Мы ехали обратно по извилистой и изрытой ухабами дороге. Она была в кошмарном состоянии, и по ней почти никто не ездил. После каждого наводнения приходилось заново наводить снесенные мосты. Даже на главных шоссейных дорогах Суматры все починки производят кое-как. Бригады кули засыпают зияющие ямы корзинами битого камня, и поверхность заравнивается вязкой рыжей землей. При приближении каждой машины работа приостанавливается, чтобы очередной экипаж утрамбовал уже засыпанные участки. И ужасно жаль, что после такого непосильного труда первый же тропический ливень сводит на нет все эти тяжкие усилия. Только самые главные грузовые магистрали удостоились асфальтового покрытия и таким образом стали отчасти неподвластны произволу стихий.
Мы ехали вдоль долины Аласа, любуясь захватывающим дух видом. Лес, простиравшийся вдаль до туманных нагорий, казался изумительной палитрой со всеми оттенками и полутонами зеленого цвета, на которой то там то тут вспыхивали яркие оранжевые или огненные мазки. Сиаманги и тонкотелы, которых наше присутствие абсолютно не тревожило, резвились над самой дорогой, а стайка макак прыгала по отмели у реки. Настала ночь, а мы все еще кружили среди плантаций кампонга, где буйволы валялись в канавах и на рисовых полях шлепали по воде куры и утки.
Дома, в Кутачане, Герман рассказал нам историю трех сирот, которых мы видели. Вся тройка принадлежала полицейскому в Лау-Баленге. До самого недавнего времени охране природы на Суматре больше всего мешало то, что закон нельзя было насаждать силой. Среди самых злостных нарушителей были полицейские и солдаты, которым разрешалось ношение огнестрельного оружия, но даже в том случае, когда работники управления охраны природы конфисковали незаконно содержавшихся в неволе животных, ни места, ни средств для их содержания не было. Теперь, располагая деньгами из международных фондов, помощью Германа и других, наконец-то охотничьи инспекторы оказались на достаточно прочных позициях, чтобы требовать исполнения законов. Но, несмотря на все это, добиться приговора браконьеру было крайне трудно, и оживленная торговля отловленными животными процветала. В Индонезии вошло в моду держать дома ручного орангутана, сиаманга или макаку, и в садах фешенебельных районов Медана и Пематангсиантара часто можно было видеть этих несчастных животных. Европейцы виноваты нисколько не меньше, чем местные жители — да стоит ли далеко ходить: ведь и сами мы проштрафились, купив Тигру! Уличные торговцы, разъезжая на велосипедах, бахвалятся богатой коллекцией животных, но покажут товар только в том случае, если будут уверены, что покупатель их не выдаст. Птицами открыто торгуют на птичьем рынке в Медане, и пестрые ткачики порхают со щебетом в битком набитых клетках. Есть и еще один потребитель — это местные зоопарки, которые пользуются большой популярностью и все время вынуждены покупать новых животных из-за необычайно высокой смертности среди животных в неволе.
Но больше всего природа и животный мир Суматры, да и всей Индонезии в целом страдает от рубки леса на древесину или при расчистке участков для новых сельскохозяйственных угодий. В горах сельскохозяйственные общины до сих пор применяют губительный способ подсечного земледелия. Расчищаются громадные пространства джунглей, но закон запрещает торговлю древесиной, поэтому деревья ценнейших пород просто сжигают, превращая в дым. На расчистках жители сажают то горный рис, то кукурузу, а после сбора урожая этих культур земля идет под тапиоку или красный перец. Через несколько лет земля становится совершенно бесплодной, и ее забрасывают. Лес снова вступает в свои права, но, хотя вторичные кустарники и дикие травы растут быстро, понадобится не меньше сотни лет, чтобы на этом месте вырос прежний грандиозный лес, а такой возможности он никогда практически «не дождется». Каждые два-три года подрост поджигают, чтобы лучше росла трава, на которой пасут буйволов и коров. Конечным продуктом этого трагического процесса вырождения является выветренная пустошь, которая носит выразительное название «бланг». Миллионы акров, где некогда шумел тропический лес, теперь покрыты бесплодным блангом…
Но это единственный образ жизни, знакомый жителям горных деревушек, и на нем основано все их хозяйство. Веками они отвоевывали кусочки земли на опушках джунглей, заставляя границы леса отступать все дальше и дальше в горы. Настанет день, когда уже не останется леса, годного для вырубки, и тогда эти кочующие земледельцы будут вынуждены перейти к новым методам ведения сельского хозяйства. Им рано или поздно все равно придется менять свои методы, независимо от того, запретят ли им сейчас вырубку джунглей или разрешат продолжать свои допотопные приемы вырубки до тех пор, пока джунглей вообще не останется. Стремление сохранить как можно большие пространства девственного тропического леса — это вовсе не чистая сентиментальность. Атмосферный кислород, от которого зависит наша жизнь, выделяется в процессе фотосинтеза зелеными листьями растений, которые в то же время связывают вредный для нас углекислый газ, превращая его в необходимые сахара, и таким образом являются первой ступенью многообразных длинных пищевых цепей, большинство которых человек использует в своих интересах. Великие лесные массивы нашей планеты совершают по меньшей мере половину этой работы, и без них нам грозят неисчислимые беды.
