С приближением зимы становилось все трудней добывать пищу. Травоядные безуспешно искали ее на поверхности почвы, выкапывали из земли корни растений, срывали побеги и сдирали кору с деревьев; животные, питающиеся плодами, часами рыскали под ветвями в поисках гниющего плода; плотоядные неустанно подстерегали свои жертвы на пастбищах и у водопоев, высматривали их в сумеречной чаще, устраивали засады в углублениях скал.
Приближение холодов не причиняло страданий только тем животным, которые умеют летом заготовлять запасы пищи, да зверям, погружающимся зимой в спячку. Всем остальным приходилось круто: потребность в пище с наступлением холодов возрастала, а источники ее удовлетворения иссякали.
Нао, Нам и Гав почти не страдали от голода. Проделанный поход и испытанные приключения развили в них ловкость и предусмотрительность. Издалека они чуяли присутствие врага или добычи; они заранее знали о приближении ветра, дождя, наводнения. Каждое их движение было точно рассчитано и вело прямо к намеченной цели с наименьшей затратой сил. С первого взгляда они научились отыскивать безопасный путь к отступлению, надежное убежище или удобное положение для сражения. Они находили дорогу в чужих местах с уверенностью перелетных птиц. Несмотря на то, что на пути их встречались горы, леса, озера, реки и болота, которые приходилось обходить, они с каждым днем приближались к местам кочевья уламров. Теперь только несколько переходов отделяло их от племени.
Однажды они очутились в холмистой местности. Пелена тяжелых черных туч покрывала небо и, казалось, грозила накрыть и землю. Среди множества дорог, открывшихся перед ними, Нао выбрал длинное ущелье, сквозь которое он прошел в дни своей юности с отрядом охотников-уламров. Он помнил это ущелье, то узкой лентой пробивавшееся среди известняков, то раздававшееся в стороны площадками, и знал, что оно заканчивается крутым спуском, усеянным обломками обвалившихся скал.
Уламры без приключений прошли почти две трети ущелья. В полдень они устроили привал на полукруглой площадке, окруженной отвесно поднимающимися скалами.
Откуда-то из-под земли доносился рокот потока, который низвергался в пропасть. Две темные дыры зияли в скале, — то были входы в известковые пещеры.
Насытившись, Нао вошел в одну из пещер и долга осматривал ее. Он вспомнил, что Фаум когда-то показал охотникам проход в скалах, представляющий кратчайший путь к равнине. Многочисленному отряду охотников крутой откос, усеянный шаткими камнями, показался неудобным; для трех же человек эта дорога вполне подходила, и Нао решил разыскать ее.
Он нашел трещину в стене пещеры и углубился в нее. Пройдя несколько сот локтей, он увидел вдали пятно света: очевидно, выход был близко. Удовлетворенный исходом поисков, Нао вернулся к своим спутникам. Навстречу ему поднялся Нам.
— В ущелье медведи… — начал он.
Гортанный рев прервал его. Нао бросился к выходу. Он увидел Гава, притаившегося за скалой, и пару гигантов-медведей, с двух сторон подходивших к площадке. Густая шерсть делала их нечувствительными к укусам мороза.
Самец был громаден, как бизон; лапы его были толще и короче, чем у самки; лоб выпуклый и мохнатый, как камень, покрытый лишайником; огромная пасть свободно могла вместить человеческую голову и без усилия раздавить ее одним движением челюстей. У самки лоб был плоский, морда короче, и она больше переваливалась на ходу. В облике медведей было какое-то отдаленное сходство с голубыми людьми.
— Медведи-великаны, — прошептал Нао.
Эти звери не боятся ни одного живого существа. Но они страшны для животных только тогда, когда что-нибудь разъярит их или когда их мучит голод; летом и весной они довольствуются растительной пищей.
Оба медведя заревели. Самец раскрыл пасть и сердито покачал головой.
— Он ранен! — заметил Нао.
