Был ли составлен заговор или нет — история об этом умалчивает, но одним летним днем Ромул вдруг исчезает.
Версии расходятся, но римляне в первую очередь заподозрили сенаторов. Одни уверяли, что сенаторы убили Ромула в храме Вулкана, а тот факт, что никаких следов не осталось, объясняли тем, что после злодеяния тело его расчленили и по кускам вынесли, спрятав кровавые улики под одеждой. Столь впечатляющий сюжет, однако, не получил развития.
По другой версии, Ромул исчез не в храме, а за городской стеной. Во время народного собрания, устроенного по приказу царя, случилось солнечное затмение, народ в страхе разбежался, но самые знатные римляне остались с бесстрашным Ромулом. Когда же затмение прекратилось и горожане вернулись, то царя уже никто не видел. К тому же знать сразу же объявила, что Ромул стал богом, и запретила вести розыски или интересоваться причинами его исчезновения. Простодушные поверили, но здравомыслящие усомнились в столь внезапном вхождении Ромула в сонм богов и вполне резонно обвинили сенаторов в убийстве. Могли начаться волнения, и тут друг Ромула, некий Юлий Прокул, перед всем народом на форуме поклялся, что встретил по пути в Рим исчезнувшего царя и был тот царь выше и краше обычного, в сияющих доспехах. И будто бы на вопрос Прокула, за что Ромул покинул их, сделав сенаторов объектом несправедливых нападок, тот ответил, что, свершив все, что было угодно богам, он возвращается на небеса, а римлянам следует быть мужественными и воздержанными и тогда они превзойдут всех в славе и силе. Поскольку Юлий Прокул пользовался немалым авторитетом, то ему поверили и на том разошлись.
Сравнивая эту темную историю с несвоевременной кончиной Юлия Цезаря, невольно приходишь к выводу, что во времена изначальные римская знать работала тоньше. Отметим совпадение — загадочное исчезновение Ромула произошло в месяц квинтилий, который много времени спустя был переименован в июль именно в честь Цезаря.
Выбор правителя
Исчезновение Ромула, не успевшего создать механизм династического наследования, привело к распрям и столкновением как между «властными элитами», говоря современным языком, так и между этническими группами, поскольку жители Рима еще не ощущали себя единым народом. И громче всех заявили о себе сабиняне. За время своего пребывания на новом месте они обросли родственными и деловыми связями. Более того, они считали, что «коренные» римляне в долгу перед ними, так как после смерти своего царя Татия они признали Ромула единственным правителем. На этом основании сабиняне полагали, что кандидатом на трон должен быть их соплеменник.
Римлянам, естественно, не понравились такие притязания.
В итоге решили создать своего рода временное правительство из ста пятидесяти патрициев, дабы правили они поочередно, каждый по двенадцать часов. Такая чехарда «царей» при всей внешней привлекательности и невозможности установить единовластие быстро надоела римлянам. К тому же у горожан начало нарастало недовольство тем, что бразды правления сосредоточены хоть и во множестве рук, но все же у ограниченного числа лиц.
Надо заметить, что практически в любой популяции живых существ неизбежно естественное разделение на «альф», то есть тех, кто доминирует в группе, и «омег», находящихся в самом низу группы. В зависимости от ситуации и изменения внешней среды «альфы» и «омеги» могут меняться местами, хотя больше шансов имеют другие буквы «алфавита», обозначающие место в так называемой «пищевой пирамиде».
Механизмы такой иерархизации, по всей видимости, заложены в генетической структуре белковых существ, к которым принадлежит и человек. Отсюда, возможно, и стремление социальных групп выстраивать властную пирамиду, а не другую геометрическую фигуру. Но когда на вершине находится не конкретный, персонифицированный носитель высшей власти, а сто пятьдесят царей, системы восприятия и оценки могут дать сбой. Попросту говоря, искони человек привык, что кто-то есть под ним, а кто-то над ним и чем выше, тем меньше количество правителей и больше персональная ответственность каждого из них. Не исключено, что именно здесь заложены основы устойчивости авторитарных систем правления по сравнению с так называемыми «демократическими».
