Что же касается власти, то мусульманин признает только власть Аллаха. В его глазах любая иная власть легитимна лишь постольку, поскольку она легитимизирована принципами, изложенными в Откровении.
Кроме того, мусульмане смотрят на иудеев и христиан как на людей, которые причастны к Откровению, но должны признать превосходство мусульман, после чего могут попасть под защиту исламских законов. Это означает, что в мусульманском обществе им гарантированы неприкосновенность жизни, имущества, бизнеса, религии — то есть жизнь по законам их веры. Если человек не попадает под законы ислама — то есть его не судят шариатским судом, его должны судить церковным судом христианской общины. Это фундаментально. Но всякое иное государственное установление, из каких бы принципов оно ни исходило, — Великой французской революции, римского права или Декларации прав человека и гражданина, является куфром, то есть неверием, и, соответственно, не может быть легитимным. Человек, исповедующий ислам, не идет на компромисс в вопросах легитимности власти.
Мусульманин может исходить из того, что плетью обуха не перешибешь, и не бодаться с властью там, где господствует режим, который невозможно свергнуть, но это не означает, что он с ним солидаризируется. Если же он искренне служит такому режиму, то становится лицемером, а это — страшное обвинение для любого единобожника.
Следует понимать: ислам — это не религия упертого сектантского фанатизма, предпочитающая соблюдение буквы, даже если ради него может быть упущен дух. Поэтому временные союзы возможны, если они целесообразны с точки зрения движения к торжеству ислама.
— В свете сказанного — следует ли властным структурам секулярных стран воспринимать миграционные потоки из исламского мира как фактор дестабилизации?
— Императивом номер один для ислама является отрицание сложившейся глобальной ситуации, мирового порядка. И в ситуации противостояния глобализму Россия и ее государственность оказываются объективным союзником мусульман.
Я говорю столь откровенно обо всех аспектах ислама, делающих его бескомпромиссным, жестким следованием спиритуальному теологическому принципу, именно для того, чтобы указать площадку, на которой возможен диалог и сотрудничество, потому что политический ислам выстраивает свои приоритеты, исходя из того что является не легитимным и принципиально неприемлемым. Сегодня это — глобальный мировой порядок с его тенденцией к антидемократизму, уничтожению человеческих свобод и прав, господством олигархического капитала, бюрократии, попиранием ментальной и психической свободы человека.
Этот порядок является важнейшим врагом ислама. Если мусульманин, не осознавая этого, попадает в ловушки противостояния и используется в качестве инструмента для подрыва структур, являющихся его союзниками в противостоянии глобальному миропорядку, то это означает, что он находится вне политики, что он — заложник некой интриги.
Я приведу пример: как правило, у татарских мусульман политика и ислам разведены — политика связана с национальным самосознанием, а ислам — с конфессиональным. Но при этом воля к власти и воля к легитимности переживается ими как аспекты некоего этносолидарного плана. И посредством артикуляции данного плана можно противопоставить татар региональной администрации или сделать их антироссийской силой, что на уровне сиюминутного сознания может выглядеть как отстаивание этносом своих прав. Но с точки зрения политического ислама это было бы тягчайшим просчетом! Ибо мусульмане должны исходить из того, что они являются частью мировой уммы, сознавать, с каким именно противником они имеют дело, и формулировать свои интересы в соответствии с этими императивами.
Таким образом, если Россия геополитически является союзником исламского мира перед лицом американского диктата, то задача мусульманина, проживающего на территории России, — укреплять потенциал этого геополитического образования.
Бескомпромиссность политического ислама — залог того, что его носитель будет союзником российской государственности. Очевидно (и это не изжито даже постсоветским периодом), что с 1917 г . Россия является необходимым фактором в политической жизни уммы как ресурс ее стабильности.
На мой взгляд, российская государственность заинтересована в развитии политического ислама, поскольку он позиционирует себя как самостоятельный субъект, как метасубъект большой истории и именно в этой роли оказывается единственным компетентным союзником России, с которым можно вести продуманный диалог.
— По мнению американского публициста-политолога Даниэла Пайпса, на Западе политический ислам пытается осуществлять контроль над миграционными потоками из мусульманских стран, контролируя мировоззрение и политическое поведение иммигрантов. Как вы оцениваете это суждение, и каким образом российский политический ислам взаимодействует с миграционными потоками из мусульманских государств?
— Естественно, политический ислам всегда будет стремиться влиять, организовывать и направлять, это характерно для любой политической силы. Другой вопрос — как и в какую сторону.
Например, политический ислам на территории нашей страны обнаружил себя в общественно-легитимной форме в 1990-м году, в момент создания Исламской партии возрождения (ИПВ), объявившей себя фактором сохранения Союза. В партии шла борьба, в ней существовали фракции, тяготевшие к различным российским политическим силам, но в целом руководство ИПВ выступало за Союз. Более того, оно выступало за сохранение общесоюзного статуса партии уже после его распада. К сожалению, сделать это не удалось, и лидеры фракций в республиках пошли за предложенной им приманкой — возможностью участвовать в политической жизни республик и даже прорваться к власти. Это ярко проявилось в Таджикистане, где представителям партии было предложено в коалиции с демократами возглавить правительство, что в итоге привело к гражданской войне, жертвам и бегству партии из республики.