Действительно, с шерсти огромного зверя стекала струйка крови. Нао с ужасом подумал, что, если эту рану нанес человек, хищник может выместить злобу на них… Нао знал, что медведи-великаны отличаются исключительным упрямством: они не бросают своей жертвы, пока в ней теплится хоть искра жизни. Толстой коже и густой шерсти медведя не страшны ни дротик, ни копье, ни даже палица. Он может вспороть человеку живот одним ударом когтистой лапы, может задушить его в своих объятиях, загрызть мощными челюстями… Это был страшный и опасный враг.
— Откуда пришли медведи? — спросил Нао.
— Самец спустился со склона справа, а самка вышла из-за тех деревьев, — сказал Гав, указывая на несколько сосен, росших на скале слева от пещеры.
Случайно или по инстинкту медведи загородили оба выхода с площадки. По возбужденному реву самца и по поведению самки, злобно глядевшей на уламров, ясно было, что звери жаждут человеческой крови. Медведи не бросились еще на людей, так как были уверены, что тем некуда уйти. Втягивая в ноздри воздух, они старались определить точно расстояние, отделявшее их от уламров, чтобы соразмерить с ним свое усилие.
Нао приказал Наму и Гаву отступить, и, когда медведи, наконец, бросились в атаку, все трое уже были в глубине пещеры. Сын Леопарда, пропустив юношей вперед, сам прикрыл отступление. Уламры бежали со всей скоростью, какую позволял развивать усеянный камнями, извилистый подземный ход.
Медведи, забравшись в пещеру, замешкались, разыскивая след уламров; недоверчивые и осторожные, они медленно шли по подземному ходу и часто останавливались. Они не боялись людей и животных, но долголетний опыт научил их опасаться неизвестного; в их темной, но цепкой памяти прочно укоренились воспоминания о шатких камнях, с грохотом скатывавшихся по склонам гор, о внезапном появлении трещин в земле, о глубоких пропастях, дно которых погружено во мрак, о лавинах, осыпях, обвалах. Ни мамонт, ни лев, ни тигр никогда не покушались на их жизнь, но силы природы не раз жестоко обрушивались на них. Медведи помнили, как они чуть не погибли под снежным обвалом, как их засыпала земля; помнили и вешний поток, в котором они едва не утонули, и острые камни, падавшие на них с высоты и наносившие жестокие раны сквозь толстую кожу.
В это утро впервые за всю жизнь на них напали живые существа. Это произошло так. Три человека стояли на вершине скалы, отвесно подымающейся к небу. При виде медведей они подняли громкий крик и стали метать дротики, один из которых ранил самца. Обезумев от бешенства и боли, зверь кинулся на скалу и попытался взобраться по крутому откосу, доступному разве что ящерице или муравью. Но, видя, что это ему не удастся, он вместе со своей самкой бросился бежать в обход скалы в поисках более отлогого подъема.
Дорогой он выдернул из раны дротик и обнюхал его; запах вызвал в нем какие-то смутные воспоминания. До этих пор он редко встречал людей, и вид их вызывал у него не больше интереса, чем вид волков или гиен. Люди обычно поспешно уступали ему дорогу, и он ничего не знал ни об их хитрости, ни об их силе. Тем больше встревожило его утреннее нападение: привычный ход событий нарушился, возникло что-то новое, неизвестное, а всякая неизвестность пугала медведя.
В продолжение всего дня оба медведя рыскали по холмам, обнюхивая каждую тропинку, каждый камешек. Медведь устал от поисков, и, если бы не боль от раны, он давно забыл бы о встрече с тремя людьми.
Острые приступы боли временами оживляли в его памяти воспоминание о трех странных животных, потрясавших дротиками, стоя на вершине скалы. Однако, скоро боль перестала связываться у него с образом людей, и медведь начал думать только о пище, найти которую в это время года было не так-то легко.
И вдруг он снова учуял запах человека.
Медведь позвал свою самку, которая искала пищу поодаль, так как осенью два таких прожорливых зверя не могли прокормиться на одном участке, и, найдя врагов, они вместе бросились на них.
Уламры, бежавшие по подземному ходу, услышали за своей спиной топот тяжелых ног и мощное дыхание: медведи догоняли их. Непрестанно обнюхивая опущенным к самой земле носом темный проход, звери бежали быстрее, чем уламры.