Проблемы, которые возникают в связи с безудержным уничтожением лесов для добычи ценной древесины, куда более сложны. Вряд ли можно надеяться, что бедная страна откажется от такого источника доходов ради горсточки редких животных. Так как хищническое истребление леса на громадных площадях ради выколачивания сиюминутных прибылей — чистейшее безумие с точки зрения перспективной экологии и экономики, многие правительства пытаются компенсировать эти потери проектами восстановления угодий для помощи местному населению. На Северной Суматре правительственные учреждения попробовали отыскать компромиссное решение, разрешив выборочные рубки по лицензиям. При условии надлежащего контроля и в случаях, когда порубки равны или меньше, чем ежегодный прирост, этот метод хозяйствования может одновременно приносить прибыль и успешно сохранять разнообразные лесные ландшафты, необходимые для существования богатейшей фауны.
Мы с Кэти и Германом решили своими глазами убедиться в эффективности такого метода и посетить резерват в низине к северу от Медана, где уже несколько лет производила вырубку леса китайская компания. Мы хотели посмотреть, какое влияние деятельность человека оказывает на животный мир района. В Сикундоере мы сможем сравнить лес трех типов: девственные джунгли, куда заходят только добытчики сока каучуконосов; участки, где лесные браконьеры занимались незаконной порубкой в течение многих лет, но пользовались только ручным трудом и в небольших масштабах; и, наконец, места, где валку леса производила промышленная компания и для вывоза леса использовалась тяжелая техника.
Лендровер был нагружен всем необходимым для путешествия, и мы отправились в Пематангсиантар, где Энс придется остановиться у друзей и заняться выхаживанием маленького орангутана, слабенького и больного. Наш путь лежал мимо красивейшего озера Тоба, и мы устроили привал среди серрацений на вершине холма, откуда открывался чудесный вид на мерцающие голубые воды. В озеро, стиснутое с трех сторон угрюмыми черными отрогами, несет свои воды грандиозный водопад, низвергающийся сплошным ревущим белопенным каскадом. Далеко внизу поля риса, золотые и зеленые под лучами вечернего солнца, прильнули к подножиям гор, а на дальнем южном берегу в дымке вырисовывались расплывчатые силуэты вилл Прапата — процветающего туристского центра. Поборов эти искушения, мы спустились по извилистой дороге в Пематангсиантар — очаровательный прохладный городок, где архитектура явно носила следы голландского влияния и напоминала минувшие дни колониального владычества. Воскресный рынок (пасар) был в полном разгаре, и мы отправились бродить в толпе между ломящимися от товаров прилавками, где было все — от экзотических фруктов до плетеных корзин и ярких саронгов. Мы закупили целую груду красного перца и соленой рыбы — припасы для нашей экспедиции.
Распрощавшись с Энс, мы поехали на север через рощи рамбутана и чайные плантации, чтобы захватить в Медане двух чиновников управления охраны природы, которые должны были нас сопровождать, а затем отправиться дальше, по побережью до Сикундоера. Нас пригласили в гости два брата-китайца, разрабатывавшие лесную концессию, которые обещали нас доставить обратно на барже компании.