Но руководство российской партии осталось на интегристских позициях. И сейчас, когда перед лицом новых вызовов возникает тенденция к консолидации евразийского пространства, взгляд мусульман на постсоветскую геополитику и на способность уммы играть позитивную роль в регенерации этого пространства, представляет интерес для тех, кто хотел бы содействовать сплочению Евразии.
К сожалению, мусульмане могут оказаться за бортом новых комбинаций и новых союзов. Это обрекло бы диаспоры, существующие на территории России, на нелегитимность и противопоставило бы их основному населению.
Одним из мощных средств стабилизации миграционных процессов в постсоветском пространстве является расширение перспектив восстановления союза с республиками СНГ. А самым плачевным я считаю подход, при котором в случае восстановления союза России, Белоруссии, Армении и Казахстана Соединенным Штатам будет предоставлена возможность делать на территории Средней Азии все, что угодно. Такой раздел постсоветского пространства привел бы к дестабилизации.
Борьба против американского присутствия идет уже сегодня. И она будет расширяться. Возможно, единственное, что сдерживает ее — надежда на то, что Москва системно и институционализированно начнет вытеснять американцев из постсоветского пространства напоминанием о сроках и условиях, на которых они были туда допущены. Если же мусульмане поймут, что Москва отказалась от участия в жизни мусульманской части СНГ, на территории Средней Азии, а возможно, и за ее пределами может начаться широкомасштабная партизанская война.
— Одна из первоначальных задач мультикультурализма заключалась в интеграции выходцев из азиатских стран. Как представители ислама относятся к политике интеграции людей, близких им по взглядам?
— Где начинается интеграция и где она кончается? Али Шириати, один из признанных идеологов исламской революции в Иране, большую часть жизни прожил во Франции, преподавал в Сорбонне, был другом Жана-Поля Сартра. Тем не менее, он стал одним из мощных факторов революционизации иранской молодежи. Это мультикультурализм? Лично я посвятил много времени изучению немецкой классической философии, не будучи чуждым и русской литературе. Это мультикультурализм? И как это сказывается на том, что я являюсь идеологом политического ислама?
Если это — мультикультурализм, то он только укрепляет политический ислам и делает его более привлекательным для внеисламским кругов. Благодаря ему изрядная часть европейской интеллектуальной элиты сегодня приемлет ислам. Причем именно как духовный ответ на маргинализацию по отношению к катку глобализма. Люди, обладающие значительным интеллектуальным ресурсом, чувствуют, что по ним прокатывается бульдозер современной истории, давящий то, что было наработано за последние столетия в плане свободного человеческого самоощущения. И они обращаются к исламу, напрямую связывающему человека с силой, противостоящей второму началу термодинамики.
Космос давит на тебя, но есть Всевышний, делающий тебя центром космоса. При условии, что ты проявляешь политическую и духовную волю, являясь носителем Имана.
ВЫВОДЫ:
1. Человек, погруженный в быт, может не помнить ежеминутно о том, что он — мусульманин. Но если он слышит, как оскорбляют ислам, у него возникает чувство протеста.
2. Императивом номер один для ислама является отрицание сложившейся глобальной ситуации, мирового порядка.
3. Политический ислам, позиционирующий себя как метасубъект большой истории, именно в этой роли оказывается единственным компетентным союзником России, с которым возможен продуманный диалог.
Опубликовано в журнале Со-Общение № 3. Март 2003
“НАИБОЛЕЕ ДРАМАТИЧЕСКОЙ СИТУАЦИЕЙ ЯВЛЯЕТСЯ ВБИВАНИЕ КЛИНА МЕЖДУ РОССИЕЙ И ИСЛАМСКИМ МИРОМ”
Интервью Гейдара Джемаля интернет-изданию Портал-Credo.ru. 25.10.2002
— Как вы считаете, можно ли чем-нибудь оправдать террористическую акцию в Москве 23—26 октября?
— Было бы ошибочным называть эту акцию террористической, потому что неправильное употребление термина ведет к неправильному пониманию картины и, соответственно, ошибочным шагам. В данном случае следует вести речь о военной акции сражающейся стороны, которую надо квалифицировать как глубокий рейд на территорию противника. Такого рода рейды являются профессиональными функциями роты дальней разведки спецназа ГРУ, а также разведывательных управлений армий России и других стран — это чисто военная акция. Терроризмом называются действия, осуществляемые не сражающейся, а политической стороной в мирное время для достижения не военных, а политических целей.
— А вы тут видите не политические цели, а военные — можно ли тут отделить одни от других?
— Я вижу здесь две цели. Одна цель — военная, которую преследует непосредственно чеченская сторона, стоящая за группой коммандос. А другая цель — политическая, которая преследуется теми, кто помогал осуществить эту идею, кто согласовывал ее, кто также стоит за этой акцией — а это уже не чеченская сторона, и она преследует не те цели, которые декларируют чеченцы.
