Ухаживать за этой вольерой было поручено Наташе. Вскоре птенчики стали есть сами, хотя и продолжали попрошайничать у своего посаженого папаши-горихвоста, и он еще долгое время продолжал подкармливать то одного, то другого из своих бывших воспитанников.
Особенно полюбила Наташа молодого горихвостика, которого назвала Хвостик. Птичка быстро привязалась к девочке. Стоило Наташе войти в вольеру и позвать: «Хвостик!» — как он уже сидел у нее на руке. Часами Наташа занималась со своим любимцем и добилась того, что птичка стала не только совершенно ручной, но даже проявляла к девочке нежность, выражая свои чувства тихим мелодичным писком и легким трепетанием крыльев.
Наступал радостный день. В воскресенье должны были приехать папы и мамы.
Наташа встала задолго до подъема и, наскоро умывшись, побежала к своим питомцам. Больше всего Наташа хотела, чтобы маме понравился зоокружок. А о том, как она будет поражена доверчивостью Хвостика, Наташа думала не без гордости. «Уж Хвостик обязательно покорит маму!» Не успела Наташа открыть дверь, как ее пернатые и четвероногие друзья подняли такой концерт, что хоть уши затыкай. Морские свинки пищали, поднимаясь на задние ножки, незамедлительно требуя свежей травы, вороны каркали, дрозд скороговоркой произносил свое «чак-чак-чак», а коршун Пифка жалобно скулил, будто он был не огромный хищник, а пуховый цыпленочек. «Катя, Катя!» — кричала сорока, кокетливо закатывая глаза и то и дело поклевывая себе зачем-то лапки. «Ну, раскричались», — делая вид, что недовольна, сказала Наташа, хотя в душе была в восторге от такого приема.
Надо было спешить. А что, если мама приедет рано? Быстро и умело Наташа принялась за работу, и вскоре все крикуны угомонились, занятые вкусным завтраком. Свидание с Хвостиком сегодня Наташа отложила напоследок. В кармане у нее лежала коробочка с наловленными накануне насекомыми.
Заиграл горн. Наташа подошла к своей вольере — и вдруг заветная коробочка с гостинцами выпала из ее рук. Крупные слезы быстро-быстро закапали из глаз. На полу вольеры, растопырив крылья, с вытянутыми ножками лежал мертвый Хвостик. Куда девалась радость солнечного утра? Этот маленький комочек перьев наполнил душу девочки невыносимой скорбью. Как горько, что он погиб именно в тот день, о котором Наташа так долго мечтала! Как она хотела показать его маме… И слезы вновь застилали глаза.
Наташа долго не находила задвижку вольеры. Она аккуратно подняла мертвую птичку, точно и сейчас та нуждалась в осторожном прикосновении, и положила ее на ладонь. «Хвостик, Хвостик, что ты наделал!» — вырвалось у нее. Но что это? В ту же секунду она почувствовала на своей руке знакомые крошечные коготки и сквозь застилавшие глаза слезы увидела своего любимца, весело встряхивающего огненным хвостиком. Еще не веря себе, Наташа протерла глаза и с замиранием сердца посмотрела на свою руку. На ладони лежал мертвый Хвостик, а рядом, на пальце, сидел живой и выжидательно посматривал на Наташу. Ошеломленная, она смотрела на непонятное явление. Убрав мертвую птичку, Наташа вернулась к Хвостику с заветной коробочкой. «Кушай, мой хороший!» — говорила она, осторожно вынимая кобылок, гусениц, пядениц. Хвостик не заставлял себя долго упрашивать и, внимательно следя за рукой, быстро схватывал предлагаемые лакомства.
Так и застала Наташина мама обоих друзей, всецело занятых друг другом. Девочка угощала своего любимца, расточая ему нежности, а ее пернатый друг, преспокойно усевшись на ее ладони, с аппетитом завтракал, время от времени потряхивая хвостиком. В этот день Хвостик даже не подходил к кормушке, столько раз Наташа показывала маме, как он ее знает.
Проводив мать, девочка вспомнила о загадочном мертвом двойнике Хвостика. Она рассказала о «сверхъестественном» случае Юре. И Юра все объяснил. Накануне вечером он увидел горихвостку, убегавшую от кошки. Да, она именно убегала, а не улетала, и кошка, сделав большой прыжок, схватила птицу. «Я отнял ее у кошки и пустил в вольеру», — закончил свой рассказ Юра. «Так это она и умерла! — воскликнула Наташа. — А я-то приняла ее за Хвостика!»
