Я бы еще долго разглядывал гостей, если бы меня не отвлек Джума:
— Бвана, мы нашли какую-то могилу. Там яма, а в ней кости. Но без тебя мы ничего не трогали.
Мне пришлось покинуть масаев. Я извинился и попросил Панго напоить всех чаем и свежим молоком. Воины с удовольствием устраивались в тени огромной акации, под которой был разведен костер: чай они очень любят.
Пока я говорил с масаями, а Панго и Мули ставили палатки, Джума осматривал участок. Он решил начать с мачо,[13] Местные жители назвали этот холм «глазом» потому, что оттуда прекрасно видны все окрестности. С вершины холма мой помощник заметил небольшое углубление, похожее на лежбище гиены. Спустившись, Джума обнаружил полуразрытую могилу, около которой действительно были видны следы гиен и нестерпимо воняло гнилью.
— Возьми палку и попробуй поковырять — предложил я, когда Джума привел меня на место и закрыл нос воротом расстегнутой рубашки.
— Ну и вонь! — ужаснулся юноша, пытаясь разрыть яму палкой.
С таким инструментом ничего не сделаешь. Немного поразмыслив, мы решили принести из лагеря лопаты. Я приказал Джуме и Мули продолжить работу, а мы с Панго направились к проповеднику.
Лютеранин искренне обрадовался, увидев меня. Я снова вынужден был участвовать в церемонии приветствия. Чтобы не терять время на здорованье со всеми женами проповедника, я предложил ему поговорить под деревом-«храмом», расположенным примерно в четырехстах метрах от дома. Там можно было не опасаться, что нас кто-либо побеспокоит, в том числе и стаи мух, обитающих в жилище любого масая.
Несколько минут ушло на то, чтобы уговорить хозяина поступить так, как я предложил. Наконец мы пришли к «храму» и сели на камни. Не успел я начать разговор, как масай протянул мне маленький сюрприз — еще одну гильзу, на которой я сразу заметил хорошо знакомый двойной след от ударника.
— Это мои воины нашли на твоем участке, бвана, — объяснил он.
— Ты знаешь, кто стрелял?
— Тот человек, который жил у Луки. Поскольку мне хорошо известно, что без твоего или моего разрешения никто не может здесь находиться, я послал своих воинов сказать Луке, чтобы этот человек немедленно покинул нашу землю. В ответ Лука только рассмеялся, а его гость нацелил на моих людей ружье. Поскольку в наших краях ни у кого нет ружья, значит, эти патроны могут принадлежать только ему.
— А что было потом? Как поступили твои воины?
— Они ушли, бвана. Они все рассказали мне, и я решил ждать твоего приезда, потому что не знал в точности, кто прислал этого человека, — Проповедник посмотрел на меня так, словно просил прощения.
— А что случилось с Лукой? Говорят, леопард задрал его сына. Ты знаешь, как это произошло?
— Я знаю, что сын Луки был убит, но сделал это леопард или кто-то еще, я точно не могу сказать. Вскоре после этого твой дом сгорел, а Лука и тот второй, Моллел, исчезли. Они сбежали ночью, потому что никто из нас не видел, как они уходили. Они украли все инструменты. Когда я был на твоем участке, то увидел, что там ничего не осталось.
— И все-таки я не могу выбросить из головы этого леопарда! Почему он начал есть людей, если до этого никого не трогал? А у вас он не воровал коз и овец?