— А что это за сторона, что вы имеете в виду?
— Я говорю о той стороне, который не входит в круг, объединяемый понятием “противоборствующая чеченская сторона”. Помимо этого есть еще другая компонента.
— А что это за компонента?
— Это та компонента, которая ставит перед собой цель нанести удар по режиму президента Путина, добиться падения этого режима и свержения президента.
— То есть вы разделяете версию о том, что к этому имеет отношение Березовский?
— То, что он имеет к этому отношение, — это, во-первых, очевидно, потому что фактически он об этом сказал, но не прямо, а косвенно. В том комментарии, который он дал в ночь после совершения этого события на “Эхо Москвы”, где он обозначил рамки задач, которые соответствуют его политическому проектированию: по его словам, благодаря взрывам президент Путин пришел к власти, а благодаря нынешней акции он может уйти. За этим содержалось не высказанное, но прочитываемое утверждение: во время взрывов Березовский был заместителем секретаря Совета безопасности, фигурой имеющей отношение к спецслужбам, к организации безопасности страны и он неоднократно заявлял, что располагает информацией о том, что это осуществлено со стороны России.
— Вы думаете, он принимал участие в организации взрывов или это без его согласия?
— Это не могло быть без его согласия и участия, он был одним из элементов системы. Он прямо говорит две разных вещи: 1. Я привел президента Путина к власти; 2. Взрывы были осуществлены для того, чтобы привести к власти президента Путина. Если поставить между этими высказываниями стрелку, то получается: “Я организовывал эти взрывы для того, чтобы привести к власти президента Путина”. И теперь, если человек говорит о том, что существует некая симметрия: через что был приведен президент к власти, через то он и уйдет, то возможно логическое допущение, что Березовский организовал и то и другое. Это допущение напрашивается хотя бы потому, что 17 мая этого года в Турции должен был пройти 4 съезд чеченской диаспоры, на котором должен был присутствовать организатор этого съезда Борис Абрамович Березовский. Власти не дали разрешение на проведение съезда. Тем не менее я думаю, что этот съезд и не должен был состояться, а был отвлекающим маневром, и уже тогда было принято решение о содействии этой акции. Чеченцы, которые в ней участвовали, были искренними. Но у тех сил, которые взаимодействовали с чеченскими организациями, были совершенно другие цели и задачи, которые не имеют ничего общего с прекращением войны, так как падение режима Путина не означает прекращения войны. Цель этой акции — компрометация режима, который был построен на том, что на памяти людей жестко дал обязательства покончить с “чеченским терроризмом”, а сегодня власть выставлена в смешном свете. И обратите внимание на то, какие комментарии присутствуют в тех изданиях, которые имеют отношение к Березовскому. Например, “АПН.ру”, комментарии которого носят двойной оттенок: с одной стороны, издевательство над властью, которая ничтожна и, скорее всего обречена, и, с другой стороны, — подстрекательство Путина к резким действиям и немедленному удару по ДК, к штурму. Совершенно очевидно, что штурм с гибелью всех лиц, там находящихся, станет незаживляемой раной в памяти людей и огромным пятном на имидже Путина. Такие советы давал, в частности, Коротченко, который на АПН представлен военным экспертом “Независимой газеты”.
— Коротченко все-таки работал в “НГ” еще при Третьякове, а Третьяков по многим вопросам расходился с Березовским…
— Но он же не ушел к Третьякову, а остался в “Независимой газете” Березовского.
— Возможно, хотя к Третьякову нельзя уйти, потому что просто некуда.
— Да, совершенно верно, но я могу вам назвать по крайней мере одного человека, который работал там и который ушел, — редактор “НГ-религий” Максим Шевченко. Моя точка зрения такова: опальный олигарх выполняет посредническую роль между тем, кто хочет падения режима Путина внутри России, и тем, кто хочет падения режима за пределами России, и захват заложников в Москве — одна из попыток добиться падения режима Путина.
— А вы как на это смотрите, было бы вам жаль режим Путина, если бы он пал после этого?
— Мы должны понять, что, каким бы он ни был, если этот режим рухнет, то ему на смену придет старокремлевская команда. А эта команда будет вести совершено проамериканскую политику, которая, естественно, должна быть антиисламской.
— Разве сейчас, оглянувшись на события последнего года, вы можете назвать политику Путина не проамериканской или антиамериканской? Разве политика Путина не выгодна США?
— Путин не является проамериканским политиком целиком и полностью, поскольку он идет по течению, это оппортунист, который принимает конформистские решения, но который понимает, что полная сдача позиций не приведет ни к чему хорошему.
— А если придут к власти в России “враги” в вашем понимании, то по сравнению с сегодняшними оппортунистами хотя бы наступит какая-то ясность, будет понятно, где враг США, а где друг?
— Я хочу напомнить, что разрушение СССР стало своеобразной “атомной бомбой” для народов Евразии, когда погибли сотни тысяч людей. А сегодня повторение той же ситуации может стать “водородной бомбой”, потому что в этом случае произойдет появление на территории России нескольких суверенитетов этнографических структур.