Случалось ли вам, бродя по лесу или в парке, вспугнуть птичку, которая почему-то не улетает, а, волоча крылья, точно с трудом, перескакивает с ветки на ветку? Увлечённые погоней, вы не замечаете, как далеко отошли от того места, где встретили не то больную, не то раненую птичку. И вот она неожиданно вспархивает и улетает! Не удивляйтесь. Вы подошли близко к гнезду, и обеспокоенная мать, притворившись раненой, отвлекала на себя ваше внимание и увела вас подальше от своих птенчиков. С человеком это притворство — пустячная забава, а вот с кошкой или змеей — дело посложнее. Тут многие птицы гибнут. Инстинкт защиты птенцов заставляет родителей совершать поистине героические поступки. Я видел однажды, как охотничий щенок схватил слетка-воробья. В ту же секунду воробей-отец камнем упал с дерева на морду собаки и стал ее отчаянно клевать. Разумеется, и он погиб.
Но проходит гнездовой период, вырастают птенцы, улетают из гнезда, и родители о них даже никогда и не вспоминают. Вот какая хитрая штука — инстинкт!
«Да, кстати, — сказал я Наташе. — Пора готовить для Хвостика и горихвоста-отца отдельные садки. Сейчас они живут мирно, но скоро настанет время линьки, гнездовой инстинкт затухнет — и тогда драчливые горихвостки не только друг друга покалечат, но и остальным выкормышам несдобровать!»
Жора
Жора может съесть столько муравьиных куколок, рубленого яйца, резаной зелени, мотыля и бузины, что даже непонятно, как он не лопнет. Словом, он ужасный обжора, но такая кличка для маленькой мухоловки как-то не подходит, и я решил звать его сокращенно. Он не клюет, как, например, воробьи или голуби, а хватает из кормушки, словно ворует. Схватит, отскочит и только тогда проглотит. Мух, бабочек, кузнечиков, прежде чем съесть, Жора обязательно несколько раз стукнет обо что-нибудь твердое. Он и докторскую колбасу «убивает», да так здорово, что всю сперва размочалит, а потом глотнет да еще клювом от удовольствия прищелкнет. То же самое проделывается и с лоскутком бумаги, но это уже игра. Сперва мухолов крутит головой, напряженно следя за бумажкой в моей руке, потом как кинется. Хвать ее на лету — и ну гонять по столу. Бьет ее, валяет и, в спортивном азарте взмахивая крыльями, гонит к краю стола. Только бумажка упадет, он стремительно пикирует и успевает схватить ее, прежде чем она долетит до пола. И так — пока не надоест.
У Жоры много черт, напоминающих сову: он превосходный охотник, около клюва у него пучки волосовидных осязательных перьев, он так же, как и сова, в виде погадки отрыгивает непереваренные части съеденных насекомых. Так же в момент возбуждения щелкает клювом и, наконец, перелеты совершает ночью, хотя и дневная птица. Если вылетит из клетки зерноядная птичка, достаточно погасить свет — и ее можно взять свободно рукой, а мухоловка и в темноте видит руку и улетит. Недаром у нее такие большие глаза.
Серых мухоловок не держат в клетках. Песни настоящей у них нет, да и не живут они в неволе. Во всяком случае почти в любой книжке о певчих птицах так сказано, и обычно практика подтверждает это. И я не собирался заводить серую мухоловку, но вот принесли мне ребята в пионерлагере маленького птенца. Из головы пух торчит, совсем еще беспомощный и такой доверчивый — все время разевает клюв — есть просит. Ну что тут делать? И хлопотно, и муторно с маленьким возиться, да ведь жаль — погибнет. «Ладно, — думаю, — помучаюсь недельку, а там пусть летит сам мух ловить». Целый день, как в прорву какую, сую в раскрытый рот мух, кузнечиков, муравьиное яйцо. Только утихомирится, не пройдет и полчаса — опять пищит, даже перед соседями стыдно — небось подумают, что я ленюсь и голодом птицу морю.