Ежеминутно люди спотыкались о камни, стукались о выступы стен или попадали ногами в трещины; кроме того, их стесняли оружие, запас провизии и плетенки с Огнем, с которыми Нао ни за что не хотел расстаться. Крохотные огоньки, мерцавшие в плетенках, не давали почти света; отблеск их был еле заметен на стенах подземного хода, однако, это тусклое мерцание все же выдавало беглецов преследующим их зверям.
— Скорее, скорее! — кричал Нао.
Но Нам и Гав и без того бежали со всей быстротой, на какую были способны, и не их вина была, что звери настигали…
С каждым шагом все явственнее слышалось дыхание медведей. Ярость их разгоралась по мере того, как сокращалось расстояние, отделявшее их от людей, и время от времени то самец, то самка грозно рычали. Эхо многократно повторяло их рев, вызывая дрожь у Нама и Гава.
Скоро медведи были уже в нескольких шагах от уламров. Земля колебалась под ногами у Нао, и он чувствовал, что еще через мгновенье страшный удар лапы обрушится на его спину…
Нао предпочел встретить смерть лицом. Он резко повернулся, и свет огонька в плетенке ударил в глаза медведю. Огромный зверь замер, как вкопанный. Неожиданность смутила его. Пристально глядя на огонек, он глухо позвал свою самку. Но еще прежде, чем она подоспела, ярость проснулась в нем с удвоенной силой, и он ринулся на Нао… Уламр отскочил назад и изо всех сил швырнул в морду медведю свою плетенку. Удар пришелся по ноздре. Огонь вывалился из плетенки и обжег медведю глаз. Пока ошеломленный зверь сообразил, что с ним произошло, Нао успел выгадать несколько десятков шагов.
Впереди показалась уже полоса тусклого света. Уламры теперь видели землю под ногами; они бежали быстрей и уверенней, не спотыкаясь. Но и медведи возобновили преследование.
Нао подумал, что на вольном воздухе опасность, угрожающая ему и его спутникам, не уменьшится, а только возрастет.
Снова медведь был в нескольких шагах. Жгучая боль в глазу разъярила его, он забыл всякую осторожность. Кровь ударила ему в голову, и ничто теперь не могло удержать его порыва. Нао чувствовал это по взволнованному дыханию зверя, по его отрывистому, глухому рычанию.
Нао хотел было снова повернуться и дать бой, как вдруг Нам окликнул его. Нао увидел, что впереди обвалившаяся скала загромождала подземный ход, оставляя только узенькую щель у стены. Нам уже миновал эту щель, Гав углубился в нее. Медведь был всего в трех шагах от Нао, когда тот, в свою очередь, скользнул в узкий проход.
С разбегу медведь налетел на скалу; отверстие было слишком узким для него, и только его морда пролезла в щель. Зверь разинул пасть, обнажая острые клыки, и гневно зарычал. Но Нао уже не боялся его: огромная скала не сдвинулась бы с места, даже если бы ее толкали мамонты. Она удерживала медведя так же верно, как смерть.
Сын Леопарда насмешливо крикнул:
— Нао теперь сильнее великана-медведя! У него есть палица, топор и дротики. Он может ранить медведя, и медведь ничего ему не сделает!
И он поднял палицу.
Медведь успел втянуть морду обратно прежде, чем Нао нанес удар; он попятился назад, под прикрытие скалы. Злоба по-прежнему кипела в нем. Но он не поддавался ей. Сегодня он дважды получил урок от двуногого животного, дважды оно причиняло ему боль какими-то странными ударами. И, не будучи в силах отомстить, медведь затаил ненависть. Он знал теперь, что человек — опасный враг, и понял, что одной силы для победы над ним недостаточно, — нужны хитрость и осторожность.
Медведица рычала сзади; она не пострадала от встреч с человеком и не извлекла из них урока предусмотрительности. Но рев самца призвал ее к осторожности, и она попятилась назад, полагая, что впереди встретилась какая-то природная западня. Она не могла предположить, что опасность исходила от жалких двуногих существ, скрывшихся за выступом скалы.