В итоге после долгих прений между римлянами и сабинянами стороны, наконец, пришли к компромиссу. Сабиняне предложили римлянам избрать царя, но с одним условием — он должен быть сабинянином. Прагматичные римляне легко согласились: так, во-первых, гасились амбиции внутри своих сторонников, во-вторых, избранник должен был испытывать благодарность к тем, кто возвел его на престол.
И вот римляне предлагают кандидатуру Нумы Помпилия. Судя по сохранившимся сведениями, он был вполне достойным человеком, хотя добродетели, ему приписываемые, чрезмерны, впрочем, как и положено правителю легендарных времен. В то время как в Риме кипели страсти, сам Нума вел, как сейчас сказали бы, жизнь человека без определенного места жительства. Дело в том, что после смерти своей горячо любимой жены он покинул Рим и пустился в скитания, большую часть своего времени проводя, как пишет Плутарх, в священных рощах. Там, очевидно, и нашли его посланники Рима, уполномоченные предложить ему царский трон.
Любопытно, что этими посланниками были нам уже знакомый Прокул и некто Велес. Пикантность ситуации заключалась в том, что именно они были претендентами на трон, причем Прокул со стороны римлян, а Велес, естественно, сабинян. Любители детективного жанра могут выстроить непротиворечивую систему догадок, опираясь на то, что Прокул возвестил о божественном вознесении таинственно исчезнувшего Ромула. Разумеется, не исключено, что его выдвинули патриции исключительно в знак благодарности за то, что он сумел погасить народные волнения. Правды мы, конечно, никогда не узнаем, да это и не важно.
Нума Помпилий, как и положено в подобных церемониях, решительно отказался от предложенной чести. Но ритуал троекратного предложения и отказа, наверное, сформировался в этих краях значительно позже, а практичные римляне попросту надавили на родню Нумы. И когда его отец и некто Марций, близкий родственник, поговорили с ним по душам, он согласился.
Воссев на трон, новый царь, если верить сохранившимся источникам, большую часть своих сил направил на укрепление связей с божественными силами. Он лично руководил жертвоприношениями, празднествами в честь богов, строил храмы… Предполагается, что именно он ввел должность верховного жреца — понтифика, а также учредил и другие жреческие должности. Ему же приписывается добавление двух месяцев к десяти, составляющих в те времена год у римлян.
Одним из самых значительных его деяний, которое имело долговременные последствия, — создание ремесленных цехов — коллегий. Закрепив за каждым из них право на собрания и свои религиозные обряды, Нума Помпилий тем самым, как сейчас сказали бы, переформатировал жителей города, и разделение между ними стало осуществляться по профессиональному признаку, а не по этническому. Таким образом, была создана новая общность — гражданин Рима.
Царствовал Нума долго и вполне счастливо. Утверждают, что его правление не было омрачено войнами, мятежами и попытками дворцового переворота. Что ж, такое случается. Но поверить тому, что у царя не было ни врагов, ни завистников довольно-таки трудновато, человеческую натуру, особенно такую буйную, как у римлян, переломить нелегко даже просвещенному монарху. Так что, скорее всего, до нас дошел идеализированный образ доброго царя. Тем более что следующие правители оказались более адекватными своей эпохе — жестокой и кровавой.
Царский период истории Рима длился около двухсот лет и насчитывает вместе с Ромулом семь царей. Каждый из них стоит краткого упоминания, поскольку во время их правления происходили события, реальные или вымышленные, сформировавшие мировоззрение римлян.
Маятник качнулся
После кончины Нумы правителем избрали Тулла Гостилия. Но если Нума Помпилий пытался размягчить сердца римлян, подавить воинственные настроения и направить развитие города по мирному руслу, то Гостилий оказался его полной противоположностью.
