— Все, боярин.
— В лесу ноги лошадей беречь!
— Знамо дело!
Углубившись в лес, мы спешились и повели коней в поводу. Каждые двадцать-тридцать метров я менял идущих первым лошадь и воина. Им тяжелее всех — дорогу в снегу пробивают. И прошли-то немного — метров двести с небольшим, а взмокли. От людей и лошадей пар валил.
Наконец выбрались на дорогу.
— Все целы?
— Все!
— Да я о лошадях!
— И мы о них.
— Проверьте мушкеты — вдруг снег на полки попал, да свежего пороха подсыпьте. Как сблизимся с татями, дам остановку. Тогда каждый выцеливает себе врага и стреляет. Чем больше мы их перестреляем, тем меньше сами потерь понесем, когда до сабель дело дойдет.
— Ясно.
— Тогда с Богом — вперед!
Дорога была узкой — в одни сани, но снег утоптан. Мы скакали в два ряда, стремя в стремя. Я с Федором впереди, десяток — за нами.
Вскоре из-за поворота показались всадники. Они заметили нас и замешкались — явно не ожидали встретить конных с оружием.
— Десяток, стой!
Холопы рассыпались с дороги, образовав неровный ряд, вскинули мушкеты. Прозвучал нестройный залп, нас окутало кислым пороховым дымом.
— Мушкеты за спину, сабли наголо, в атаку!
Тем же порядком мы начали разгонять коней.
Да не больно-то и получалось по снегу. Одно выручало — под уклон это делать легче.
Среди противника — полное смятение и паника. Половину воинство разбойничье после нашего залпа потеряло; раненые лошади бились, не давая оставшимся в живых организовать оборону. Да и не могли разбойники грамотно организовать отпор: привыкли нападать из-за угла, из засады, нанося удар неожиданно и подло — в спину. А лицом к лицу, да против опытных бойцов, что были не в одной сече, рубились с татарами, литвинами и ляхами — кишка тонка!
Двоих срубили сразу, остальные побросали оружие и подняли руки.
— Сдаемся, не убивайте!
Хлопцы окружили оставшихся в живых.
— Кто из вас Иван?
— Вон лежит, со свинцом в башке, — угрюмо сказал зверского вида заросший бородой до глаз мужик в заячьем треухе.
— Парни, пленных связать, оружие собрать!
Хлопцы сноровисто связали руки разбойникам, свалили в кучу собранное оружие.
— Ты и ты — останетесь здесь, охранять. Остальные — за мной!
Теперь по той же дороге мы пустились вверх, к обозу.
— Стой! Зарядить мушкеты!
Отработанными движениями холопы шомполами прочистили стволы, из рожков засыпали порох, утрамбовав пыжом, всыпали картечи, прибив новым пыжом. Из пороховницы подсыпали пороху на полки.
— Готово, боярин.
У меня созрела дерзкая мысль: не таясь, открыто подскакать к обозу и дать залп с дороги по разбойникам, наседавшим из леса. Конечно, поразим не всех — деревья помешают, но кого- нибудь да зацепим. А потом на конях к лесу и — в сабли их. Думаю, скажется эффект неожиданности. Они же подмогу ждут на конях. Лишь бы десятник сообразил, что это мы, да стрельцы бы нас за татей не приняли. Ну да Бог любит смелых!
Я объяснил холопам задачу. Отдавать приказы у обоза будет уже поздно — разбойники поймут, что мы чужаки и организуют отпор.
Мы поскакали по дороге. Кони уже изрядно устали и вверх по склону холма двигались не так быстро, как хотелось бы.
При нашем появлении из-за поворота редкие выстрелы с обеих сторон стихли. Стрельцы и нападавшие выжидали, пытаясь понять — кто приближается.
Как только мы поравнялись с обозом, я выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил по мелькавшим среди деревьев фигурам. Мои ратники тоже начали пальбу.
— Вперед, в атаку!
Кони, сойдя с дороги, увязли в снегу. Холопы спешились, схватились за сабли.
Сзади послышался шум, возбужденные голоса. Я обернулся. Это десятник стрелецкий Прохор, видя нашу атаку, поднял своих стрельцов нам на помощь.
Рубились мы яростно. Разбойники быстро поняли, что помощи ждать неоткуда и пощады не будет, а потому бились за свою жизнь отчаянно. Но теперь нас — вместе со стрельцами — было в два раза больше.