В одиннадцать вечера наступала передышка, но в четыре утра я опять уже макал в воду кузнечиков, перед тем как отправить в ненасытный разинутый клюв Жоры. Накормлю и только усну — опять орет. Приходится вставать — и так до шести утра, а там уж и сон пропал. Днем, когда у ребят был мертвый час, я досыпал «столбиком» на футбольном поле, благо там стояли сбитые ряды откидных кресел. Это были блаженные минуты!
Когда я, возвращаясь домой, вставлял ключ в замочную скважину, занавеска на двери начинала колыхаться. Это Жора «повисал» в воздухе в ожидании, когда откроется дверь. Домик был летний, никаких сеней не было, и мухолов вылетал прямо в лес, но его посадочной площадкой неизменно оставалась моя персона. На деревья он вообще не обращал никакого внимания.
Однажды я привел ребят посмотреть Жору. Он вылетел, покружился у меня над головой и… исчез. Оглядываюсь, ищу его, а ребята хохочут. Оказывается, он у меня на спине сидит, да еще комаров ловит. Не странно ли — маленькая птичка и не хочет расставаться с человеком? Не улетает, когда кругом лес. А объяснение вот какое. Замечено, что если в момент появления на свет животное (например, ягненок) увидит человека, то происходит
У Жоры завидный аппетит.
У меня в комнате Жора сразу облюбовал карниз от шторы и, с головокружительной скоростью сделав пять — семь кругов, приземлялся на него.
Жора постоянно с чем-нибудь воюет. То налетает на занавеску и норовит выдернуть из нее нитку, то бесстрашно поддает зажимы на шторе, так что только звон идет, то атакует металлического дутого олененка. Кончилось тем, что я нашел олешка на полу без уха. Я долго искал отбитое ухо. Оказалось, Жора загнал его под комод совсем в другой части комнаты.
В конце сентября Жора собрался в дальние края. Видимо, у мухоловок начался отлет.
Спал мухолов в клетке, которая на ночь закрывалась, и вот теперь, как только я гасил свет, он начинал мельтешиться около боковой двери. Но почему ему нужна именно эта дверь? Оказывается, там юг. За сорок лет я ни разу не задумался, где в моей комнате юг, а Жора сразу безошибочно определил нужное направление. Пришлось купить ночник и выпускать Жору на ночь. До самого утра я слышал, как он «улетает в Африку». Через две недели миграционный позыв ослаб, и Жора стал спать в клетке, но обязательно при свете ночника.
Присутствие Жоры несколько изменило мою жизнь: зеркало повернуто тыльной стороной, чтобы мухолов не ударился в него с размаху (непроходимость оконных стекол он знает). Никаких сосудов с водой, где можно утонуть. Ничего соленого, чем птица может отравиться. Даже гимнастику нельзя спокойно делать. Только выброшу руки вперед, а он воображает, что это приглашение посидеть у меня на руках. Начну приседать, он опять тут как тут. Просто наказание — того и гляди задавишь.
Поесть и то нормально не дает — лезет в тарелку, все пробует, таскает. Только и следи, чтобы не обжегся, не съел чего не надо. А уж как возьмусь читать или писать, он так и норовит на книгу или бумагу сесть и еще обижается, если я его сгоняю, клювом, безобразник, щелкает.
Первое время, поселившись у меня, Жора садился на люстру, и мне приходилось его прогонять, а теперь, если он когда и сядет, мне достаточно прикрикнуть, и мухолов немедленно слетит.
Гуляя по комнате, мухолов прилетает в свою клетку поесть и попить. Он умеет есть с маленькой, «своей» ложечки и знает, что в спичечных коробках сидят мухи — его лакомство. Поймать насекомое в конце октября не просто. И вот я, словно синица, выискиваю «добычу»: пауков-сенокосцев, уховерток, бабочек-пядениц. Но основная добыча — мухи мясоедки. 28 октября я поймал 31 муху! Вот это улов! Увидев спичечную коробку, Жора с просительным «цы-ы» летит ко мне на руки в ожидании лакомства. Одна отогревшаяся муха вылетела, мухолов метнулся за ней, мгновенно поймал — и победоносный щелчок возвестил, что муха съедена.
Понимаем мы друг друга неплохо. Вот только, прежде чем прилечь днем отдохнуть, приходится Жору запирать в клетку. Не ровен час, полезет ко мне со своими нежностями. Долго ли до беды, ведь его и одеялом задавить можно.