Молодой и честолюбивый Тулл, внук павшего во время последней битвы с сабинянами друга и соратника Ромула, воспитывался в духе поклонения знаменитому деду, известному своими подвигами. Как пишет Тит Ливий, «новый царь не только не был похож на предшественника, но воинственностью превосходил даже Ромула. Молодые силы и дедовская слава волновали его. И вот, решив, что в покое государство дряхлеет, стал он повсюду искать повода к войне».[5]
Спокойная жизнь, которую Рим унаследовал от Нумы, вряд ли сулила молодому и честолюбивому Туллу и его соратникам славу и богатство в той же мере, что предоставила бы победоносная война.
А когда новый правитель заявляет, что мирная, размеренная жизнь города ведет к застою, к ослаблению военной мощи, что делает Рим легкой добычей врагов, то следует ждать войны.
Война вскоре и воспоследовала.
Поводом для нее стал угон скота, причем римляне и жители Альбы-Лонги обвиняли в этом друг друга. Не дожидаясь нападения Тулла, большое войско Альбы вторгается на римские земли и вскоре подходит к Риму. Смерть Клуилия, царя Альбы, не смущает воинство. Избрав диктатором-военачальником некоего Меттия, они готовятся к решающей схватке. Тулл же вместо того, чтобы принять бой, ночью уводит войско и вторгается на территорию Альбы. Меттий быстро оттягивает свои силы назад и предлагает переговоры. Он напирает на то, что битва неизбежно ослабит обе стороны, которые в общем-то являются потомками троянцев, а это позволят соседям, могущественным этрускам, напасть на них. И не лучше ли устроить решающий поединок малыми силами, предоставив случаю решить, кому волею богов принадлежит победа. Тулл находит такое предложение уместным.
Обо всех этих воинственных игрищах помнят разве что специалисты или эрудиты. Но в коллективной памяти, скажем так, образованного человечества из почти сорокалетнего правления Тулла Гостилия сохранилось знаковое событие, которое именуется «Клятва Горациев».
Через пару тысяч лет после этих событий, а именно в XVII веке, пьеса отца французской трагедии Пьера Корнеля «Гораций» стала, как сейчас сказали бы, хитом сезона. А еще через почти полтора столетия картина художника Жана Луи Давида «Клятва Горациев», созданная в предреволюционные годы, весьма возбудила французское общество. Тема патриотизма, исполнения своего долга вопреки чувству и подобные им высокие материи кружили головы будущим революционерам. Но не будем отвлекаться на них, тем более что тот же борец за свободу Давид, вскоре ставший ярым якобинцем, проголосовавшим за казнь короля Людовика, затем гибко превратился в не менее ярого бонапартиста и, приравняв кисть к штыку, служил императору верой и правдой. А вот правнучка Корнеля Шарлотта Корде своим долгом сочла убийство видного революционера и кровавого злодея Марата.
Но вернемся к нашим римлянам.
Выяснилось, что в каждом войске имеются братья-тройняшки, у альбанцев Куриации, а у римлян — Горации. Вообще-то они были дальними родственниками, а сестра братьев-близнецов Горациев была невестою одного из братьев Куриациев. Между тем само наличие близнецов было расценено как знамение, и Тулл с Меттием договариваются выставить их друг против друга. Победа в этом поединке определит, какому народу «мирно властвовать над другим», как изящно сформулировал Тит Ливий.
Договоренность скрепляется торжественными клятвами и жертвоприношениями. Юные Горации обещают не посрамить честь Рима. Схватка начинается и заканчивается со счетом 3:2 в пользу римлян. Единственный уцелевший Гораций добивает измотанных и раненых соперников и возвращается к своим ликующим согражданам. Все бы хорошо, но, когда римское войско возвращается в город, сестра героя видит плащ своего жениха на плече брата и понимает, что, стало быть, свадьба не состоится. Естественно, девушка проливает слезы, причитает горестно. Горацию это не нравится.