— Да, своровал и пропал… — Проповедник помолчал немного и, моргнув своим белым, слепым глазом, продолжил: — Думаю, нам удалось его отравить. Хотя прошло уже почти три месяца, а мы не можем найти тело этого чуи… — Он еще немного помолчал, поковырял палкой песок, затем снова повернулся ко мне, — Все началось под Рож-дест-во, — Это слово он произнес по слогам, — Однажды рано утром мои люди обнаружили четырех задранных коз и пять овец. Шестую овцу этот дьявол уволок. Судя по следам, чуи был не очень большой. Мы нашли дерево, на котором он сожрал овцу. Поскольку чуи не доел ее, мы решили добавить в останки яд. Кроме того, мы пожертвовали еще одной задранной овцой, которую тоже отравили и повесили на дерево недалеко от нашей деревни, чтобы леопард не трогал живых коз и овец. Мы повесили тушу повыше, чтобы она не досталась фиси.[14] Не знаю, задрал ли чуи еще каких-нибудь овец, но ту, что мы повесили возле деревни, он не тронул. Он вообще больше не появлялся — ни у нас, ни в других деревнях. Как сквозь землю провалился. Возможно, отравился ядом и где-то умер… Всю ночь я молился Богу, — сказал лютеранин, подняв глаза от земли, — чтобы он защитил нас от этого дьявола. Мне кажется, Господь услышал меня и избавил нас от леопарда. Ведь только Он всемогущ… — Эти подробности не относились к делу, но только я раскрыл рот, чтобы задать очередной вопрос, как проповедник продолжил: — К тому же был праздник, праздник Иисуса. Он умер за нас, а потом воскрес — об этом нужно помнить всегда, нужно учить этому людей, а главное — возносить хвалу Господу. Я убежден, что это был знак Божий. Это Он забил скотину, которая превратилась в рождественский ужин. Так мы прославили Иисуса. Всем понравилось мое объяснение. И то, что чуи бесследно исчез.
— Ты прав, вождь. Но я хотел бы задать тебе еще один вопрос: не появлялся ли здесь примерно месяц назад какой-нибудь музунгу?
— Появлялся, бвана. это было больше месяца назад, через две недели после Рождества. В воскресенье я, как обычно, проповедовал в деревне вождя Торроко, и посреди проповеди вдруг раздался шум мотора. Люди, которые приехали в автомобиле, не стали ждать окончания службы. В машине сидели какой-то музунгу и африканец по имени Моллел. Они искали Луку. Сказали, что едут из города и должны передать ему какие-то вещи. Знаешь, бвана, когда я вижу музунгу, я предпочитаю не вмешиваться. Я подумал, это ты послал его сюда, потому и не стал задавать вопросов.
— Я тебя не виню, ведь ты не знал, что он чужак. Было ли у них оружие?
— Я не обратил внимания, бвана, — ответил масай, немного подумав, — Автомобиль остановился в стороне.
— Как выглядел этот музунгу? Во что он был одет? — поинтересовался я.
— Он вылез из белого «Лендровера». Он был фупи[15] и кипара,[16] курил, на нем были грязная рубашка, шорты и высокие ботинки. На руке я заметил татуировку, но что она изображала, я не понял, потому что он стоял в стороне.
— А на какой руке была татуировка, в каком месте, ты не помнишь?
— Подожди, бвана, — снова задумался мой собеседник, — Кажется, она была на руке, в которой он держал сигарету. Рисунок был большой, — Проповедник провел пальцем по своей руке.
— И что же было дальше? — спросил я в надежде узнать подробности.
— Потом они уехали. Через два дня мы узнали, что Моллел остался у Луки, а белый уехал. Похоже, он там долго не задержался.
— А вы видели этот автомобиль еще раз?
— Нет, бвана, точно не видели. Но музунгу мог уехать ночью или по другой дороге.
В этот момент я заметил, что Панго несет нам из деревни чай. Последний раз, когда я пил чай у проповедника, меня прохватил сильный понос, поэтому я отказался от своей чашки, объяснив, что из-за принимаемых мною лекарств мне нельзя молоко. Дело в том, что заварку масаи засыпают не в воду, как европейцы, а в молоко. Оно очень жирное, и у человека, не привыкшего к такому напитку, после первой же чашки случается расстройство желудка. А когда я вспоминаю, в какой антисанитарии готовится этот чай, мне и вовсе становится дурно.
После разговора с лютеранином все окончательно прояснилось. Нам следовало немедленно разыскать Луку: только он поможет разгадать тайну сгоревшего дома и леопарда-людоеда.
— Спасибо тебе, вождь, за информацию и гостеприимство, — с улыбкой сказал я, вставая, — Обещаю вернуться к тебе, когда разузнаю, что случилось с Моллелом и Лукой. Кстати, я привез сахар и соль для жителей твоей деревни. Панго уже выгрузил мешки, они там, у забора. Будь здоров. Надеюсь, скоро увидимся.
Еще раз улыбнувшись, я направился к машине, где меня ждал Панго.