Доверие или нахальство?
Проходя по переулку, я заметил на асфальте крошечный пуховый комочек: это был слеток-воробей. Он еще не умел летать и только слегка перепархивал. В любую минуту малыша могли раздавить, да и кошки не обошли бы его своим вниманием.
Я взял птенца в руки. Ай-ай-ай! Какой шум подняли воробьи. Один самец, видимо, папа младенца, даже задел меня по лицу крыльями, пытаясь устрашить своей отчаянной атакой. Не желая обижать воробьев, я посадил птенца высоко на карниз, но через секунду дурашка опять оказался на асфальте. Пришлось взять его домой.
«Начнет летать, тогда пусть возвращается к своим», — думал я, но Дурашка решил иначе. Он очень быстро не только привык, но и привязался ко мне. Кличку знал отлично и по первому зову летел на руку. Живя в клетке, которая не запиралась, воробей мог свободно гулять по кухне. Стоило кому-либо прийти, как Дурашка немедленно скрывался в клетку и ни за что не решался выйти. Не помогало даже его самое любимое лакомство — мучной червь. Ночевал он всегда клетке.
Когда прошла неделя, я выпустил Дурашку на открытое окно. Воробей долго не решался выйти на внешний подоконник. Он принимал солнечные ванны, что-то склевывал, но оставался на окне. Прошло не менее часа, прежде чем он отважился выйти за раму. «Ну, сейчас улетит!» — думал я, и не без сожаления, но Дурашка заглядывал с железки во двор, чистился, охорашивался, но не улетал.
Когда я вернулся с работы домой, Дурашка сидел в своей клетке. Это решило его судьбу. Больше я уже не выпускал его гулять при открытых окнах.
Своей привязанностью воробей покорил меня, и я решил с ним не расставаться. Теперь я даже сожалел о столь поспешно данном ему имени, настолько он был сообразительной пичугой.
Так и жил Дурашка: при мне он гулял по кухне, а когда я уходил, то запирал его в клетку и ставил на открытое окно. Вот с этого и начались необычайные события, которых я даже не мог предположить.
Известно, что воробьи — очень осторожные птицы. Это и неудивительно. Живя все время бок о бок с человеком и не пользуясь его расположением, воробей должен был многому научиться, чтобы не быть истребленным. Уже одно название «вора-бей» не сулит бедняге ничего хорошего.
Голуби, синицы часто влетают в окна, но воробьи — никогда. Они кормятся вместе с голубями на наружном подоконнике, но войти за окно? Ни в коем случае! За пятьдесят лет я видел только одного воробья, влетевшего в застекленную беседку, и тот был полевой, а не городской. Однако присутствие Дурашки в кухне нарушило воробьиные традиции. По-видимому, лицезрение своего собрата, спокойно уплетающего вкусный корм, заставило живших под крышей нашего дома воробьев пересмотреть свое отношение к человеческому жилью. Теперь я часто находил их «визитные карточки» то на кухонном столе, то на газовой плите.
С каждым днем воробьи становились все смелее. Не смущаясь моим присутствием, они прыгали по столу, склевывали крошки, а один нахал даже напился чаю из моего стакана. Дело дошло до того, что два воробья выкупались в тарелке, где была налита вода. Теперь, входя в кухню, я постоянно спугивал воробьев, бесцеремонно там разгуливавших. Я никогда не подумал бы, что может быть что-либо подобное, если бы сам не стал свидетелем этой дерзкой оккупации. У меня на глазах они расклевывали бумагу, в которую был завернут фарш, и, набив рты мясом, спешили под крышу. Они ощипывали стоявший в стакане салат. Раньше, зажигая газ, я всегда открывал окно, теперь же, наоборот, приходилось его закрывать во избежание несчастных случаев. В общем, воробьи внесли в мою жизнь свои поправки.
С некоторых пор я стал замечать, что одна воробьиха постоянно присаживается на клетку Дурашки. Вначале он гонял ее, а потом привык и перестал сердиться. Так как молодые воробьи все окрашены как самки, то я не знал пола своего воспитанника, но в сентябре он перелинял и оказался «мужчиной». «Так вот в чем дело!» — догадался я.