Глубокой ночью в очень сильный ветер и холод на резиновой лодке отправились мы проверять сети. Намучились ужасно, промокли до нитки, продрогли до синевы, оторвали один груз (конец сети теперь просто болтается в воде, и ветром его непременно скатает в комок), а поймали всего две рыбины: сижка да муксунка, недомерков.
— Нет, ребята, это не вариант, — сказал Константин Иванович, — в такую погоду сети больше не проверяем. Жизнь дороже рыбы. Заведомо.
За ужином опять ужасно объелись.
3 августа
Сегодня всем отрядом, включая даже Петьку, отправляемся в маршрут.
— А как же вы говорили, что лагерь без присмотра оставлять нельзя? — хитро прищурившись, спрашивает Петька Константина Ивановича.
— Один разик ничего, попробуем, — отвечает тот.
И вот мы всем отрядом бредем кочковатой, пропитанной вчерашним дождиком тундрой к предгорьям Бырранга, к тому месту, где из распадка между довольно-таки крутыми холмами вытекает ручей Скалистый (я уже, помнится, писал в своих записках, что в Бырранга и их предгорьях нет ни нганасанских, ни долганских, ни ненецких названий — сюда, на северный берег Таймырского озера, националы никогда не заходили, считая, что именно тут располагается ад, а вот геологи, топографы и геодезисты, разумеется, бывали и дали ручьям, речушкам и горам свои названия). По дороге Петька, прыгавший с кочки на кочку, умудрился пару раз шлепнуться в грязь и вымазался, как нечистая сила, но это его, впрочем, нисколько не расстроило. Саша же, провалившись ниже колена в лемминговую нору, чертыхается вовсю:
— Нет, надо перед бухгалтерией ребром вопрос ставить: этот район просто леммингоопасный, за это надо надбавки и коэффициенты к зарплате беспощадно поднимать. Есть же районы лавиноопасные, селеопасные, полярные и всякие прочие, почему бы не быть и леммингоопасным?
— Я полагаю, коэффициент в одну и восемь десятых будет вполне оправданным, — соглашается Леша, — а то что же это такое: идешь по тундре, а они кругом снуют... Да и нор вон сколько нарыли.
В подтверждение его слов из-под сапога Константина Ивановича выскочил маленький толстозадый зверек, испуганно пискнул и скрылся в норе.
По долине Скалистого ручья, как по трубе, дует сильный холодный ветер, пронизывающий до костей, да и от ледяного ручья несет холодом (вот только теперь я понял, сколько тепла приносит нам озеро), так что мы стараемся все время интенсивно двигаться. Скоро нам начинают открываться удивительной красоты картины, которые, наверное, увидишь только здесь, в высоких широтах Арктики (да, может, еще и в горах): дикие ущелья, на крутых поворотах которых ветер образует почти видимые вихри; причудливые ледяные и фирновые снежники; ледяные мостики над ручьями; живописные скалы, покрытые мхами и лишайниками, и даже, как ни странно, кое-какие растения и грибы (эти встречаются ближе к озеру). Я накопал большой пробный брезентовый мешок золотого корня, насобирал с полведра грибов (дождевиков и сыроежек). Геологи разбрелись по распадкам и колотят свои камни (мы с Петькой используемся просто как тягловая сила). Правда, Константин Иванович пытается Петьке кое-что рассказывать, возбуждая интерес к осмысленной работе. Однако того интересует в нашем походе совсем другое: он носится по крутым склонам и распадкам, рискуя сломать себе шею, катается на заду со снежников, орет во всю глотку от восторга — словом, вовсю наслаждается жизнью. Пару раз он попытался залезть по довольно отвесной скале на вершину горы (у Петьки первый разряд по спортивному скалолазанию), но тут уж Константин Иванович рассердился не на шутку:
— Вот что, дорогой, тут у нас работа, а не дом отдыха. Случись что с тобой, Саша под суд пойдет, да и нам все работы сворачивать придется, чтобы тебя, поросенка, спасать. Ну-ка, сейчас же слезай со скалы, и чтобы я тебя больше там не видел!
— Да ну, подумаешь, — хнычет Петька, — я и не по таким скалам лазил. Мы вон на соревнованиях...
