Я скривился. Однако в глубине души я забавлялся, и мне стоило немалых сил это скрывать. Ведь Савия все время была начеку. Ее почти звериное чутье подсказывало ей, что, как рабыня, она стоит немалых денег, а вот в тюрьме от нее проку не больше, чем от разбитого горшка. Знала она и то, что мне позарез нужно вытянуть из нее все, что ей известно. Догадываясь об этом, я хранил молчание. Ничто так не развязывает людям язык, как упорное молчание собеседника.
— Прости, — захныкала она. — Там, в тюрьме, так грязно… так ужасно!
Чтобы успокоить ее, я намеренно сделал вид, что смягчился.
— Хорошо. Тогда помоги мне выяснить судьбу твоей госпожи.
Она наклонилась вперед:
— От меня было бы больше помощи, если бы ты взял меня с собой.
— Мне не нужна старая служанка.
— Ну тогда забери меня отсюда и продай! Но лучше оставь меня у себя. Посмотри на себя, господин! Ты так же стар, как и я. Тебе давным-давно пора уже оставить дела, жить где-нибудь в деревне. А там я тебе пригожусь.
Вот уж чего мне точно не надо, так это, уйдя на покой, тащить за собой чей-то брошенный за ненадобностью хлам! И все же… на закате лошади куда охотнее бегут туда, где их ждет сено, а не хлыст. Я притворился, что размышляю над ее словами.
— Я не могу позволить себе лишнего раба.
— Да в гарнизоне будут только рады избавиться от меня! Им осточертели мои вечные жалобы!
Я рассмеялся:
— Хорошенькая рекомендация!
— И к тому же я слишком много ем! Но зато я умею готовить. И получше, чем твой нынешний слуга, судя по тому, какой ты тощий!
Я покачал головой, сильно подозревая, что в этом она права.
— Послушай, лучше постарайся доказать, что у тебя хорошая память, и тогда я подумаю над твоим предложением, обещаю. Ну как — согласна?
Она выпрямилась.
— Я могу быть очень тебе полезна.
— Так ты ответишь на мои вопросы?
— Постараюсь, господин.
Я тяжело вздохнул, нисколько не сомневаясь, почему ей так хочется, чтобы я ее купил. Любой раб обожает чваниться тем высоким положением, которое занимает его хозяин.
— Что ж, ладно. Давай вернемся к тому, на чем мы остановились. Итак, это был брак по любви?
На этот раз она ответила не сразу. Заметно было, что она обдумывает мои слова.
— Это был брак из тех, что приняты в высшем обществе. Любовь там играет не самую главную роль, ты согласен, господин?
— Насколько я знаю, особого приданого у невесты не было.
— Это был не тот случай, когда мужчина женится на деньгах. Наоборот.
— Марку была нужна хорошая должность?
— Ему нужно было, чтобы его слегка подтолкнули.
— А отцу Валерии были нужны деньги?
— Быть сенатором — дорогое удовольствие. Привлекать на свою сторону нужных людей, добиваться нужных тебе решений — для всего этого требуются деньги.
— Ты так хорошо в этом разбираешься?
На губах ее мелькнула тонкая улыбка.
— Я прожила с сенатором Валенсом куда дольше, чем его собственная жена.
— И стала служанкой Валерии.
— Я научила ее всему, эту девочку. Я ведь уже говорила.
Самодовольство этой рабыни начинало изрядно действовать мне на нервы. Готов поспорить на что угодно, что ей случалось в свое время согревать сенаторскую постель, и воспоминание об этом до сих пор приятно тешит ее гордость. Ну еще бы — спать с самим сенатором! Христианка! Это их бог делает их столь бесстыдными и дерзкими. А безмятежное спокойствие, в котором они пребывают, способно свести с ума!
— Ты проводила с ней весь день. — Я попробовал зайти с другой стороны. — Была ли она влюблена в него или нет?
— Моя госпожа едва знала Марка. Они и виделись-то всего один раз.
— И какое он произвел на нее впечатление?
— Ну, он был хорош собой. Но чересчур стар для нее, так она сказала. Ему — тридцать пять, ей — девятнадцать.
— И тем не менее она не возражала против этого брака?
— Наоборот — была очень довольна, что выходит замуж. Наряжалась для Марка, кокетничала с ним и всячески демонстрировала отцу, что готова повиноваться ему во всем. Брак устраивал их обоих — деньги Марка спасали сенатора от долговой тюрьмы, а Валерия получала возможность уехать из Рима. Этот брак льстил ее отцу, а ей давал шанс избавиться наконец от опеки матери и стать самостоятельной. Как все молодые девушки, Валерия вбила себе в голову, что как только она приберет его к рукам, муж станет выполнять все ее прихоти.