— Бвана, — прошептал он взволнованно, — женщины в деревне говорят, что Моллел приходил узнать, можно ли добывать здесь драгоценные камни. Они считают, что Лука глупец. Он испугался, когда сгорел дом. Говорят, Лука боится какого-то мгангу, и в смерти его сына виноват все тот же мганга. Еще женщины сказали, что проповедник предрек Моллелу, если он сюда вернется, умереть той же смертью, которой умер сын Луки. Мол, это будет кара божья или что-то в этом роде, я не разбираюсь, так говорили женщины. Бвана, они с этим своим проповедником все с ума посходили. Если бы он сказал, что они должны рожать через уши, они бы и в это поверили и стали бы прикрывать себе уши, как сейчас прикрывают… ну, ты знаешь что.
Я посмеялся над шуткой своего помощника: грубая, но точная характеристика.
Возвратившись на участок, я узнал еще одну новость. Джума, Мули и еще несколько масаев раскопали яму, которую мы нашли до моего отъезда, и обнаружили там разлагающийся труп белого без одной ноги — видимо, ее успели съесть хищники. Картина страшная, смотреть невозможно.
— Видишь, бвана, я тебе говорил, что там была кость, а теперь посмотри — музунгу. Откуда здесь мог взяться труп музунгу? — Джума был не на шутку взволнован.
Чтобы все поняли мою догадку, мне пришлось пересказать им историю, которую я услышал от проповедника.
— Ты считаешь, это тот лысый коротышка, что приехал с Моллелом? — Джума не без содрогания посмотрел в могилу, — Шорты на нем есть, это правда. Он небольшого роста, и его голова… это ужасно! Бвана, когда я дотрагиваюсь до него палкой, тело разваливается на куски. Волос действительно мало… смотри, у него в голове большая дыра!
Прижимая к лицу платок, я спустился к могиле. Действительно, оба виска прострелены. Скорее всего, он был убит пулей того самого калибра.470. На трупе не было ни рубашки, ни ботинок. Я принялся разглядывать руки убитого, вернее, то, что от них осталось. На левой не было и следа татуировки, а правую я не видел — она была заложена за спину.
— Мне нужно взглянуть на правую руку, — сказал я, чувствуя, как подступает дурнота, — Давайте подцепим тело лопатами и попробуем перевернуть. Может быть, от нее хоть что-то осталось.
— Ищешь татуировку? — догадался Джума, — Если она там, тогда это и есть тот самый человек, который приехал вместе с Моллелом.
Мои помощники аккуратно подсунули лопаты под тело убитого и перевернули его, но неудачно — ничего не было видно. Пришлось попробовать еще раз. Теперь получилось: кожа на руке почти разложилась, но татуировка все же сохранилась. Вернее, сохранилось всего несколько квадратных сантиметров, маленький ее кусочек. Я с облегчением отошел от ямы: теперь можно было делать выводы.
— Панго, принеси фотоаппарат из машины, — попросил я, и мой помощник мигом выполнил задание.
Сделав несколько снимков, я отдал приказание снова засыпать яму. Когда работа была закончена, мы все вместе принялись таскать на могилу камни, чтобы до тела не добрались гиены и шакалы. Все чувствовали дурноту, но сделать это было необходимо.
Музунгу пролежал в яме около двух месяцев. Убить его могли только Моллел и Лука. Но какова причина убийства? И где теперь «Лендровер»? Для начала придется съездить в Комоло и переговорить с Лукой. День клонился к вечеру, мы явно не успевали добраться до Комоло засветло. Я твердо решил выехать на рассвете.
— Бвана, Моллел уехал в машине этого музунгу, — забормотал Джума, притащив последний камень на могилу, — это ясно. Он и ружье забрал. Нам нужно съездить в город и сообщить обо всем полиции, — Джума внимательно посмотрел на меня, ожидая реакции.
— Ты думаешь, сюда приедет полиция? За сто пятьдесят километров? Никто нам не поверит. Лучше мы сами разберемся. Сдадим Луку и Моллела в полицию, а в качестве свидетеля привезем в город проповедника. Мне кажется, сейчас нам достаточно помощи масаев. Ведь эта земля принадлежит им, и, я думаю, в данном случае закон на их стороне.