Мы выехали к реке, где под полуденным солнцем мирно дремал кампонг. Уровень воды в реке менялся с приливными течениями, и пока еще вода не поднялась достаточно, чтобы тяжелая баржа смогла пройти над песчаными отмелями. В ожидании прилива мы развлекались, наблюдая за стайкой серебристых тонкотелов. Одна из самочек таскала на себе крохотного детеныша ярко-оранжевого цвета, который поразительно контрастировал с угольно-черным и серебряным цветами шерсти родителей. Но тут сонный покой был нарушен грубым грохотом мотора, и громоздкая посудина появилась из-за поворота. Дремавшая деревня мигом оживилась. Замелькали причальные канаты, раздались громкие команды, и громадное судно, подвалившее к берегу, было закреплено у причала. Невесть откуда взявшиеся полуголые юнцы облепили баржу, как муравьи, и принялись вручную перегружать распиленные доски на старый грузовик для перевозки мебели. Наш друг — китаец поспевал повсюду: то висел на подножке грузовика и бешено жестикулировал, когда машина давала задний ход, то угощал сигаретами отдыхающую команду, следя, чтобы чашки с чаем непрерывно, как по конвейеру, двигались в нашу сторону. Женщины спустились к мутной реке, чтобы поразвлечься и заодно постирать. Намоченные саронги основательно намыливали, затем колотили их о деревянную пристань и полоскали в мутной илистой воде. И, как ни удивительно, одежда выходила из этой воды яркой и идеально чистой.
Через час отчаянной суеты весь груз с баржи был снят, и на борт приняли припасы для лагеря лесорубов в верховьях реки. Колоссальные открытые корзины были доверху набиты репчатым луком, рисом и громадными блоками сигарет, которых купцы не жалели, платя по шестипенсовику за двадцать блоков. Мы с большой осторожностью прошли по узкой доске над зияющей ямой трюма и устроились со всеми доступными нам удобствами на замасленных бортах. Машинист долго дергал, тянул, жонглировал гаечным ключом, пока допотопный двигатель не ожил и не застучал, изрыгая густые клубы дыма и пара. Вода заклубилась, задержавшиеся на барже с криками попрыгали за борт, и наше тяжеловесное судно вышло на середину реки. По берегам выстроились маленькие хижины, и голые коричневые ребятишки, плескавшиеся возле берегов, приветствовали наше продвижение вперед восторженным визгом. Вскоре мы оставили кампонги далеко позади, и над ленивой рекой навис темный полог джунглей. Висячие ветви фиговых деревьев купались в заводях, где сновали и бросались прочь при нашем появлении стайки серебристых рыбешек, а высоко над нашими головами пчелы с громким жужжанием кружили возле своих подвесных сотов.
Из-за поворота впереди нас показалась небольшая лодка-прау, в которой сидели три голых мальчугана. Увидев Кэти, они быстро причалили к дальнему берегу и скромности ради натянули свои выгоревшие на солнце шорты. Махая нам руками, они с хохотом прошли мимо нас, однако через несколько сот ярдов снова подняли весла и разоблачились, а затем продолжали путь. Вскоре мы стали потихоньку подваливать к маленькому причалу, возле которого лес был вырублен. Нас ждал большой грузовик-лесовоз. Наше лагерное имущество быстро забросили в кузов, и не успели мы вскарабкаться следом, как шофер уже дал газ.
Грузовик, громыхая, мчался по изрытой ухабами дороге, окруженной стеной высоких папоротников и желтых цветов симпо. Великолепные бабочки с крыльями, отливающими нежно-шоколадными и сверкающе-пурпурными тонами, сопровождали нас, как свита. Мы переваливали через упавшие стволы, взбирались на кручи и съезжали с обрывистых склонов; наша колымага то и дело грозила опрокинуться и кувырком полететь в долину. Нас швыряло из стороны в сторону, и мы отчаянно вцеплялись в наши драгоценные камеры, приходя в ужас от одной мысли о том, что они вывалятся из кузова, лишенного бортов, и их раздавит одно из гигантских колес. Когда крутизна оказывалась не под силу мотору и грузовик начинал буксовать, сидевшие позади кабины рабочие в промасленных рубашках, промокших от пота, соскакивали на землю, устанавливали ручные лебедки и принимались тянуть и тащить, подбадривая шофера криками. Наконец, бешено вращая колесами под натужный вой мотора, эта колесница Джаггернаута[21] с помощью туго натянутых проволочных канатов понемногу вползала на скользкий склон холма. А когда мы с ревом неслись вниз по следующему спуску, рабочие прыгали в кузов на ходу с такой отчаянной смелостью, словно им жизнь не дорога. Таким вот образом мы и доехали до главного лагеря лесорубов — довольно большого поселка из кое-как сколоченных деревянных хижин, между которыми тянулись длинные сараи лесопилок, откуда доносился визг циркулярных пил, разделывающих громадные бревна.
