— А где же наши остальные «Уралы»? — спросил я у него.
— А хрен их душу знает... — задумчиво произнес тот, — я так думаю, что в КПЗ[31], где же им еще быть. Хотя... — Он усмехнулся, пожевал губами и вдруг спросил: — А ты что же, неужто так крепко спал, что ничего не слышал? Они же тут всю ночь колобродили... Такую езду устроили, как тебя не задавили, это я просто удивляюсь. Тот, золотозубый-то, жбан самогону из деревни привез да полон кузов дружков пьяных... Что они тут выделывали, как куражились, этого я тебе и передать не могу... Такой концерт устроили, что деревенские из самого Тяжина ГАИ для них вызвали. Тут милиция за ними целую охоту устроила, а ты все проспал. Это же какой сон иметь надо!..
Тем временем проснулись Саша с Петькой, и Саша сразу же стал ныть:
— Ведь говорил же я ему, говорил... Машины наши заметные: «Уралы», да и перегон до Игарки тут не каждый день идет, а груз, это же ведь не груз, а конфетка — фанера, древесная плита, веревка — да на такой груз у всех глаза да зубы разгорятся... Я у черта этого, у Васьки, руль силком из рук рвал-рвал. «Куда же — кричу, — ты такой-то, а?! А за тобой следом и нас потащат, хоть и трезвые мы, но ведь пивка-то приняли да «Агдамцу» по стакану, а от пива с «Агдамом» прибор сильней, чем от водки, показывает»... Да нешто он послушал меня, кого там!..
Не успел я сварить чаю и сервировать на травке немудреный завтрак, гляжу, идет по косогору грустный-прегрустный наш Володя. Пижонская курточка его разорвана, брюки испачканы навозом, на заднице отчетливо виден след сапога, но на лице ни фонарей, ни ссадин нету.
— Где машины?! Где Васька?! — набросился на Володю Саша.
— Известно где, — грустно махнул рукой Володя, — в милиции. Васька в КПЗ сидит, весь в навозе с ног до головы. Машины наши во дворе поставили, груз по акту описали, кабины опечатали. Все документы у нас забрали... Мне трубку в пасть полчаса пихали, да слава богу, ничего не показала она — я же самогону-то не пил, вот меня и отпустили... Сказали, что оштрафуют, а потом права отдадут, а Ваську, говорят, вашего мы судить будем. Он ведь, варнак, всю тяжинскую милицию так обматерил, как они сроду и не слыхивали, ногой следователя в живот ударил, один со всей милицией дрался, двоим таких фонарей навесил... Они же ночью на него целую облаву устроили, он по каким-то скотным дворам колесил да вляпался в навоз по самую кабину... А сперва они наши машины перепутали — и давай меня гонять...
— А ты-то чего от них удирал?! — горестно всплеснул руками Саша.
— Так ведь гонют, тут каждый побежит... Догнали они меня, вытащили из кабины и давай лупить, потом следователь подъехал, посветил фонариком мне в морду. «Нет, — говорит, — это не тот!» Ну, тут они мне еще добавили, от расстройства, и за Васькой кинулись. До самого утра его гоняли, покамест он в этот навоз не залез. Вытащили его оттуда, следователь шарахнул было Ваську кулаком по морде да весь кулак в дерьме коровьем вымазал. Ну и больше они его бить не стали. Сидит теперь, голубчик. Чего делать-то будем, старшой? — обратился он к Саше.
— Вот теперь я старшой, — горько усмехнулся тот. — Как вам чё путное говоришь, нешто вы слушаете? А как в дерьмо залезли, сразу — старшой. Ладно, поехали в милицию, права-то Васькины у меня, хорошо, что я вчера ночью их у него отнял. А как он себя потом в милиции-то держал, хорошо?
— Да кого там! — махнул рукой Володя. — Кричал, что лычки и звезды им всем поснимает, требовал звонить в Новосибирск, орал, что у него брат — начальник ГАИ по всей Сибири... Плохо себя вел, очень плохо.
— Вот это зря! — философски заметил длиннолицый шофер «ЗИЛа». — Уж коли вляпался в такое дерьмо, молчи и кайся. Виноват, дескать, бес попутал, больше такого не повторится. Вот у нас в прошлом месяце так же двоих шоферов замели. Один все молчал да сопел, а второй всю ночь, вроде вашего золотозубого, выступал. А наутро начальник и говорит им: «Вот его я отпущу, потому как вижу — нагрешил мужик и кается, а тебе, козлу, врежу на всю железку, чтобы в другой раз в бутыль не лез». Так и сделал. Но вы еще погодите, нынче воскресенье, начальство отдыхает, в девять в ГАИ пересменка, может, утренний в хорошем настроении будет да и отпустит вашего Ваську. Хотя навряд ли — Васька же весь по уши в дерьме...
