За сухофруктами мне пришлось идти на склад. Продовольственные склады — гигантские сараи, крытые гофрированным белым металлом (похоже, алюминием), почти совершенно пусты — за зиму почти все продукты тут подобрали, а суда с продовольствием начнут подходить лишь недели через три-четыре (тогда, видимо, эти сараи будут забиты товаром под самую крышу). Сухофрукты лежали в «крапивном» мешке, одном-единственном, и оказалось их всего пять с половиной килограммов. Чтобы не возиться, кладовщица продала нам все разом и даже с мешком вместе.
В магазине встретил я Льва Васильевича, с которым были мы на Таймыре в семьдесят втором году на горном массиве Тулай-Киряка-Тас (это путешествие описано мною во втором томе моих «Записок»). Был Лев Васильевич со своей неизменной лаборанткой Ирой, которая впоследствии стала его новой женой. Они днями улетают к устью реки Шренк, что впадает слева в великую Нижнюю Таймыру (в истоке Нижней Таймыры будем, напоминаю, работать мы). Они нынче квартируют у топографов, куда на завтра пригласили нас всех от имени хозяев.
Вечером (деление на времена суток, напоминаю, тут чисто условное, поскольку круглые сутки в небе висит полярное незакатное солнце) я пошел на рыбзавод за солью, остальные ребята — на берег реки Хатанги за углем (нам надо взять с собою не менее шести мешков его, потому как без печки у подножия Бырранга обойтись невозможно).
Как и в прежние времена, Хатангский рыбзавод никем не охраняется, и пройти туда беспрепятственно может всякий в любое время суток. Без особенного труда нашел я огромный штабель мешков с крупной посольской (не от слова «послы», а от слова «солить») солью, лежащих прямо под открытым небом («их моют дожди, посыпает их пыль», как сказал поэт). Штабель, правда, уже совершенно окаменел, и отделить от него один мешок мне удалось с большим трудом. Излишне и упоминать, что за все время этой «операции» никто мне не сказал ни одного укоризненного слова и вообще никто не повстречался на пути.
В Хатанге стоит очень теплая (для этих мест, разумеется) погода. И потому полно комаров.
27 июля
Несмотря на то что заявка в авиаотряд на заброску нашего отряда к заливу Нестора Кулика составлена совершенно неправильно и в ней даже отсутствует гербовая печать (а ведь это как-никак финансовый документ!), мы на завтра поставлены в план. (Совершенно непростительная оплошность для такого делового аса, как Иван Филиппович, хотя, может быть, теплые отношения с местным авиаотрядом за все эти годы и «размагнитили» этого делового гиганта.) Дело в том, что у авиаотряда сейчас очень мало работы, а потому они заинтересованы в заказчиках.
Константин Иванович с Сашей идти в гости к топографам отказались. Они решили нынешний день употребить на обсуждение планов будущей работы, а потому и Леше (хотя он и хотел пойти с нами) пришлось остаться «дома». Ну а поскольку мы с Петькой ничего в геологии не понимаем и наше мнение ни по каким вопросам никому не интересно, нас в гости отпустили.
Топографы жили превосходно. Рубленый дом-пятистенок, где помещалась их база, был хорошо протоплен, несмотря на летнюю жару (как-никак Арктика!), до блеска отмыт, заботливо ухожен и битком набит всяким топографическим и геодезическим снаряжением. На небольшом чистеньком дворике стояли два солидных сарая и маленькая уютная банька. Сегодня у топографов банный день. Все уже вымылись — распаренные, с расчесанными бородами и чубами, умиротворенные и притихшие, сидят они за огромным столом в кухне-столовой. Нам тоже предложили попариться (банька еще не простыла), но мы с Петькой от этого удовольствия отказались — только вчера мы парились в роскошной бане Ивана Филипповича в Игарке. Вместе с хозяевами за столом сидят Лев Васильич (тоже распаренный и умиротворенный) и несколько геологов из ВСЕГЕИ[40] и Севморгео (бывшего НИИГАА[41], я уже рассказывал об этом институте на страницах своих дневников); одного из этих геологов я как-то даже здесь же, в Хатанге, кормил обедом, и он (этот геолог) тотчас вспомнил и меня, и тот обед.