Наши люди обозлились: в плен никого не брали — рубили насмерть. Полчаса — и бой стих. Полегли разбойники — все до одного.
Мои холопы собрали у убитых оружие и свалили его у дороги.
— Федор, все целы?
— Андрей убит, еще двое ранены, но в седлах усидят.
— Тело Андрея к седлу привяжите, дома похороним по-человечески. Оружие — на сани.
— Так не наши сани-то.
Я посмотрел вопросительно на Прохора. Он кивнул.
— Все равно в Вологду ехать, по пути.
Я подошел к Прохору.
— Ты как?
— Я-то цел, а из стрельцов только пятеро в живых и осталось.
— К награде готовься!
— Это почему же? — удивился простовато Прохор.
— Обоз и золото сохранил, а что людей твоих полегло много — так сеча жестокой была, считай — две шайки в обхват нападение затеяли.
— Верно говоришь, боярин. Так ведь и не без твоей помощи!
— Так-то оно так. Вот только людей сколько сгибло! Я еще в Ярославле к старшему вашему подъезжал, предупреждал о засаде, да не послушал он. А вот ты поостерегся, нас подождал — малой кровью все и обошлось.
— Видел я тебя со старшим, да вослед только, уже ускакал ты. И о чем говорили вы — не ведаю. Старший ни словечком о засаде не обмолвился.
— За что сам жизнью и поплатился.
— Боярин, ты же вологодский?
— Так, я ведь говорил уже.
— Нам тоже в Вологду, в государеву казну. Поможешь с охраной? Сам видишь — людей у меня не осталось почти.
— Один сундук с золотом нам отдаешь — и доведем в лучшем виде, — пошутил я.
— Сундук? — задохнулся от возмущения Прохор. Шутки он не понял.
— Да успокойся, шучу, — я широко улыбнулся. — Что со своими погибшими делать будешь?
— Похоронить по-христиански не могу — земля мерзлая, к тому же золото доставить надо. Присыплю снегом; обратно через несколько дней поеду — заберу тела.
— Ну, как знаешь, люди твои, тебе теперь до конца и ответ нести: и за ратных людей, и казначея убитого, а еще и за ценности, что на подводах.
— Боярин, ты мне вот что скажи, а то никак в толк взять не могу, — ты-то откуда про сундуки с золотом узнал? Дело ведь тайное!
— Оттуда же, откуда и про засаду. Теперь и сам знаешь — сюда тати разбойные на подмогу спешили. Так мы там, ниже по дороге, их побили. А среди них — писарь Иван из Казенного приказа. Смекаешь?
— Вот где Иуда приживался, — заскрежетал зубами десятник. — Ну дык не зря говорят: на чужое польстился — все потерял. А тут — на казенное добро государев человек позарился! За мерзость такую и живота теперь лишился.
— Готовься к движению, не до темноты же здесь стоять. Федор, пошли ратника за пленными и нашими парнями.
— Боярин, так ты что — и пленных взял?
— Не без того.
— Вздернуть их надо, чего с собой тащить? — передернул плечами Прохор.
— Оно можно и вздернуть, только тебе они в первую очередь нужны.
— Мне-то зачем? — не понял десятник.
— За людей своих, что вот тут, на дороге сгинули, отвечать придется. Разбираться начнут, а у тебя и виновные есть, они же и видаки.
— А и правда, — схватился за мысль Прохор.
— Я бы на твоем месте оставил их на ближайшем постоялом дворе, да с охраной из стрельцов.
— Помилуй Бог, боярин, у меня и стрельцов- то почти не осталось.
— Оставь всех. Уж до Вологды, до самого хранилища, мы тебя доведем, а на обратном пути заберешь.
Прохор задумался, потом махнул рукой:
— Семь бед — один ответ, будь по-твоему.
Вернулся посыльный, а с ним и мои хлопцы.
Пленных гнали перед собой. Ратники вели за собой на поводу разбойничьих коней, навьюченных собранным оружием.
— О, боярин, — удивился Прохор, — так у тебя и трофеи есть.
— Зря, что ли, в лесу мерзли, обоз ваш дожидаючись! По коням!
Мы оседлали лошадей и тронулись в путь. Скорость была невелика — тормозили движение пешие пленные да обоз. Золото — металл тяжелый, и лошадям, впряженным в сани, приходилось нелегко. Однако же дорога вскоре пошла с холма под уклон, а верст через пять и постоялый двор при дороге показался.