— Вот и выпустят его, чтобы не вонял, — предположил я.
— Ну, вони-то они не боятся, — сказал опытный шофер «ЗИЛа».
— Ладно, — хмуро и решительно произнес Саша, — чего рассуждать, поехали. До Тяжина тут всего километров восемь, мы мигом...
— Только вы уж там поаккуратней с этими мастерами машинного доения... — посоветовал длиннолицый.
— Чего? — не понял Володя.
— Да у нас на автобазе так гаишников зовут, — обнажил в улыбке свои желтые зубы длиннолицый.
Володя с Сашей уселись в кабину, и «Урал», взобравшись на косогор, быстро скрылся за поворотом.
Вот теперь сидим мы с Петькой на берегу речки вдвоем — голубой «ЗИЛ» уже умчался на запад, в сторону Новосибирска — и внимательно следим за дорогой: вдруг Витя решит искать нас и опять попытается промчаться мимо. На речку пришел рыбачить удочкой дед-инвалид на костылях. Попросил закурить, я было отказал (люди мы с Петькой некурящие), но у Петьки оказалась почему-то пачка Васькиного «Беломора».
— А я вже тут спозаранку бул, пустые бутылочки собрал — и мусору нет, и мне, убогому, на табак, — кланяясь, сказал дед. — Как говорится, дзенькую бардзо.
— О, — удивился я. — Пан разумеет польску мову? Пан поляк?
— Нет, — смутился дед, — белорус я. Католики мы, вот и разумеем польску мову.
— Католик? — удивился я. — Да где же ты здесь, дед, католический костел найдешь, посреди Сибири-то?
— И откуда тут католическая вера возьмется? — добавил Петька.
— Вера вот тут, — постучал себя старик по груди в области сердца, — кто верит, тому везде костел... Тому больше ничего и не надо. Хотя, если бы был костел, ну, тогда хорошо бы було... — Он грустно улыбнулся. — Еще раз дзенькую, панове. Всякой вам удачи и здоровья. - И он заспешил (если это слово можно употребить, описывая его ходьбу) к тихой заводи с нависшими над ней ивовыми кустами. А мы вдруг увидели на косогоре Сашин «Урал».
— Ну, что там, в милиции? — чуть не хором закричали мы с Петькой, едва Саша выпрыгнул из кабины на траву.
— А я не знаю, — огорошил он нас, — я решил туда не ездить. Подумал я, подумал да и высадил Володьку на полдороге. Как вляпались, так пускай и выкручиваются. Дал я ему шестьдесят рублей, права Васькины, оставил красноярский телефон своих родственников. Ниче, права ему отдадут, свой «Урал» до Красноярска он пригонит сам, там втроем и решим, как Васькину машину перегонять. А этот гусь в яблоках...
— В дерьме... — поправил Петька.
— Ну да, — согласился Саша, — пусть сидит, раз он такой дурак.
— Недолго погулял он на свободе, — вздохнул я. Наскоро заглотив кружку полуостывшего чая и бутерброд все с теми же консервами «Ланчен мит», Саша вскочил в кабину и скомандовал:
— Живо вперед, покамест они тут нас не хватились!
И вот уже мы с Петькой вдвоем сидим в кабине «Урала», мчащегося в сторону Красноярска, а наш водитель продолжает рассказывать:
— Володьке-то штраф платить надо, вот он и собрался домой, в Курган, телеграмму отбивать. Я ему посоветовал: ты, говорю, так и отбивай: пошел, дескать, по бабам, да неудачно, попал в КПЗ, так что выручай, дорогая женушка! — Саша засмеялся, но, не встретив ответной улыбки, стал озабоченно оправдываться: — Ну а что, что я, по-вашему, должен был делать? А если бы они мне там, в милиции, тоже трубку совать в пасть стали, и она, трубка-то эта, показала бы чего-то этакое, что тогда, а? Куда бы тогда вы с вашим грузом делись, ежели бы меня рядом с Васькой посадили? Я ведь вчера и пиво пил, и «Агдам»!.. Нет, я так решил, что мне лучше к черту на рога не лезть. Я об вас думал...