«Свирепую душу юноши возмутили сестрины вопли, омрачившую его победу и великую радость всего народа. Выхватив меч, он заколол девушку, воскликнув при этом: «Отправляйся к жениху с твоею не в пору пришедшей любовью! Ты забыла о братьях — о мертвых и о живом, — забыла об Отечестве. Так да погибнет всякая римлянка, что станет оплакивать неприятеля!».[6]
Урок патриотизма, который преподал Гораций, смутил римлян. Его судили и приговорили к казни, но выступивший в его защиту отец намекнул, что негоже судить победителя и что он сам расправился бы с дочкой, ежели сын оставил бы ее безнаказанной. В итоге ограничились символическим наказанием.
История человечества от Авеля и Каина буквально нашпигована убийствами родных и близких, а в эпоху гражданских смут это вообще дело обычное. Корысть, алчность, зависть тоже подвигали на злодеяния против братьев и сестер, отцов и матерей. Но походя заколоть в патриотическом порыве единокровную сестру — несколько шокирующий поступок, не правда ли? Впоследствии эта грустная история легла в основу произведений, в которых возникала коллизия между долгом и чувством, а образ Горациев, готовых идти на все ради своего Отечества, стал примером гражданской доблести. Конечно, современному горожанину, размягченному комфортом и не озабоченному борьбой за выживание в буквальном смысле, трудно понять, а тем более оправдать, казалось бы, беспричинное убийство родного человека. Но не будем забывать и о том, что поведенческая логика наших далеких предков основывалась на иных ценностях. Для них доминирующая роль семьи, рода, клана и так далее по нарастающей была понятием самоценным, не подлежащим сомнению. Много позже будет сказано: «Всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устроит» (Мф. 12: 25).
Лояльность семье у римлян воспитывалась с детства, и отступление от безоговорочного подчинения ее интересам наказывалось жестоко. Даже если история Горациев всего лишь легенда, в ней, вполне возможно, заложены некие предостережения. Первое — во время войны неуместно сочувствие врагу. Второе — бей своих, чтобы чужие боялись.
Впрочем, альбанцы так и не смирились с поражением, и война снова разгорелась, возможно, к тайной радости Тулла Гостилия. Хитростью он заманил Меттия в ловушку, предал смерти, а потом велел разрушать Альбу. Жителей, подражая Ромулу, переместил в Рим.
Более тридцати лет правил воинственный Гостилий и за это время изрядно надоел римлянам, которые со все большим умилением вспоминали мирный нрав Нумы Помпилия. По преданиям, Гостилий разгневал Юпитера неправильным жертвоприношением, и тот поразил Тулла молнией, спалив его вместе с домом. Такая кончина, конечно, более пристала царю, нежели, допустим, заурядное убийство с поджогом.
Внук на троне
После смерти Гостилия римляне избрали нового царя — им оказался Анк Марций, сын дочери Нумы Помпилия. Пообещав уставшему от войн народу, что все будет как при покойном дедушке, Анк принялся наводить порядок в святилищах и алтарях, дабы восстановить прежнее благочестие. Соседи, латины, видя такое миролюбие, решили, что можно нарушить мирный договор, заключенный с Туллом. Набег на римские земли Анк совершенно справедливо счел личным вызовом, собрал войско и, оставив жрецам храмы, пошел по стопам своего предшественника.
Взял город Политорий и переселил его жителей в Рим. Через некоторое время опустевший город снова обживают другие латины, и Анку приходится заново брать город. На этот раз он приказывает разрушить его до основания и снова увеличивает число граждан Рима.
Рост населения порождает новые проблемы.
«Огромный приток населения увеличил государство, а в таком многолюдном народе потерялось ясное различие между хорошими и дурными поступками, стали совершаться тайные преступления, и поэтому в устрашение все возраставшей дерзости негодяев возводится тюрьма посреди города над самым форумом».[7]