До темноты еще оставалось время, но, учитывая, что люди устали, замерзли и проголодались, мы решили остановиться на постой.
Лошадьми заполнили всю конюшню, пленных поместили в подвал.
Мы заполнили трапезную до отказа и съели все, что было приготовлено на кухне. Хозяин был рад наплыву постояльцев, как же — зимой народу всегда меньше останавливается, чем летом.
Я расплатился за еду и ночлег. Разместились в трех небольших комнатушках. Помогли стрельцам занести в комнату тяжеленные сундуки. Я со своим десятком занял две комнаты. Мне и Федору уступили постели, остальные спали на полу — люди рады были и такому: все не на морозе в лесу. Усталость и тепло от топившихся печей сделали свое дело — не успев толком раздеться, ратники повалились на пол и заснули.
Проснулись утром поздно, уж солнце вставало. Первым делом — умыться и за стол.
Хозяин, видимо, всю ночь не сомкнул глаз вместе с поварами, соображая, чем накормить такую ораву и заодно предвкушая неплохой заработок. И не зря старался — от жареных поросят и гусей остались только начисто обглоданные кости. Когда-то еще доведется так плотно поесть? Вот и набивали мужики желудки впрок.
Лошади тоже были накормлены и отдохнули за ночь. Четверых стрельцов оставил Прохор на постоялом дворе, чему те и рады были — в тепле сидеть — это не по морозу с обозом тащиться.
Через два дня мы подъезжали к Вологде. Хотелось подстегнуть коня, промчаться вихрем оставшиеся версты, лихо взлететь на порог, обнять жену и сына. Но! Приходилось тащиться с обозом до конца.
Мы подъехали к городским воротам. Вышедший навстречу остановившемуся обозу старший стражи пытался прояснить вопрос с мытом, но, увидев погибшего ратника, сваленное оружие, сундуки с печатями и услышав мои объяснения, все понял и отступил в сторону.
Въехав в город, мы сразу направились к хранилищу — одному из двух главных государевых запасов. Второе находилось в Белозере, расположенном на берегу живописного озера Белое, у истоков Шексны. Суровые природные условия были естественным препятствием при набегах степных кочевников. В самой Москве государь больших ценностей не держал. Москва многократно горела, осаждалась врагами, начиная с татар и заканчивая наполеоновскими войсками в далеком будущем.
Обоз остановился у знакомого мне здания, перед окованными железом воротами.
На стук Прохора в маленькое оконце в двери выглянул усатый страж. Борода у него тоже имелась, но усы! Они меня поразили — таких роскошных, больших и ухоженных усов мне раньше встречать не доводилось.
— По какому делу?
— Из Казенного приказа, в хранилище — с ценностями.
В окне показался левый ус и глаз, затем правый ус — стражник оглядывал телеги и людей, собравшихся у двери.
— Подожди.
Усач закрыл оконце. Вскоре сбоку открылась дверца, и вышел служивый в сером охабне с меховым воротником.
— Бумаги давай.
Прохор растерялся:
— Какие?
— Ты что, в первый раз?
— На обоз нападение было, едва от разбойников отбились, вот боярин, спасибо ему, помог. Почти все стрельцы на дороге полегли, старшего охраны убили, казначей тоже погиб, — наверное, бумаги у него были.
— Не можно без бумаг груз принять.
— Да ты что, ополоумел? Куды мне сундуки с золотом девать? Я из стрельцов один с обозом. Это все — холопы боярские. Вон, смотри, те двое — ранены, на конях еле держатся. А ты… — У Прохора от недоумения и возмущения сорвался голос.
— А мне все едино.
Я не выдержал, схватил служивого за грудки.
— Слушай, ты, крыса! С тобой я, боярин Михайлов, воевода государев, говорю. Хотя ты этого и не стошль. Зови дьяка или подьячего.
— Руки убери, я на службе.
— Я тоже на службе. Еще слово скажешь, велю плетей всыпать!
Служивый скосил глаза в сторону, где Федька демонстративно похлопывал плеткой по голенищу сапога. При этом он плотоядно щерился.
Похоже, он поверил в мою угрозу.
— Отпусти.
Я отпустил охабень. Служивый оправил одежду и юркнул в дверь. Зажрались они тут, на спокойной службе.