— Кончай рассуждать! — рявкнул Саша и, схватив камень, запустил им в Петьку. — Дома с мамой торговаться будешь! А то сейчас сниму с тебя штаны да всыплю по первое число!..
— Уж так и всыплешь... — пробубнил Петька себе под нос и слез со скалы.
На обратном пути увидели мы на снежнике следы полярного волка.
— Смотрите, — сказал Константин Иванович, — когда мы сюда шли, этих следов не было. За нами идет...
— Зачем? — в испуге вытаращил глаза Петька.
— Сожрать тебя мечтает, — хихикнул Саша, — да больно уж у тебя шея грязная, боюсь, волк побрезгует.
— Правда, что ль? — обратился Петька к Константину Ивановичу.
— Да нет, — засмеялся тот, — я думаю, он сожрал за нами остатки того оленя, что я шлепнул. Ну и рассчитывает еще полакомиться.
Уже неподалеку от выхода с предгорий к пологой приозерной тундре увидели мы высоко на скале укрытое со всех сторон камнями и устланное мхом гнездо канюков (полярных коршунов) с уже довольно крупными птенцами. Петька тотчас собрался лезть вверх.
— Тебе что сказали! — вновь рявкнул Саша.
— Да я только птенцов потрогаю — и назад!
— А вот это уже вдвойне опасно, — наставительно сказал Константин Иванович. — И вообще ни к чему: чего зазря птицу тревожить.
— Так она же хищник, все живое тут истребляет — сами говорили...
— А это не твое дело, кто кого в природе истребляет, — сказал я. — Тоже мне Господь Бог нашелся: этих караю, потому как они — твари хорошие, а этих милую. Брысь!
На равнинной тундре, совсем недалеко от нашего лагеря, у Петьки из-под ног выпорхнула куропатка, отлетела совсем недалеко и спряталась в кочкарнике.
— Бегом в лагерь! — закричал Петька. — Хватаем ружье и на охоту! Куропатки стаями живут. Сейчас такого мяса добудем — пальчики оближете!
— Ну, во-первых, куропатки сейчас еще с птенцами, — урезонил его я.
— Во-вторых, попробуй-ка, найди ее потом в этом кочкарнике, — добавил Леша.
— В-третьих же, у нас оленины полно, зачем нам куропатка. Оленина-то вкусней, — поставил точку Саша.
— Неужели вкусней? — усомнился Петька.
— Вкусней, вкусней, — успокоил я его. Вечером за ужином опять страшно объелись.
— Нет, — сказал Константин Иванович, отдуваясь перед сном, — это не вариант. Нельзя так наедаться на ночь. Завтра устраиваем разгрузочный день.
4 августа
Как и следовало ожидать, никакой особенной разгрузки не получилось: завтракали как обычно, плотно.
С утра потеплело, полный штиль, пасмурно, накрапывает дождичек. Тем не менее в маршрут геологи пошли. А мы с Петькой остались возиться с сетями. В том, что сеть-сороковку, у которой мы позавчера оторвали один якорь, волнами и ветром скатает в ком, сомневаться не приходилось; а вот что то же самое произойдет и с толстой нашей семидесяткой, у которой при этом и наплава и грузила уцелели, было для нас полной и, признаться, неприятной неожиданностью. В тридцатьпятке (это единственная сеть, которая стояла нормально) сидел один маленький сижок, причем у самого края, почти на веревке. Обе пострадавшие сети вытащили на берег и целый день распутывали их, однако ставить не стали: я решил их заново и получше снарядить.
В небе над нами открылось большое движение: сперва на север прошел краснохвостый «ИЛ-14» с белым медведем на фюзеляже — ледовый разведчик, потом пропыхтел трудяга «АН-2» и сразу же следом — голубой кузнечик «МИ-8», тот самый, что забрасывал нас сюда.
— Видать, на реку Шренк пошел, — солидно сказал Петька (других мест вниз по Нижней Таймыре он не знает). — Помнишь, топографы говорили, что в устье реки Шренк у них большой лагерь стоит?
А к вечеру серенький нудный дождичек вдруг превратился в ливень. Да какой! Перед нами вновь стала проблема спасения палатки от наводнения. Бросив сети, энергично занялись ирригационными работами, а для начала я велел побросать топоры, геологические молотки — словом, все, что имеет деревянные ручки, в ручей. Петька выполнил эту работу с видимым удовольствием: бросать в воду разные предметы ему очень понравилось.