Пока накрывали на стол, мы с Петькой отправились бродить по дому. Дом как дом, ухоженный деревенский очаг жизни, который хозяева любят и почитают. Стоят повсюду раскладушки со спальными мешками, некоторые покрыты цветастыми пледами; на стенах карты, где флажками обозначены места работы отрядов; развернутая рация, рядом с нею вахтенный журнал и наушники; на гвоздях, вбитых в стены, висят меховые куртки, ватные штаны на помочах, шапки-ушанки, негнущиеся брезентовые плащи; в углу стоят ружья и карабины. Петька хотел было сунуть нос в вахтенный журнал, но я шуганул его из радиорубки, и он, обидевшись, ушел на кухню.
Как водится, после бани и со встречей выпили водочки и коньяку (все, кроме, разумеется, Петьки). За столом хлопочет хозяин Виктор Терентьевич, круглолицый здоровяк с большой, аккуратно подстриженной бородой. На столе — оленина, тушенная с черносливом, малосольные гольцы, маринованные огурцы и помидоры (венгерские, из банки) и какой-то диковинный закарпатский охотничий салат (тоже консервы).
— Уж больно сильно в нынешнем годе у нас рыбнадзор лютует, — сокрушается Виктор Терентьевич, накалывая ломтик янтарного гольца, — меня на прошлой неделе, однако, тыщи на четыре нагрели. Понагнали этого рыбнадзору, не поверите, аж из самого Гурьева, вот откуда! Один перелет сколько стоил!
— Да ведь здешний-то рыбнадзор вам, поди, друг, товарищ и брат за столько-то лет, а? — засмеялся Лев Васильевич и похлопал хозяина по плечу.
— Ну, мы столько раз их выручали и транспортом, и горючкой, и запчастями...
— Погодите, — удивился я. — Какой же рыбнадзор кого и как может поймать на этих безбрежных просторах?
— Никого на точках-то, конечно, не поймаешь, да и дорого это: никакими штрафами расходов не перекрыть, — согласился Виктор Терентьевич. — Да они никуда и не летают, сидят здесь, в Хатанге, и просто встречают отряды, возвращающиеся с поля.
Проверяют содержимое вертолетов да знай себе штрафы выписывают...
— Особенно когда отряды с рыбных мест летят: с Ленивой, с Усть-Таймыра, с устья Шренка, с Гольцовой... — перечислял опытный Лев Васильевич.
— Нет, с Гольцовой встречать отряды бесполезно, — махнул рукой геолог из Севморгео, — там лучшие рыбные улова высший генералитет уже лет десять как облюбовал, на военных вертолетах маршалов да ихних сынков возят туда рыбачить. Бывал я в тех местах — все у них там по высшему разряду оборудовано и даже специальная рота солдат эту рыбалку обслуживает. И что удивительно, десять лет выгребают оттуда гольцов, да каких — пуда по два, по три да поболее, а все равно река не скудеет...
— А чего ей скудеть? — пожал плечами Виктор Терентьевич. — Химию в воду там не льют, нерестилища не гадят, а простой рыбалкой Таймыр так просто не разоришь.
— Тем более ловят-то сетями, — встрял молчавший до того топограф, — а сеть для рыбы вещь безвредная и, главное, калибровочная: если ячея крупная, рыба сквозь нее свободно идет, а если, наоборот, слишком мелкая, рыба от нее, как от стенки отскакивает. А запутывается только та, что точно по размеру...
— Но не дай бог сеть ту упустить — вот тогда уже она погибель всему живому, что в реке, что в озере... — задумчиво сказал геолог из ВСЕГЕИ. — Рыба, та, что в нее попалась, сдохнув, начинает разлагаться и, пожирая кислород из воды, убивать в округе все, что дышит. И этот плавучий гроб носится в воде, набиваясь до отказа все новыми и новыми жертвами.
— Не-ет, — решительно сказал Петька, — уж мы-то на озере ни за что сетей терять не будем.
— Смотри, дорогой, — усмехнулся геолог из ВСЕГЕИ, — на тебя только и надежда.
Когда мы вернулись в наше общежитие, то никого из нашего отряда там не застали: все ушли в местный дом культуры смотреть боевик «Среди коршунов» (что-то про индейцев). Не дожидаясь их, улеглись спать: завтра рано вставать, завтра вылет, завтра будет, скорее всего, большой и трудный день.