Ну конечно. Женщины почему-то считают, что брак — это конец всем заботам. А потом вдруг выясняется, что это только начало.
— А почему свадьба должна была состояться не в Риме?
— Должность, которой так добивался Марк, в тот момент была вакантной. Правда, ее тогда занимал старший трибун Гальба Брассидиас, но временно. В армии хотели, чтобы вопрос с командиром конницы был наконец решен окончательно, а сенатору Валенсу не терпелось получить деньги, которые Марк посулил, если тот отдаст ему свою дочь. Итак, обещанные деньги были выплачены, приказ о назначении получен, и тогда Марк, не желая дожидаться окончания приготовлений к свадьбе, заторопился. Ему посоветовали не медлить и сразу двинуться в путь, чтобы поскорее явиться в крепость и занять обещанный ему пост. Ради этого он рискнул даже отправиться в дорогу среди зимы. Его отсутствие вызвало толки. Валерия последовала за ним в марте, едва дождавшись первого корабля из Остии. Но даже в это время путешествие оказалось тяжелым. Нам пришлось три раза бросать якорь у берегов Италии, прежде чем корабль добрался наконец до Галлии. К тому времени мы все были едва живы.
Я сочувственно покивал — сам я любил море ничуть не больше ее.
— И потом вы двинулись через Галлию на север.
— Это было ужасно! Отвратительные постоялые дворы, отвратительная еда, а уж об обществе лучше вообще не вспоминать! Переправляться через реку было еще ничего, а вот трястись в повозке, запряженной мулами, оказалось адовой мукой. Я все удивлялась, что с каждым днем становится холоднее. А потом мы добрались наконец до Британского океана[4], и вот там-то мы и узнали на своей шкуре, что такое, когда море то уходит от берегов, то возвращается снова.
— Прилив и отлив, — кивнул я.
— Никогда в жизни ничего подобного не видела.
— Знаю. Цезарь тоже был потрясен этим явлением, когда первый раз высадился в Британии. — Господи, удивился я, с какой стати я читаю лекцию по истории, да еще какой-то рабыне?! Если честно, я и сам этого не знал.
— Нисколько не удивляюсь.
Недовольный собой, я резко вернул ее назад к разговору:
— Итак, вы переправились через Канал…[5]
— Да. К сожалению, мы опоздали на военный корабль, так что пришлось договариваться с торговым судном. Капитан, увидев на горизонте белые меловые скалы Дубриса[6], принялся махать руками как сумасшедший, видимо, чтобы произвести впечатление на сенаторскую дочь, но нам всем было уже все равно.
— А потом по реке Тамезис[7] поднялись до Лондиниума?[8]
— Да. И все было более или менее нормально, как ты сам можешь судить. Если не считать ее поездок верхом.
— Ее — что?
— Когда мы еще ехали через Галлию, Валерия объявила, что устала трястись в повозке, велела оседлать для себя лошадь и рысью поехала впереди, в дамском седле, естественно. Ну конечно, не одна, а с телохранителем. Его звали Кассий.
— Какой-нибудь старый солдат?
— Лучше. Бывший гладиатор.
— И тебе это не нравилось?
— Нет, Валерия была не настолько глупа, чтобы пытаться хоть ненадолго ускользнуть из виду. Но не дело, когда римская патрицианка носится верхом, словно какая-то простоволосая кельтская шлюха! А ведь я ей говорила! Но Валерия с детства была упрямой как осленок. Я предупреждала, что эти поездки не доведут ее до добра — мол, от них женщины становятся бесплодными, а жену, неспособную дать мужу детей, с позором отсылают назад, к семье. Но она только смеялась. Я твердила, что она может упасть с лошади и покалечиться, а она презрительно фыркала. Говорила, что, дескать, ее нареченный будет командовать конным полком и ему будет лестно иметь жену, умеющую скакать галопом. Я едва в обморок не хлопнулась, когда услышала такое.
Я попытался представить себе эту упрямую и отчаянную молодую женщину. Какой она была? Вульгарной? Мужеподобной? Или же просто сорвиголовой?
— И она научилась?
— Да, еще в поместье отца. Его снисходительность к дочери, пока она была ребенком, могла сравниться только с его же строгостью после появления у нее первых менструаций. А я так вовсе глаз с нее не спускала. И что? Она бы и тогда продолжала фехтовать деревянным мечом, да только ее собственный брат отказался участвовать в этих дурацких играх.
