Как видим, вполне дееспособная структура, доказавшая свою эффективность и в самые трудные моменты истории. Однако даже она чуть было не рухнула, когда над Римом нависла смертельная угроза.
Имя этой угрозы — галлы.
Присоединив земли Этрурии к своим владениям, римляне не успели переварить столь крупную добычу. Разумеется, знамения предвещали грядущую беду, но мало кто прислушивался к ним. Будто бы некий Марк Цедиций ночью на улице услышал голос, идущий ниоткуда и повелевающий ему предупредить власти о пришествии галлов. Реакция властей была адекватная, то есть над ним посмеялись. К тому же властям было не до знамений, поскольку в это время они были заняты гноблением Камилла.
Как пишет Плутарх, «галлы — народ кельтского происхождения; покинув свою землю, которая, как сообщают, не могла досыта прокормить всех по причине их многочисленности, они двинулись на поиски новых владений — десятки тысяч молодых, способных к войне мужчин и еще больше детей и женщин, которые тянулись вслед за ними. Часть их, перевалив через Рипейские горы, хлынула к берегам Северного океана и заняла самые крайние области Европы, другие, осев между Пиренейскими и Альпийскими горами, долго жили по соседству с сенонами и битуригами. Много лет спустя они впервые попробовали вина, доставленного из Италии, и этот напиток настолько их восхитил, что от неведомого прежде удовольствия все пришли в настоящее неистовство и, взявшись за оружие, захватив с собой семьи, устремились к Альпам, чтобы найти ту землю, которая рождает такой замечательный плод, все прочие земли отныне считая бесплодными и дикими».[13]
Тит Ливий приблизительно также описывает мотивы, двигавшие галлами. Но при этом он указывает на то, что первые галлы пришли в Италию еще во времена Тарквиния Гордого и с тех пор постепенно продвигались в области, заселенные этрусками, и выдавливали их оттуда. Они же и основали город Медиолан (ныне известный как Милан). Версия о том, что возлюбившие вино галлы спьяну чуть не положили конец Риму, представляется более трагикомичной. Да что там говорить, история с гусями тоже подозрительно попахивает анекдотом… Но не будем забегать вперед.
Первая стычка римлян с галлами произошла у Аллии — притока Тибра. Этрусский город Клузий, на который напали галлы, попросил помощи у Рима. Римляне помощь не предоставили, но отправили к галлам послов. Если верить историкам, галлы приняли их мирно и готовы были вести переговоры, но послы вели себя по-хамски, учинили драку, и римский посол копьем убил вождя галлов. Разумеется, после этого галлам стало наплевать на этрусков, и они собрались идти на Рим. Однако и на сей раз попытались мирно решать проблемы и направили свою делегацию в сенат с жалобой на послов. Но, обнаружив, что их обидчики только что избраны военными консулами, немедленно возвратились, осыпаемые оскорблениями.
И вот тогда галлы предпринимают стремительный марш-бросок на Рим. Военные трибуны наспех собирают войско и выступают навстречу. Но их бездарность приводит к катастрофе — стоило галлам пойти в атаку, как римляне дрогнули и обратились в бегство, побросав оружие. Одни бегут в Вейю, другие — в Рим. «Никто не погиб в сражении, все убитые были поражены в спину», — возмущается Тит Ливий. Добравшись до города, уцелевшие после переправы через Тибр (а многие пошли ко дну из-за тяжести доспехов), заперлись в крепости, оставив городские ворота открытыми. Вождь галлов Бренн заподозрил ловушку и выжидал, в то время как его воины собирали оружие и доспехи убитых. Но вскоре разведчики сообщили, что дорога свободна, ворота города открыты, а на стенах никого нет.
Войско галлов подходит к Риму, но Бренн не решается войти в город — дело шло к ночи, и его могла ждать засада. Он останавливается лагерем у ворот. В городе римляне, воспользовавшись передышкой, переправили в крепость и на Капитолий продовольствие и оружие, самые крепкие и сильные остались защищать последний оплот, остальные вернулись в свои дома, встретить свою судьбу.