Стоит все та же теплынь, но поднялся хороший ветерок, и все комары исчезли.
28 июля
Как и следовало ожидать, поднявшийся вчера ввечеру ветер принес непогоду: резко похолодало, низкие тучи закрыли все небо, из облаков сыплется наземь мелкая водяная пыль, дует резкий сильный и промозглый ветер.
Встали очень рано — в половине шестого. Константин Иванович сбегал в аэропорт и узнал, что рейс для нас будет выполняться в восемь утра — погода на пределе, надо быстрее вылетать, пока она не испортилась окончательно. Сегодня, как ни странно, протрезвел шофер. Он сам в семь утра вышел во двор и уселся на приступочку своего грузовичка, ожидая нашей команды. Быстро, в два приема, перевезли наше снаряжение в аэропорт и сразу же начали грузить вертолет «МИ-8» (сейчас в авиаотряде старичков «МИ-4», возивших нас на Тулай-Киряке-Тас, уже не осталось). Петька в вертолете полетит первый раз в жизни, и все ему там ужасно интересно.
Летели очень долго — часов около трех. Ветер сильно раскачивал машину, да и лететь пришлось довольно низко — плотные ватные облака, укутавшие все небо, прижимали нас к земле. Страшновато и весьма неуютно.
И вот оно под нами — великое озеро Таймыр. Я уже писал, что во многом аналогично оно великому Байкалу: так же с юга, запада и востока впадает в него неисчислимое количество рек, речушек и ручейков; так же подпирает гигантскую массу воды горная система: здесь это горы Бырранга (аспидно-черные со снежными прожилками скалы, которые мы видели с вершин Тулай-Киряки-Тас, и совершенно соглашались тогда с повериями нганасан, что именно там, в Бырранга, расположен ад — ладно, нынче и посмотрим); так же вытекает из этого великого озера одна-единственная река — могучая Нижняя Таймыра; так же чисты и вкусны воды грандиозного водоема; так же кишат они рыбой, птицей и зверем (деликатеснейшими, между прочим!); так же царят здесь красота и величие. Есть, впрочем, и много различий: вокруг Байкала стоит тайга, в воду смотрятся могучие сосны и кедры, здесь же — тундра, ни деревца, ни кустика, только мхи, да и то не везде, а чаще — лишайники; на Байкале часто бывают тишь и безветрие (за исключением, правда, тех случаев, когда налетают всякие там баргузины и прочие экзотические ветра), здесь же почти всегда волнение, в таймырские воды, как в зеркало, не поглядишься. Впрочем, хватит сравнений — наш вертолет уже уселся на галечную косу по правому берегу залива Нестора Кулика. Летчики торопят нас с выгрузкой и сами помогают: погода продолжает портиться, и они торопятся домой.
И вот мы остались одни. Первое и главное наше дело — поставить дом (палатку, и непременно с печкой). Затем по возможности — разобрать и укрыть все снаряжение. И поскорее приготовить ужин (непременно горячий и чаю, огненного чаю!). Если останутся время и силы, неплохо бы поставить сеть (хотя бы одну), а для этого надо разыскать ее в наших баулах и тюках, и вместе с нею —- резиновую лодку, надуть ее (слава богу, сеть я снарядил еще в Хатанге), придумать якорьки и, главное, выставить снасть в этакий ветрище.
Палатку (всего одну) ставили более двух часов под сильным ветром и намучились страшно. Место выбрали низкое, за двумя пологими буграми, чтобы не так чувствовались эти выматывающие всю душу ветра. Низина эта в некотором смысле рукотворная: лет, должно быть, пять—семь назад работали здесь на вездеходах какие-то отряды, и вездеходный след, размываясь водами, опускался все ниже и ниже к каменному основанию тундры, вот и образовалась эта низинка, по которой бежит теперь бойкий и довольно полноводный ручеек (мне это удобно: не нужно далеко ходить за водой). В крыше нашей палатки вырезана большая квадратная дыра — в ней мы закрепили кусок жести, сквозь который будет торчать труба железной печечки. Саму же печь установили на основание из крупного галечника и прочно прикрепили проволочными растяжками к деревянному каркасу палатки. Петька попробовал затопить ее, сунув пару щепок, но дым почему-то пошел не на улицу, а в палатку, и отопительный эксперимент пришлось отложить: сперва все установим, а уже потом займемся печкой. По периметру нашей большой семиместной брезентовой палатки поставили пять раскладушек (моя — у самого выхода, рядом с печкой), на них положили надувные матрацы, поверх — спальные мешки. Посреди палатки, рядом с центральным столбом, поставили раскладной стол и раскладные же стулья. Рядом со своей кроватью я расставил мешки и ящики с обиходными продуктами.