Наши геологи вернулись из маршрута довольно рано насквозь мокрые, но сразу же кинулись помогать нам в ирригационных работах, ибо было очевидно, что вдвоем с Петькой нам не управиться.
— Чем думали, — бухтит Саша, — когда палатку в самом низком месте ставили? Что имели в виду?
— Известно что, — сказал я, пожав плечами, — искали самое затишное место. Помнишь, какой ледяной ветрище был, когда мы прилетели сюда?
— А самое затишное место оказалось к тому же и самым мокрым, — ехидно заметил Петька.
— Нет, пусть уж лучше мокро, чем ветрено, — сказал Константин Иванович. — Конечно, неприятно ходить мокрым, но здешние ветра — это, я вам доложу, особенное испытание. Мало того что мерзнешь от них сильнее, чем от мороза, но это еще и опасно, потому как и палатку изорвать в куски может, несмотря на прочный каркас...
— Что и бывало у нас на мысе Цветкова, — вставил я.
— И дым от печки загнать в палатку... — продолжил Константин Иванович.
— Что бывает у нас сплошь и рядом, — добавил Леша.
— А ведь бывали случаи, когда ветер просто бросал стенку палатки на горящую печку, и в считанные секунды люди оставались в Арктике без дома. Считай, что голые... Но есть у здешних ветров еще одна особенность: нагоняют они на человека такую страшную тоску, что начинает щемить сердце, голову схватывает словно железным обручем, и хочется выть, рвать на себе волосы и кататься по земле. Бывали такие случаи в Арктике, бывали неоднократно...
— Да, — солидно согласился Петька, — Арктика не для слабаков.
— Ну конечно, — поддержал его Саша, — а исключительно для таких героев, как ты, Петька.
— А что, — сказал я, пожав плечами, — вот газета «Комсомольская правда» снарядила экспедицию, которая взялась пересечь страну от Чукотки до Мурманска. Нашли героев где-то в Свердловске и отправили на собачьих упряжках в это путешествие. С проводниками...
— Вот именно, — сказал Константин Иванович, — то есть с теми, кто всю жизнь в этих местах живет и, таким образом, по мнению газеты и ее читателей, ежедневно совершает подвиг. Смешно...
— А между тем, — продолжал я, — в этих самых местах работали и работают десятки отрядов геологов, геодезистов, топографов, биологов, да мало ли еще кого. И никакими героями они себя не ощущают — работают, только и всего. А эти, видишь ли, проехались из края в край — и уже герои; всего-то проехались, а те-то, прочие, работают, дело делают[42].
5 августа
С утра дует свирепый северный ветер («землячок») и, как ни странно, моросит дождик (обычно при северном ветре дождя не бывает — либо вообще сухо, либо летит с неба ледяная пыль). Очень не хочется вылезать из спальных мешков. Лежа в постели, Леша сделал небольшое научное открытие; «хых» стал распускаться вширь. Тем не менее в маршрут геологи пошли.
Мы же с Петькой целый день готовили праздничный ужин — сегодня день моего рождения, мне стукнуло сорок шесть лет. Я приготовил рыбу под майонезом, оленью грудинку под соусом тар-тар и олений же окорок в пряном соусе. Вообще соусы — это высший пилотаж (если мне позволят так выразиться) кулинарии. Впоследствии, будучи в Соединенных Штатах Америки, посетил я один замечательный китайский ресторан. И нам сказали там, что все кушанья готовят «обычные» (это их термин) повара, а вот соусы приезжает раз в неделю готовить какой-то легендарный китаец-кулинар. И именно благодаря ему и этим его соусам ресторан и считается знаменитым.
Мой праздник удался на славу (могло ли быть иначе?). Наш стол был оценен по достоинству (комплиментов моему мастерству было несколько больше, чем обычно); было много теплых и трогательных тостов, а также много подарков, причем не только мне, но и Петьке, хотя день его рождения впереди (причем не просто день рождения, а день юридического совершеннолетия). Правда, не знаю, отметит ли он его на берегу озера Таймыр: вертолет мы заказали на первое сентября, а Петькин день рождения третьего, но авиаотряд редко выполняет заказы в срок (особенно при вывозе, когда им не надоедают, не канючат, не требуют, не угрожают, не стучат кулаком по столу).