— Стало быть, у нее не было обыкновения делать, как ей велят? Она не любила подчиняться?
— Она имела обыкновение поступать, как ей подсказывает сердце.
Интересный довод — особенно для Рима.
— Я пытаюсь понять, что же тут произошло, — объяснил я. — Что за предательство тут случилось.
Она расхохоталась:
— Предательство?
— Я имею в виду нападение на Адрианов вал.
— Я бы не назвала это предательством.
— И как бы ты это назвала?
— Я назвала бы это любовью.
— Любовь?! Но ведь ты сама сказала…
— Ты меня не понял. Все началось еще тогда, в Лондиниуме…
Глава 5
— Римлянка! — пронзительно вопили бродячие торговцы и разносчики, выставляя короба со своим товаром прямо под дождь. — Взгляни сюда! Драгоценности из Британии!
Чтобы не оглохнуть от их душераздирающих криков и заодно укрыться от весенней капели, Валерия опустила на лицо капюшон. Почувствовав себя в некоторой безопасности, она в ужасе и изумлении взирала сверху на крохотную флотилию, устремившуюся к их судну. Речные лихтеры и узкие кораклы, рыбачьи лодки, сплетенные из ивняка и обтянутые кожей, окружили только что бросившего якорь «Лебедя», словно охотничьи псы — подранка. Их заросшие бородой до самых бровей капитаны наперебой предлагали переправить высоких римских гостей на берег, высадив их на высокую каменную набережную Лондиниума. Женщины бриттов, со скрученными на затылке волосами и в липнущей к телу сырой одежде, визгливо вторили им, предлагая влажный хлеб, дешевое вино, еще более дешевые побрякушки, бесстыдно выставляя при этом напоказ голые груди. Оборванная, замурзанная ребятня тянула ладошки, клянча медяки, их ручонки извивались при этом, точно ножки перевернутого навзничь жука. Нахальные юнцы выкрикивали, где можно дешево снять жилье, найти женщину или что-то продать. Собаки оглушительно лаяли, из клеток, где сидели куры и другая живность, доносилось истеричное кудахтанье, капитан их судна на чем свет стоит проклинал собственных матросов, недостаточно быстро убиравших паруса, — словом, гвалт стоял такой, что хоть святых выноси. Валерия только никак не могла решить, что хуже — весь этот шум или стоявшая вокруг ужасающая вонь.
Ну а в целом Британия оказалась именно такой, как она и надеялась, — абсолютно непохожей на Рим, красочной, запоминающейся и великолепной — словом, в точности такой, как она и надеялась. Валерия ликовала. Теперь от ненавистного Рима ее отделяли тысячи миль, и наконец-то начиналась настоящая жизнь! Она жадно разглядывала город, отделенный от нее узкой полоской серой воды, и пыталась представить себе, что где-то там, за ним ждет ее тот самый Адрианов вал, о котором ей уже столько довелось слышать. И свадьба! Скоро ее свадьба!
— Бритты! — презрительно выплюнул стоявший возле нее молодой человек, с отвращением разглядывая вопивших внизу попрошаек. — Британские свиньи! Так их прозвали наши солдаты после первых же сражений. Голые, перемазанные синей краской, вопящие, не имеющие никакого понятия о дисциплине и лопающиеся от самодовольства — пока не ткнутся лбом в Вал. А после разбегаются в разные стороны, словно насмерть перепуганные зайцы. — Он покачал головой. — Такова их природа.
— Но ведь они просто предлагают нам свою помощь, дорогой Клодий. — Валерия была твердо настроена не позволить своему спутнику, младшему трибуну, который в соответствии с существующим порядком должен был после назначения отслужить год в армии, испортить своим цинизмом ее приподнятое настроение. — Ты только взгляни на них! Высокие, длинноволосые, светлокожие, сероглазые, а какие белые у них волосы! По-моему, они просто великолепны! — Валерия была в том счастливом возрасте, когда люди, не задумываясь, говорят то, что думают. К тому же на дочку сенатора не произвели ни малейшего впечатления ни блестящий меч, ни утонченный снобизм, которыми щеголял Клодий — аристократ по праву рождения, богач по полученному наследству и самодовольный индюк по натуре, да еще благодаря счастливому неведению, которое объясняется только отсутствием опыта. Не имея понятия практически ни о чем, такие люди обычно делают вид, что знают все на свете, включая и то, что подобает думать и как поступать юной девушке вроде Валерии. Щелкнуть одного из них по носу, указав подобающее ему место, всегда было одной из ее излюбленных забав. — А ты только взгляни на их украшения! По-моему, это изделия кельтских ремесленников. — Она игриво скосила на них глаза. — Правда, под этим дождем они все уже позеленели.