— А что, палатку всего одну ставить будем? — спросил я.
— Одну, сейчас, дай бог, только устроиться, сейчас не до роскоши, а там видно будет, может, и еще одну поставим, — сказал Константин Иванович. — Кстати, — обратился он к Саше, — у нас еще палатки есть?
— По-моему, есть у нас еще одна маленькая, двухместная, — пожал плечами Саша, — а может, и нет, не помню.
— Неуютно без запасной палатки-то, — поежился я. — Не дай бог, случится что, все-таки не в Крыму.
— А что может случиться? — поинтересовался Петька.
— Там увидишь, — пообещал Саша.
Сети все-таки поставили, и даже две: сороковку и тридцатытятку (это размер ячеи), использовав в качестве якорей бутылки с прибрежным песком. Ставить сети в такой ветер было почти подвигом. Поставили их поначалу очень неудачно, а когда выравнивали, то увидели, что в дели уже сидят пять рыбин (два чира и три сижка).
29 июля
Константин Иванович отправился в свой первый маршрут, хотя в лагере полно дел, большинство которых просто неотложные (вот как не терпится ему дорваться до работы!). Мне тоже не терпится проверить сети: уж если при постановке влетело туда пять красавцев, то сколько же их сейчас там? Ветер тем временем чуточку стих и дует теперь прямо с севера. Сразу здорово похолодало. Петька ходит грустный и нахохлившийся: тоскует. Мы с Лешей отправились проверять сети. Леша сел на весла, я выпутываю рыбу (вода очень холодна, но мои руки холодной воды не боятся). Поймали совсем неплохо — двенадцать рыбин (это, пожалуй, побольше пуда), большинство из которых чиры.
Я сварил на примусе ухи, нажарил чиров в кляре (нежнейшая получилась горячая закуска), сделал согудай из сигов и даже пару муксунов пустил на малосол.
За обедом Саша рассказал историю, полную драматизма, случившуюся с одним отрядом из ВСЕГЕИ в прошлом сезоне здесь же, на Таймыре.
— Работали они на правом берегу Малахай-Тари, неподалеку от устья ее, то есть приблизительно вот в этих самых местах, — пояснил он в основном Петьке, — только по южному берегу озера. Забрасывались, разумеется, из Хатанги. Люди бывалые, в высоких широтах не в первый раз, а потому учли все до последней мелочи...
— Здесь вам не Крым и даже не Нарым, — вспомнил я любимую присказку Натальи Ивановны.
— Точно, — подтвердил рассказчик. — Ну, забросились они в наилучшем виде, стали лагерь обустраивать и вдруг — батюшки-светы! — видят, что огромный рюкзак, в котором была вся, повторяю, абсолютно вся посуда, они забыли в аэропорту. Лежал он, родимец, в сторонке, да так там лежать и остался. Что прикажете делать? В тайге-то хоть деревянных ложек можно было бы понаделать, деревянных тарелок и всего такого прочего, а здесь? Были у них, правда, с собой два охотничьих ножа, и это все! На целых полтора, а может, и все два месяца. Ни чайника, ни кастрюли, ни кружки, ни тарелки — ничего! Хоть в пригоршнях чай да суп вари. Поставили они антенну, развернули рацию, а она не работает. Бились, бились да и бросили...
— Ну и что? — вытаращил глаза Петька. — Пешком назад в Хатангу пошли или весь сезон сырьем питались?
— Да нет, — пожал плечами Саша. — Первым делом сели и успокоились. Подождали, пока первый шок пройдет...
— Вот это правильно, — заметил я. — Первое правило, ежели заблудился в тайге или в тундре: сядь и переобуйся, то есть успокойся и приди в себя.
— Ну да... Потом выкатили пятикилограммовую банку сгущенки, открыли ее и сели всем отрядом есть. Непростая, между прочим, задача — втроем за раз сожрать пять килограммов сгущенки...