6 августа
Этот день был днем сплошных удач. Утром, несмотря на довольно свежий отжимной (восточный) ветер, нам с Сашей удалось проверить сеть (пока что она стоит у нас одна). В этой маленькой рваненькой мелкоячеистой «авоське» сидело всего пять рыбин, но среди них здоровенный, килограмма на четыре, краснобокий красавец голец (он зацепился за дель сети зубами). Очень осторожно я выпутал его (так легко было упустить эту сильную рыбину) и донес до лодки.
А днем нас буквально одолели дикие олени. Они небольшими группками бродили вокруг нашего лагеря (причем в основном самцы-рогачи), не обращая на нас ни малейшего внимания. Восхищенный и возбужденный Петька только ахал и вертел биноклем из стороны в сторону. Саша вынес карабин, вставил обойму, положил на ящик с образцами на вершине небольшого покатого холма возле нашей палатки и, как выяснилось вскорости, совсем не напрасно (Саша с Лешей в маршрут нынче не пошли; они приводят в порядок собранные материалы). Какой-то одинокий красавец бык-трехлетка подошел к нашему лагерю совсем близко. Ветер, как я говорил, был отжимным, то есть дул от оленя к нам, зрение у оленя очень слабое, вот он и решил выяснить, что же там такое, уж не опасность ли (всякий зверь более всего страшится непонятной опасности и непременно стремится разъяснить ее). Саша с карабином залег на холме; олень галопом бросился к нему навстречу; прозвучали один за другим два выстрела (одна пуля попала оленю в брюхо, другая — в голову); бык упал на спину и засучил всеми четырьмя ногами.
— Готов, — сказал Саша, поднимаясь с земли, — а то я уж боялся, что он меня насмерть стопчет.
Когда с топором и ножами мы подошли к зверю, он был уже мертв. Петька отправился было смотреть, как мы разделываем тушу, но когда я взял в руки топор и начал отрубать оленю голову, счел за лучшее удалиться и потом целый час выглядывал из-за палатки, ожидая, когда мы закончим свой кровавый труд. Как и в первый раз, шкуру, ноги, потроха и голову мы брать не стали (вырезали лишь язык). Легкие, кишки и желудок я выкинул на берег озера чайкам, а голову, шкуру и ноги отнес далеко в тундру и бросил на разживу песцам и канюкам (а может, и полярный волк набежит, хотя вряд ли — этот зверь уж очень осторожен). Мясо, разрубленное на куски (окорока, грудинку, вырезку, пашину и т. д.), я присоединил к тем кускам, что у нас уже «обуглились» под северными ветрами до совершенной черноты (эти мясные запасы заметно оскудели — едим мы очень хорошо!).
— Вот так-то, — сказал Саша, — и никуда идти не надо. Сам к нам в лагерь пришел. Вот это вариант, это, я понимаю, охота. Нет вопроса.
Тем временем чайки устроили возле нашего лагеря неимоверный базар. Собралось их со всей округи несколько сотен (если не тысяч), они парили над брошенными потрохами и резко пикировали на них, при этом кричали пронзительными голосами так, словно это их, а не оленя резали. В этом птичьем бедламе было много бестолковщины: птицы не столько ели, сколько ревниво следили друг за другом — кто сколько съел — и непрерывно дрались; пух и перья вместе с отчаянными криками летели во все стороны (хотя было очевидно, что еды тут хватит на всех).
— Вот, пожалуйста, — философски заметил Леша, — все имеет свою теневую сторону. Даже и тот факт, что оленя добыли прямо в лагере.
Потом мы вчетвером заново насадили две большие сетки и поставили их подальше от берега на прочных якорях (все тех же пробных брезентовых мешках, набитых песком).
Вечером из маршрута пришел Константин Иванович и принес полрюкзака грибов (дождевиков и сыроежек) и пробный мешок золотого корня.
— Ну и денек же сегодня! — потирая руки, радуется Леша. — Вот если бы еще и «Спартак» у «Зенита» выиграл, тогда совсем можно было бы считать его удачным. Видать, так здорово планеты для нас нынче расположились.