Утро галлы входят в город, и если поначалу они ведут себя тихо и с опаской, не зная, что их ждет на вымерших улицах, то вскоре начались убийства и поджоги. Пожар уничтожает Рим на глазах его последних защитников. Через несколько дней, когда догорает все, что может гореть, галлы начинают штурм крепости. Но римляне, ожесточенные гибелью их родного города, дают такой отпор, что галлы больше не рискуют идти на штурм. Но для осады у них не хватает запасов еды — вокруг выжженная земля. Поэтому часть войска идет грабить окрестности и приходит к городу Ардее. А там как раз живет обиженный римлянами герой — Марк Фурий Камилл. Понимая, что настал его час, он воодушевляет ардеян на сопротивление, собирает отряд и во время ночной вылазки устраивает резню в лагере потерявших бдительность галлов. Римляне, сбежавшие в Вейю, тоже оправились от шока, вызванного поражением. Сюда начали стекаться уцелевшие воины и добровольцы. Здесь же оказался и Цедиций, которого не так давно высмеяли за предостережение о галлах. Он выступил с требованием назначить Камилла полководцем. Собравшиеся согласились, но решили сначала получить на это разрешение римского сената. «До такой степени властвовала над всем смиренность, что даже на краю гибели соблюдалось чинопочитание!» — восклицает Тит Ливий.
Некий отважный юноша переплывает Тибр, карабкается по отвесной скале на Капитолийский холм и получает распоряжение сената, провозглашающее Камилла диктатором. Юноша отправляется обратно.
Между тем галлы обнаруживают следы отважного юноши и обращают внимание на то, что в этом месте можно взобраться на скалу. Галлы устраивают ночную вылазку, один за другим тихо поднимаются наверх, передавая друг другу оружие. Они передвигаются так бесшумно, что даже собаки их не слышат.
И вот тут те самые гуси спасают Рим своим гоготом. От их шума просыпается бывший консул Марк Манлий, поднимает тревогу и сталкивает щитом галла, который уже поднялся наверх. Тот в падении сбивает часть своего отряда, с другими расправляются проснувшиеся римляне. Утром Манлия награждают едой, а часового, проглядевшего вылазку галлов, сбрасывают со скалы.
Ситуация складывается патовая — и галлы, у которых началась эпидемия, предлагают перемирие и переговоры. Переговоры затягиваются, а в это время Камилл набирает войско и ведет его на помощь осажденным. Те же готовы откупиться от галлов, поскольку сенат поручает военным трибунам заключить мир. Договариваются, что выкуп заплатят золотом, а галлы, получив его, покинут римские владения. И когда начали взвешивать золото, галлы стали жульничать. По одной версии, они принесли фальшивые гири, по другой — попросту давили на чашу весов. А когда военный трибун возмутился, Бренн положил на весы меч и произнес слова, которые сохранились в веках: «Горе побежденным!»
Но, словно в драме со счастливым концом, в это время появляется диктатор Камилл с войском и требует прекратить это безобразие. В последовавших за этой душераздирающей сценой сражениях он наголову разбивает галлов, от которых не остается и следа. Греческие историки, правда, считали, что римляне на самом деле откупились золотом от галлов и те покинули разоренный город без всякого для себя ущерба.
Римляне в расстроенных чувствах, они хотят переселиться в Вейю, покинув навсегда руины своего города. Камилл же отговаривает их от этого опрометчивого шага, и горожане приступают к восстановительным работам.
Дни поражений и побед
После ухода галлов соседи в очередной раз попробовали воспользоваться тем, что Рим слегка ослаб. Латины вопреки союзным обязательствам вместе с этрусками, вольсками, герниками и эквами, вторглись на римскую территорию, но в итоге потерпели поражение. Впрочем, угроза нового галльского нашествия, а также римская дипломатия образумили латинов, и в 358 году до P. X. римско-латинский союз снова был заключен. А через десять лет значительно окрепшая Республика разобралась с агрессивными соседями, прихватив еще территории у этрусков и вольсков. Тогда же был заключен и второй торговый договор с Карфагеном.