Джума ничего не ответил, зато Панго, который внимательно слушал наш разговор, тоже решил высказаться:
— То, что случилось, — ужасно, бвана, но масаям можно верить. Они честные и справедливые. Полицейские хотят только денег, и вообще — кто знает, что они могут подумать о нас.
— Я тоже считаю, что с полицейскими связываться не стоит. Пусть лучше этим занимаются масаи, — подтвердил Мули.
К вечеру до нас дошла еще одна печальная новость. Пока мы занимались могилой белого, примерно в пяти километрах от нашего участка произошла трагедия: погибла одна из жен старого вождя Торроко.
Три женщины отправились к ближайшему холму за ветками для ремонта хижины. Им были нужны ровные ветки, поэтому они забрались на вершину холма, где обычно растут деревья со стройными стволами. Погибшая четырнадцатилетняя девушка по имени Крра была младшей женой Торроко. Высматривая подходящие деревья, она отстала от других женщин, и в это время на нее напал леопард. Вернувшись в деревню, женщины рассказали, что, услышав крик, они бросились на помощь и увидели злодейского хищника, который тащил юную Крра вниз по склону. Увидев людей, зверь остановился, бросил свою бездыханную жертву и с рыком накинулся на женщин. Те побежали прочь, крича от ужаса. Тогда леопард успокоился и потащил свою добычу дальше.
Было уже темно, когда воины из деревни проповедника, принесшие эту весть, добрались до нас. Лютеранин прислал с ними просьбу о помощи, и мне надо было действовать.
— Мули и масаи останутся здесь, — сказал я Джуме, немного подумав, — А вы с Панго собирайтесь. Возьмите карабин, дробовик, два электрических фонаря, ножи и мачете. Прихватите еще сушеного мяса: может случиться так, что мы останемся там до утра. И термос с чаем не забудьте!
Мы собрались очень быстро, и через считанные минуты уже вышли за границу нашего участка.
По пути нам пришлось остановиться в деревне проповедника. Он с двумя своими воинами, вооруженными до зубов, изъявил желание сопровождать нас. Увидев молодых людей, я невольно улыбнулся их серьезному настрою: у каждого в руках по три копья — два длинных и одно короткое. Несмотря на то, что такое снаряжение выглядит довольно забавно, не уважать этих масаев невозможно: только по-настоящему мужественный человек способен пойти на леопарда с копьем. Их вождь был вооружен только палкой, с которой, он, вероятно, не расстается даже во сне.
В деревне старого Торроко, куда мы попали лишь через восемь часов пути, раздавался плач женщин и детей. Сам вождь сидел на низкой табуретке, тупо уставившись в огонь. На его лице застыла бессмысленно-равнодушная гримаса, поэтому я решил расспросить стоявших рядом воинов:
— Далеко отсюда до того места?
Ответом мне было молчание.
Среди нас один Джума знал масайский язык, поэтому добывать необходимую информацию пришлось ему. Вопросы моего помощника тут же возымели действие на молодых людей: один из них начал так оживленно рассказывать и столь активно размахивать руками, что со стороны казалось, будто он решил выяснить отношения с Джумой, а не удовлетворить его вполне оправданное любопытство.
— Бвана, — обратился ко мне мой помощник, когда чернокожий юноша закончил свой экспрессивный рассказ, — пять воинов из этой деревни в полном вооружении отправились по следам чуи еще засветло. Уже давно стемнело, поэтому все за них волнуются. Масаи лучше всех знают буш, но у них есть правило: в темноте никуда не высовываться.
Немного подумав, я решил взять с собой только Джуму и Панго — чем меньше народу, тем лучше. К тому же пятерых заблудившихся масаев мы вряд ли обнаружим ночью в буше.
Воспользовавшись услугами Джумы-переводчика, я попросил объяснить, где находится место трагедии. Помочь нам вызвалась одна из тех женщин, которые были свидетельницами смерти Крра. Несмотря на волнение и испуг, женщина терпеливо и толково объяснила дорогу. Выйдя за пределы деревни в указанном ею направлении, мы должны были увидеть высокую скалу в форме конуса (интересно, есть ли такое слово в масайском языке), на которой лежит округлый камень. Возле этой скалы они с другой женой Торрроко и видели Крра в последний раз. То же самое женщина сообщила и тем воинам, что отправились искать следы чуи несколько часов назад.