал с ним познакомиться.
Демокрит разыскал Гиппократа, рассказал ему о постигшей Диагора беде и о том, что Диагора, по его желанию, посвятили в таинства Элевтии.
Гиппократ усмехнулся:
— Смешно называть болезнь Диагора священной и видеть здесь вмешательство божества. Все болезни одинаково священны, так как они вызываются природными причинами, а природа священна. Эти люди хотят скрыть свое незнание и беспомощность под покровом божественного. Но они не глупы, если послали тебя ко мне. По–моему, он просто отравился испорченной пищей.
Гиппократ очистил желудок Диагора, сделал ему горячую ванну, и наутро Диагор был совершенно здоров и весел. Он остался в убеждении, что богиня Элевтия спасла ему жизнь.
— Боги могут сотворить чудо, когда они хотят, — сказал Диагор Демокриту и пришедшему навестить его Гиппократу.
Те только с улыбкой переглянулись между собой.
_ Все трое отправились осматривать старинный город Кносс, расположенный неподалеку от Амниса.
— Ты говоришь: боги сотворили чудо, — сказал Гиппократ. — О, они творят и не такие еще чудеса! Я был в храме бога медицины Асклёпия в Эпидавре на Пелопоннесе. Там кладут больных на постель в усыпальнице храма. Ночью во сне к ним приходит сам бог Асклепий и чудесным образом вылечивает их. Я с удовольствием прочел об этих исцелениях в надписях на стенах храма.
— Что же ты там прочел? — спросил Диагор.
— А вот например: мальчик Евфан из Эпидавра. Слепой. Он пришел в Эпидавр и лег на постель в усыпальнице храма, ожидая, что бог его вылечит во сне. Ему приснилось, что бог стал около его постели и сказал: «Что ты мне дашь, если я тебя сделаю зрячим?» Мальчик ответил: «Я тебе отдам десять камешков — это мои любимые игрушки». Бог засмеялся и сказал: «Хорошо, я тебя вылечу». На следующий день мальчик ушел из храма зрячим.
— Я говорил же, что боги могут сотворить чудо, когда они хотят… — сказал Диагор.
— Погоди. А вот еще пример. Шел раб–носильщик по дороге недалеко от храма Асклепия, неся в корзине дорогой кувшин, из которого привык пить вино его хозяин. Он споткнулся о камень и упал. Когда он встал и раскрыл корзину, то увидел, что кувшин разбит вдребезги, — остались только черепки. Он очень опечалился, так как боялся наказания. Носильщик пробовал сложить черепки, но ничего не получалось. Какой?то встречный, заметив это, сказал ему: «Несчастный, зачем ты трудишься без пользы? Ведь вылечить твой кувшин и сделать его целым не смог бы даже бог Асклепий». Раб услышал эти слова и подумал: «А что, если и в самом деле обратиться за помощью к Асклепию?» Он сложил черепки в корзину, пошел в храм и лег в усыпальнице. Ночью во сне к нему явился Асклепий и сказал: «Успокойся. Вера твоя спасла тебя». Наутро носильщик открыл корзину и нашел там совершенно целый кувшин.
— Ну, это уже невозможно и явная неправда, — заметил Диагор.
— Не ты один так думаешь, — смеясь, сказал Гиппократ, — были и афиняне, которые не верили этим надписям. В тех же надписях сказано, как бог их за это покарал.
— Как это было?
— А вот послушай. Афинянка Амвросия была одноглазая. Она пришла к богу с мольбой о помощи. Но, читая надписи, выставленные в святилище, высмеивала некоторые из них, говоря, что невероятно и невозможно, чтобы хромые и слепые становились здоровыми только оттого, что увидели сон. Она возлегла в усыпальнице храма, и ей приснилось, что у ее постели остановился бог и сказал: «Я сделаю тебя здоровой, но вместо платы за лечение ты должна будешь посвятить в храм серебряную свинью как память о твоем неверии и невежестве». Затем он раскрыл ей веко, внутри которого вовсе не было глаза, и налил туда лекарства. Наутро она проснулась зрячая на оба глаза.
Другой афинянин, Эсхин, рассказывал, что жрецы обманывают больных, и, чтобы доказать это, влез на дерево, стоявшее перед окном усыпальницы, подсмотреть, что происходит там ночью. Но он свалился с дерева на колючий кустарник и стал слепым; однако потом пришел просить прощения у Асклепия, лег спать в усыпальнице и проснулся здоровым.
— Ну, в этом случае картина ясна, — сказал Демокрит, — Все это сочинили жрецы, чтобы устрашить тех, кто вздумает сомневаться во всемогуществе Асклепия.