Надо признать, что сложный механизм самоуправления при всей иллюзорности равноправия создавал определенные возможности для римлян. К тому же постоянное балансирование на грани поражения позволило римлянам выработать систему согласованных действий.
Разобщенные противники Рима были обречены. Растущему населению Республики требовалось жизненное пространство, и экспансия продолжалась. Бедняки в качестве колонистов могли получить землю, завоеванную у очередного противника, торговцы — новые рынки и новые связи, богатые — возможность создания новой клиентуры, рост политического влияния, что поднимало шансы на почести и славу — движущую силу римского честолюбия, которое лежало в основе римского менталитета.
Населяющие Италию племена тоже пытались соответствовать уровню возникшей угрозы. Возникали мощные племенные союзы. Одним из таких был союз самнитских племен, дружественный договор с которым римляне сразу же подписали. Вообще-то римляне с очень большим вниманием относились к тому, чтобы во внешних делах всегда чувствовать свою правоту. Поэтому они никогда не упускали возможности заключить дружественные или торговые соглашения, которые при случае нарушались под благовидным предлогом. Но разве с той поры что-то изменилось?
Самниты располагались в горной части Средней Италии. Со временем, усилившись, они попытались захватить плодородные земли Кампаньи и разбили войско кампанцев, осадив их в Капуе, одном из наиболее процветающих городов. Тогда же римляне уже настолько расширили свою территорию, что граничили с Кампаньей. Капуя попросила помощи у Рима, и та не замедлила последовать. Началась Первая Самнитская война, которая длилась три года и закончилась в 341 году до P. X. Римляне прогнали самнитов, но сами остались в Капуе, аннексировав Кампанью. Это не понравилось латинам, союз опять был расторгнут, началась Вторая Самнитская война, ознаменовавшаяся разгромом римлян в Кавдинском ущелье в 321 году до P. X. Попав в безвыходную ситуацию и будучи запертыми в ущелье, они вынуждены были сдаться и подверглись унизительной процедуре. Их обезоружили, раздели и провели «под ярмом», сооруженным из трофейного оружия.
После поражения римляне оправились не скоро, но выводы сделали быстро и провели военную реформу, разделив легионы на тридцать манипул, а каждую манипулу на две центурии, то есть сотни. Управлять и маневрировать таким войском стало эффективнее. И вовремя, потому что опять вторглись галлы, а к ним примкнули и самниты…
Римляне воевали со вчерашними союзниками и заключали союзы со вчерашними врагами, наделяли привилегиями друзей и жестоко карали врагов. Друзья и враги, повторюсь, могли меняться местами чуть ли не ежегодно. Такова политика. Другое дело, что Рим лучше всех на Италийском полуострове использовал непривычные для его противников методы ведения войны. Вот как это описывает современный историк Том Холланд: «Свойственная легионам комбинация эффективности и безжалостности являла собой качество, к которому были готовы немногие среди противников Рима. Когда римляне встречали сопротивление и были вынуждены брать город штурмом, в обычае их было убивать всякое встреченное живое существо. В мусоре, оставленном легионерами, отрубленные собачьи головы и объеденные кости домашних животных перемежались мертвыми человеческими телами. Римляне убивали, чтобы возбудить ужас, — не в припадке боевой ярости, но как дисциплинированные части отлаженной боевой машины. Отвага, проявленная ими на службе в легионе и рожденная гордостью за свой город и верой в его судьбу, была чувством, знакомым каждому гражданину. Нечто особенно смертоносное — а в глазах римлян славное — отличало их способ ведения войны».[14]
Есть о чем поразмыслить: конкурентность, состязательность, присущая римлянам, о чем писали и пишут историки древности и современности, в эпоху республиканского строя и без внутренних ограничителей (кроме как страха общественного порицания) позволили развиться не самым лучшим человеческим качествам. Многочисленные примеры, когда ради принципа легко жертвовали родными и близкими, хотя, надо и признать, также и собой, — образцы для будущих поколений манипуляторов. Для самореализации личности в условиях жесткого социального отсева порой возникают определенные благоприятные периоды. Однако трудно чем-то ограничить личность, единственным критерием для которой является успех любой ценой.