Настроение у нас было прескверное, дорога от Тяжина до Боготола, а затем от Боготола до Ачинска такая, хуже которой и представить себе трудно, так что ехали мы в грустном молчании. И в довершение всего этого на колдобинах и рытвинах, до краев налитых жидкой грязью, потеряли мы гайку и шайбу, которыми кабина нашего «Урала» крепилась к станине, а потому машина наша громыхала и дребезжала, как старое корыто.
И вот, постепенно вырастая из-за реки, стал приближаться к нам город Ачинск. Сначала мы увидели, что горизонт начал окрашиваться в разные ядовитые цвета, потом мы увидели контуры труб, из которых шли вверх разноцветные дымы (они-то и красили горизонт), а потом мы увидели мрачные бастионы заводских корпусов (это был, судя по всему, знаменитый АГК — Ачинский глиноземный комбинат), следом за ним мелькнули домишки, а потом из-за поворота сверкнула серебром лента большой сибирской реки Чулым (сколько этих Чулымов по Сибири!). И вот он перед нами — Ачинск!
Может быть, незначительный этот городишко не стоил бы такого внимания, если бы не события, случившиеся в его окрестностях с Петькой двумя годами позже. Тогда, по дороге в Красноярск, мы были совершенно уверены, что посещаем сей град в первый и последний раз в нашей жизни. Откуда мы тогда могли знать, что в восемьдесят пятом году во время работы в электроразведочном отряде геологической экспедиции Томского университета, двенадцатого июля (в Петров день!) в двенадцать часов дня в двенадцати километрах от вот этого самого Ачинска перевернется грузовик, и Петька будет доставлен в Ачинскую районную больницу с диагнозом: «Множественный перелом костей свода и основания черепа»[32].
К великому нашему счастью, в зачуханном этом городишке оказалась превосходная больница и первоклассный нейрохирург Геннадий Николаевич Мельников, благодаря мастерству и упорству которого Петька, можно сказать, заново родился в этом Ачинске, столице «химиков» и алкашей, городе, где мы встретили столько любви и участия.
На понтонной переправе через Чулым (переправа стоит три рубля) контролерша игриво спросила нас:
— А вы, случаем, по дороге никого не потеряли?
— Потеряли! — радостно закричал Петька. — Вот такой же самый «Урал»!
— «Урал» ваш поехал обедать в столовую на Партизанскую улицу. Там он вас и ждать будет.
Однако в указанной столовой нашего Вити не оказалось (попутно замечу, что столовая была ужасной). Саша на машине отправился назад, на переправу (вдруг Витя вернется и станет ждать нас именно там), а нам строго-настрого велел находиться возле столовой и никуда далеко от нее не отлучаться. Я остался дежурить на углу, а Петька отправился шляться по Ачинску в поисках общественной уборной. Возвращаясь назад, он обнаружил наш пропавший «Урал». Тот был припаркован возле местного кинотеатра, правда, самого Вити в нем не было, он смотрел кинофильм «Найти и обезвредить».
И вот у нас вновь образовалась автоколонна (правда, теперь всего из двух машин). Петька пересел в кабину к Вите (всю дорогу он будет пересказывать ему тяжинские приключения), и мы тронулись в путь. Дорога от Ачинска до Красноярска была хорошей, так что добрались мы туда засветло и без всяких приключений.
Мы с Петькой вылезли из кабин возле дома, где живет Саша. Машины с грузом будут ночевать здесь, во дворе. Завтра в девять утра мы придем сюда и поедем к причалам речного порта, где нас будет ждать судно «Топограф» с баржой. Мы погрузимся на них и отправимся в Игарку прямым ходом.
В красноярском Академгородке почти никого из знакомых найти не удалось (разгар лета, да к тому же еще и воскресенье). Квартира Льва Васильевича была пуста; Валеры, того самого, что приютил нас с Триасовым Гением в семьдесят пятом году[33], тоже дома не оказалось. Валера вчера улетел на Сахалин — там при весьма загадочных обстоятельствах погиб его друг, и Валера со вдовой и следователем поехали разбираться в этом темном и страшном деле, происшедшем среди нехоженой сахалинской тайги в охотничьей избушке. На это он решил истратить свой отпуск. К счастью, дома оказалась Люся, жена Валеры (да куда бы она могла деться, беременная, на восьмом месяце?), а также старший Валерии сын Олег. Олег, хоть и намного моложе Петьки, — уже заядлый и довольно умелый скалолаз. Неделями пропадает он на Красноярских Столбах (Странно, что Люся относится к этому совершенно спокойно и нисколько не волнуется за жизнь и здоровье старшего сына), а нынче приехал на воскресенье помыться, сменить бельишко, подкормиться да запастись харчами на следующую неделю. Я уже давно спал на раскладушке, а Петька с Олегом все говорили и говорили о горах, скалах, страховках, дюльферах, шкуродерах и прочих прекрасных и ужасных вещах.