В Сикундоере мы провели неделю, устроившись в маленьком «пондоке» в нескольких милях от главного лагеря. Хозяин предоставил в наше распоряжение двух боев для разных услуг и паванга в качестве проводника. К превеликому сожалению, последний имел весьма превратное представление о том, чего от него ждут. Чтобы дать нам прочувствовать, что ему не даром плачены деньги, он ежедневно первую милю нашего маршрута проводил нас через отвратительное болото, непроходимую чащу джунглей и глубокие расщелины, которые надо было переходить по ненадежным тонким деревцам. На середине одного особенно шаткого стволика Кэти сдрейфила и, когда он заходил под ней ходуном, поспешно уселась на него верхом, так что остаток пути ей пришлось проделать ползком на «пятой точке», к немалому удовольствию нашего легконогого проводника.
Как-то утром нам продемонстрировали технику лесоповала. Ловкий юноша срубил два молодых деревца и крепко связал их в форме буквы Y, так что они образовали платформу вокруг ствола лесного гиганта. Цепко ступая босыми ногами, он балансировал на этих тонких опорах, широко размахивая топором. Острое лезвие крушило толстую кору, но след от каждого удара оставался ничтожный. Ясно было, что работа затянется надолго, и нас поразило, что она производится таким первобытным способом. Но молодой лесоруб отлично знал свое дело: сделав широкую насечку с одной стороны ствола, он перешел дальше и начал все сначала. Он обливался потом от напряжения и каждые несколько минут прерывал работу, выжимал грязную повязку, обмотанную вокруг бедер, и вытирал ею пот. Потребовался примерно час изматывающей работы, прежде чем громадное дерево дрогнуло и начало падать. Нанеся последний удар, лесоруб отскочил в сторону, и могучий колосс медленно склонился и с треском упал на землю. Мы измерили его шагами — в нем оказалось двести футов, он был в три раза выше, чем вековой дуб в Англии.
В своем падении сучья гиганта увлекли несколько соседних деревьев, и с одного из них бросилась в воздух рыжая белка-летяга, которой пришлось искать более надежное убежище. Она плавно пролетела около шестидесяти ярдов, села на ствол, неуклюже вскарабкалась вверх и снова прянула в воздух. Распластавшись в воздухе, с развевающимся пушистым хвостом, она напоминала красно-бурого воздушного змея, безмятежно парящего между деревьями. Кэти была в восторге от этого дневного представления, которое, как она была твердо уверена, было устроено сверх программы специально в ее честь.
В Сикундоере мы изучали ландшафты, которые в той или иной мере подвергались воздействию человека, и свое обследование закончили посещением лагеря лесных браконьеров — они без всякой лицензии валили лес всего в двух милях вверх по течению от нашего пондока.
Высокий берег, круто вздымавшийся вверх, напоминал лыжный трамплин, только без снега. На самом верху трое стройных коричневых юнцов, пыхтя и кряхтя, волокли к склону громадное бревно. Это и были лесные браконьеры. Им было никак не больше двенадцати — тринадцати лет, и ни одного старше двадцати лет мы среди них не встретили. У них были длинные черные кудри, схваченные яркими головными платками — ни дать ни взять индейцы ацтеки. Бревно было обвязано толстым канатом, и они отчаянно тащили его с помощью ржавого ворота, выбиваясь из сил, чтобы продвинуть дерево на несколько футов. Тяжело же им доставались эти футы! У них уходило несколько месяцев на то, чтобы перетащить колоссальное дерево с того места, где оно свалилось, к береговому обрыву. Драгоценная добыча последнюю сотню ярдов катилась по склону, плюхалась в воду и ждала вместе с остальными стволами паводка, который подхватит их и снесет в большую реку, где их соберут эти лесные грабители. Однако их должно было обязательно пронести мимо поселка китайской компании, и мы сильно подозревали, что многие бревна так и не доплывут до места назначения, а окажутся на лесовозной барже. Несколько бревен уже лежали в мутной воде, но не в виде аккуратных плотов, которые мы привыкли видеть у канадских лесорубов, а как попало, одно поверх другого, запутавшись в прибрежной растительности. Очевидно, эта древесина очень высоко ценилась у лесных грабителей, если они шли на такие затраты физических сил, не боясь потерять большую часть своей добычи. Ее можно было лишиться как из-за активности китайской компании, так и из-за прибрежных песчаных отмелей. При всем при том отношения между двумя партиями, судя по всему, были прекрасными, и я подумал, что они, должно быть, пришли к взаимовыгодному соглашению.