Но с другой стороны, именно римляне, преисполненные «гордостью за свой город и верой в его судьбу» дали образцы такого патриотизма, перед которым меркнет слава даже греков, которые, собственно, и создали это понятие. Вполне возможно, что именно свирепый римский патриотизм лежит в основе их побед: относительно новая общность, не имеющая исторических корней в Италии, компенсировала свою куцую историю бережным к ней отношением и болезненно воспринимала неуважение к ней.
Третья Самнитская война покончила с Самнитской федерацией. Рим окончательно покоряет Центральную Италию и обращают свой взор на Южную, которая в это время была обустроена греческими городами. Любопытно, что экспансия римлян, медленная и методичная, не выглядела столь эффективно, как завоевания Александра Македонского. Пока римляне безуспешно пытались вырваться из Кавдинского ущелья, Александр уже покорил все, что хотел покорить, и уже два года как покинул свою бренную плоть. Великий завоеватель после возвращения из Индии собирался двинуть свои непобедимые войска на Рим и Карфаген, дабы объединить все Средиземноморье в единое целое, но ранняя смерть помешала ему.
Римлянам повезло.
Пирр и его победы
Греческие полисы, плотно заселившие Южную Италию, представляли собой разрозненные поселения, все время грызущиеся друг с другом. О какой-либо долговременной и устойчивой системе взаимопомощи говорить не приходилось, хотя формально они были объединены в союз. И когда воинственное племя луканов напало на город Фурий, то жители его имели неосторожность обратиться к римлянам с просьбой о помощи. Каковая помощь была Римом охотно предоставлена. И как уже становилось традицией, после изгнания луканов в городе разместился сильный гарнизон. Исключительно для блага жителей Фурия, как, наверное, объясняли римляне горожанам. Отсюда Рим собирался продолжить свою экспансию на юг. Но не тут-то было!
Крупнейшая греческая колония Тарент возглавляла довольно-таки хлипкий союз италийских греческих городов, и ей, естественно, появление такого плацдарма пришлось не по нраву. И когда жители Тарента вдруг обнаружил римские корабли в своей бухте, хотя им запрещено было плавать в этих водах договором двадцатилетней давности, то греческие суда тут же напали на них, некоторые потопили, одно захватили, другие смогли уйти. Не теряя времени, греки высадили десант в Фурии и изгнали римлян.
Такое не прощается, но Рим проявил осторожность. Было прислано посольство. Но встретили его, мягко говоря, неприветливо. Как пишет Аппиан, «с большим трудом и проволочками, они допустили послов на общее собрание, и, когда они выступили, стали издеваться, что они не всегда хорошо говорили по-гречески; смеялись они и над их одеждой и над пурпурной каймой. А некто Филонид, человек, ведущий себя по-шутовски и любитель поглумиться, подойдя к Постумию, главе посольства, повернулся задом и, наклонившись вперед и подняв свою одежду, сневежничал на одежду посла. И весь театр смеялся, как будто это было смешно. Постумий же, протянув запачканную одежду, сказал: «Большим количеством крови смоете это вы, радующиеся таким веселым зрелищам». И так как тарентинцы ничего не отвечали, послы удалились. А Постумий, не смыв бесчестия со своей одежды, показал ее римлянам».[15]
Отсмеявшись, тарентинцы вспомнили, что с римлянами шутки плохи. И вскоре убедились в этом. В 281 г. до P. X. в первом же приграничном сражении греки были разгромлены. Вообще-то греческие города не имели мало-мальски сильной армии и, как правило, заключали кратковременные военные союзы с теми, кто готов был сражаться за них, то есть фактически обращались к наемникам. На сей раз решили не скупиться и обратились к самому прославленному, а потому и дорогому — эпирскому царю Пирру.