Дверь снова громыхнула, вышел дьяк.
— Это кто тут грозится плетей дать государеву человеку?
— Я, боярин Михайлов, жилец вологодский и воевода государев.
Слово «государев» я выделил голосом.
— И что хочешь?
— Обоз золотой из Москвы привели. Выехал- то обоз под охраной стрельцов, да после Ярославля разбойники напали, почти всех стрельцов и казначея живота лишили. Мои люди помогли разбойников побить да золото до хранилища доставить. А теперь твой уперся — без бумаг, дескать, не приму.
Дьяк задумался.
— А бумаги где?
Вмешался Прохор:
— Думаю, при казначее остались, да убит он. В двух днях пути отсюда лежит.
— Ну что же, сейчас золото сочтем при видаках да опись составим. Один список у нас останется, другой тебе отдадим. Ты же в приказе отчитаться должон.
— Разумно.
Мы с Прохором переглянулись и согласно кивнули.
Сани въехали во двор.
— Федор, езжай с десятком домой, доставь тело Андрея, о раненых позаботься да баню готовь пока.
Я же с Прохором вошел во двор. Дюжие молчаливые мужики легко подняли сундуки и понесли их в комнату. Прохор и я вошли следом.
Дьяк и служивый в охабне были уже там. Дьяк осмотрел сундук и сургучные печати на них.
— Печати Казенного приказа целы, так и запиши.
Служивый стал записывать.
— Открываем первый сундук.
Дьяк снял с пояса связку ключей, отпер замок. Занятно! У Прохора ключей не было. Подозреваю, что и у убитого казначея их не было тоже.
Долго пересчитывали монеты: отдельно серебряные, отдельно — золотые. Записали. Вскрыли второй сундук. Тут дело пошло побыстрее, так как он был с чашами, подносами, кубками. Все — из злата-серебра да с каменьями драгоценными. Но для счета удобно, предметы крупные. Сосчитали, записали на бумаге. Дьяк и служивый подписали, приложились пером и мы с Прохором. Служивый сыпанул щедро песочка на бумагу — вместо промокашки, сдул, протянул Прохору. Стрелецкий десятник свернул документ в трубочку, сунул за пазуху.
— Фу, доставил! Как камень с шеи свалился.
Мы пошли к выходу. Дьяк взял меня за локоть.
— Слышал о тебе, боярин Михайлов. Говорили — смел, удачлив и крут. Убедился сам. Ну что же, рад знакомству.
И протянул мне руку.
— Фрол Артемьев я.
— Со знакомством, значит.
Всех вологодских бояр и многих служивых людей я в Вологде знал, но с Фролом раньше не пересекался. Он в хранилище своем сидит, а я больше на воздухе — то в поместье своем, то в походе. В принципе — мужик разумный, выход из положения нашел быстро, с таким приятно иметь дело.
За воротами меня ожидал один из моей десятки. Он держал под уздцы коней — моего и Прохора.
— Ну что, боярин, будем прощаться?
— Зачем прощаться? Вечер скоро, обратно утром поедешь. Сейчас ко мне: в баньку сходим, попируем; переночуешь, а уж завтра — в обратную дорогу.
— Приглашаешь, значит? Не против я. Видел я тебя в деле, боярин, — бились вместе, и за столом с тобой чарку выпить да хлеб преломить за честь почту.
Мы вскочили на коней и через пять минут уже были дома. Банька была уже готова: все- таки ценности считали долго, думаю — часа два с лишком.
Я обнял жену и Василия:
— Видите, все нормально, я дома.
Дворня уже суетилась, готовя на стол. Мы же с Федором и Прохором отправились в баню. Остальные холопы из вернувшейся десятки пойдут во вторую очередь — не но чину им в первую.
Попарились знатно, смыли грязь, обмылись. А в предбаннике уже исподнее чистое лежит. Прохора тоже не обделили. Посидели немного, попили кваску — да и в трапезную. Стол от угощения ломился, как на пир. И в самом-то деле — боярин, отец семейства вернулся.
Поскольку мужики проголодались, накинулись сразу на мясо. И только когда утолили первый голод, тосты затейливые говорить стали, вспоминать подробности нападения татей. Из-за стола едва вышли уже за полночь, погрузнев от еды и выпивки. Я рухнул в постель и отрубился начисто.