Глава девятая
Утес
Держа наготове копье, Нао несколько времени сторожил у прохода, не вернется ли медведь. Он мечтал отомстить ему. Но самец прятался в темноте за скалой, а самка и не подходила близко. Нао вспомнил, что день на исходе, а до равнины еще далеко, и пошел к выходу.
Подземный ход расширился, и с каждым шагом в нем становилось все светлей. Наконец, уламры выбрались на вольный воздух и радостными криками приветствовали осенние тучи, плывшие по небу, крутой спуск с горы и безграничный простор равнины.
Перед ними расстилались знакомые места; с раннего детства они знали каждое дерево в лесах, каждую травинку в степи, каждый уступ холмов; они тысячи раз переплывали и переходили вброд реку, обходили болота и ночевали под прикрытием нависших скал. Не больше двух дней пути отделяло их теперь от Большого болота, на берегах которого собиралось после войн и охотничьих походов все племя уламров.
Нам рассмеялся, как ребенок, Гав радостно вытянул вперед руки.
Нао, взволнованный воспоминаниями, чуть слышно прошептал: — Мы скоро увидим племя!
Казалось, самый воздух равнины пахнул родным племенем. Весь облик местности здесь был иной, не похожий на земли, оставшиеся позади, на юго-востоке. Пережитые страдания и лишения мгновенно были забыты, и только радость близкого свидания занимала мысли уламров.
Нам и Гав не вспоминали о жестокости старших соплеменников, о тяжелых кулаках Фаума; с гордостью глядели они на маленькие огоньки в плетенках, которые им удалось сохранить, несмотря на тысячи препятствий, страдания и усталость.
Нао жалел, что пожертвовал своей плетенкой; правда, он подарит племени камни, содержащие Огонь, и научит, как пользоваться этими камнями. Но все же он предпочел бы, подобно своим спутникам, сохранить живым частичку того Огня, который он завоевал у кзамов.
* * *
Множество трещин и обвалы делали спуск с горы и трудным и опасным. Уламры осторожно подвигались вперед, опираясь на копья и дротики. Наконец, последние препятствия остались позади, и они очутились на равнине. Теперь перед ними лежала гладкая, хорошо знакомая дорога.
Нао хотел до наступления темноты дойти до излучины реки и там остановиться на ночлег.
День медленно угасал за темными облаками, громоздившимися на западе. В саванне показались стаи волков и собак; уламров удивила их многочисленность: стаи сновали по всей равнине, оглашая воздух тоскливым воем. С первого взгляда видно было, что зверей мучит жестокий голод.
Нао предложил своим спутникам прибавить шагу, зная, как опасны эти звери, когда их много. И в самом деле, волки и собаки разделились на две огромные стаи — направо собаки, налево волки — и побежали по следу уламров, огрызаясь и угрожающе рыча друг на друга. Волки были сильнее и рослей, но собак было значительно больше.
По мере того как ночь поглощала сумерки, глаза хищников сверкали все ярче. Нао, Нам и Гав видели со всех сторон множество светящихся точек, снующих в воздухе, как светляки.
Вначале звери держались на почтительном расстоянии, но чем гуще становилась тьма, тем теснее окружали они людей и тем отчетливее слышен был легкий топот их лап. Собаки оказались более смелыми: некоторые из них опередили людей и преградили им путь. Тогда волки, испугавшись, что предприимчивые соперники перехватят у них добычу, угрожающе рыча, всей стаей бросились на собак. Собаки не испугались: считая, что по праву добыча принадлежит им, они ответили волкам дружным оглушительным лаем и, в свою очередь, оскалили клыки.
Обе стаи, ощетинившись, стояли друг против друга, готовые броситься в драку. Но часть собак побежала за уламрами, и остальные последовали их примеру. Снова две цепи зверей бежали по бокам горсточки уламров. Это упорное преследование в конце концов не на шутку встревожило людей.
Одна собака, ростом с доброго волка, забежала вперед, остановилась, оскалила клыки и прыгнула на Гава. Молодой уламр метнул в нее дротик, и собака с протяжным воем упала на землю. Нам поспешил прикончить ее ударом палицы.