11 июля
Напрасно Иван Филиппович уверял меня в Новосибирске, что катер «Топограф» будет ждать нас у причала в Коркине или в Кубекове, что шофер «Урала» все знает: куда, как и когда вести нас и наш груз. Ничего этого Саша не знал, и в Кубекове, куда поутру привез он нас с Петькой и наш груз, никакого катера не оказалось. Стояло там, правда, унылое, насквозь проржавевшее судно «Академик Жук», но было оно наполовину разобрано на запасные части. В Коркине про наш «Топограф» тоже никто ничего не знал, там вообще никаких катеров не было, а сплошь стояли лихтера под погрузкой (грузились они в основном вином и водкой). Мы вернулись на базу в Кубеково и там совершенно случайно выяснили, что это отнюдь не база Красноярского отделения СНИИГГиМСа, а какая-то другая, абсолютно посторонняя геологическая база. Впрочем, сторож этой базы (единственная живая душа, которую мы там встретили) даже обрадовался нам. Во-первых, он безумно маялся от одиночества; во-вторых, ему нужен был напарник, чтобы ловить бреднем рыбу. Он сразу рассказал нам, что база это точно какая-то геологическая, но какая, убей его бог, не знает, знает он лишь, что хранится тут пропасть всяческого барахла, что тут грузятся суда до Игарки, что фамилия начальника Попов, что он иногда приезжает сюда на своей машине, но, слава богу, довольно редко. Последний раз, правда, наведывалась кладовщица, но было это в начале прошлой недели. После паузы сторож добавил, что зовут его Сашей.
Что же нам делать-то? Вот положеньице-то: «Урал» держать дольше мы не можем (тем более что шофер Саша волнуется о судьбе своих товарищей, застрявших после необдуманного веселья в Тяжине), а в кузове, между прочим, три с лишком тонны груза, который где-то надо хранить, потом грузить на «Топограф» (где он и когда будет?), нам самим где-то надо искать Ивана Филипповича и этот сгинувший неизвестно куда катер и т. д. и т. п. Почесав в затылке, решил я машину разгрузить и отправить заметно тосковавшего шофера Сашу на все четыре стороны. Груз мы сложили аккуратным штабелем и покрыли его большим брезентом на случай дождя. Петьку я оставил сторожем при этом грузе, а сам на опустевшем «Урале» отправился в центр города, в Красноярское отделение СНИИГГиМСа в надежде, что мне помогут там разыскать Ивана Филипповича и провалившийся невесть куда «Топограф».
В КО СНИИГГиМСа было совершенно пусто: все были либо в полях, либо в отпусках, но зато в отделе снабжения (похоже, единственном месте, где были люди) собственной персоной сидел... Иван Филиппович, а прямо против него — щуплый и вертлявый капитан нашего «Топографа». Трудно сказать, кто из нас этой встрече обрадовался больше: я или Иван Филиппович. Он уж и не знал, что делать и где искать нас с нашим грузом, и собирался организовывать из Новосибирска поисковую группу. Я доложил обстановку, и Иван Филиппович совершенно одобрил все мои действия. Еще он добавил, что сегодня, судя по всему, в рейс мы не выйдем, а вот завтра — непременно. После этого возникла неловкая пауза, и я понял, что мешаю разговору Ивана Филипповича с капитаном. Мы договорились, что я вернусь сюда, в отдел снабжения, к четырем часам, когда и получу все инструкции к дальнейшим действиям.
Однако в четыре часа ни Ивана Филипповича, ни капитана в отделе снабжения не оказалось. Вахтерша сказала мне, что они ушли обедать (а может, ужинать?). Вздохнув, уселся я у запертых дверей отдела снабжения и стал ожидать: без наставлений Ивана Филипповича уйти я не мог.
Иван Филиппович появился в шестом часу, один, без капитана и, как мне показалось, слегка навеселе. Он велел мне отправляться в Кубеково и завтра с утра ждать там «Топограф» с баржей. Кроме того, он сказал, что в городе Енисейске нам придется взять на борт еше тонн двадцать пять груза; объяснил, где, как и кого искать там, в отделе снабжения Енисейской геофизической экспедиции. Потом, грустно разведя руками, он добавил, что нынче до Кубекова придется добираться мне своим ходом, так как никакого транспорта тут у него нет (то есть придется мне ехать на троллейбусе до алюминиевого завода, а далее километров семь-восемь топать пешком).