Как же все-таки неприятно, что придется пользоваться общественной переправой, мысленно возмутилась она. Отсюда ей видна была городская баржа, на фоне зеленовато-серого пейзажа ее ярко-алая обшивка и зеленый узор вдоль борта делали ее похожей на какой-то экзотический цветок. Неужели весть об их скором приезде не опередила их при переправе через Канал? Или флаг с сенаторским значком еще не успели заметить с городских стен? Как бы там ни было, «Лебедь» встал на якорь, оставшись никем не замеченным. Во всяком случае, официальные лица явно не спешили приветствовать его.
Впрочем, никто из ее римских знакомых не удивился бы подобной неучтивости. Услышав о том, что Валерия помолвлена с офицером, получившим назначение на Адрианов вал, все почему-то смущались, а поздравления, которыми ее осыпали, были щедро приправлены сочувствием. Да, конечно, Марк был богат, но… Британия?! Соболезнования, которые ей выражали по этому поводу, были весьма сдержанными, а оттого еще более оскорбительными. «Но почему?» — недоумевала она. По слухам, здешние дворцы и виллы мало чем уступали римским, женщины ее круга пользовались всяческим комфортом, и только по ту сторону Вала по-прежнему царили грязь, сырость и мрак. «Ах, неужели же тебе придется жить в крепости?!» — негодовали подруги. Мысль о подобной судьбе приводила их в содрогание, многие ужасались унижению сенаторского Дома Валенса. Но деньги, полученные от семьи Марка, помогут ее отцу сделать дальнейшую карьеру, и в то же самое время имя ее отца будет способствовать продвижению ее мужа. Пусть глупые подружки остаются в Риме! Ее нареченный жаждет славы. Что ж, Валерия сделает все, чтобы помочь ему добиться ее.
— Разве тебе не лестно такое внимание к твоей персоне? — игриво спросила она своего поклонника. — Разве в Риме твое появление вызвало бы такой ажиотаж? — Валерия швырнула попрошайкам мелкую монетку, и толпа с воем кинулась за ней. Свалка была настолько яростной, что легкие лодки бриттов едва не перевернулись. Вопли и визг раздирали барабанные перепонки.
— Не делай так больше, Валерия. Это же пиявки!
— Успокойся, это была всего лишь медная монетка. — Одному из местных удалось завладеть ею, но только после того, как он укусил своего соперника за ухо. Их алчность и злоба потрясли Валерию до глубины души. — Мой отец говорит, что Рим добивается верности своим благородством, а вовсе не мечом.
— Думаю, и тем, и другим. Я имею в виду, что главное тут — благоразумие, с которым Рим использует каждый из этих методов.
— Хочешь сказать, что я поступила неблагоразумно?
— Нет, но… Просто с таким лицом, как у тебя, Валерия, не нужны ни деньги, ни меч. Ты и без них завоевываешь сердца всех!
— О, мой галантный Клодий!
Впрочем, Валерия давным-давно привыкла и к восхищению, и к комплиментам, которыми ее осыпали юноши. И сейчас могла бы поклясться, что Клодий уже наполовину потерял из-за нее голову. В первую очередь мужчины обращали внимание на ее глаза, такие черные, что они казались бездонными. Но потом обращали внимание на светившийся в них незаурядный ум и волю, несколько необычную для столь юного создания, — это привлекало и вместе с тем тревожило мужчин, и они сами не замечали, как очень скоро превращались в ее покорных рабов. От нее исходило неизъяснимое очарование, противиться которому было невозможно — полудевочка, полуженщина, жизнь в которой кипит ключом, и вместе с тем восхитительно невинная. Этот дар завоевывать сердца, за который другие женщины отдали бы все на свете, стал для нее одновременно и величайшим сокровищем, и проклятием. Это было оружие, которым она только училась пользоваться. Внешность Валерии была под стать ее глазам — смуглая южная красавица, с кожей, щедро позлащенной средиземноморским солнцем, пышной гривой черных, словно вороново крыло, волос, спускавшихся почти до пояса, полными, сочными губами и высокими скулами. Фигура девушки своим изяществом могла бы поспорить с деревянной статуей лебедя, украшавшей нос их корабля. Влажный блеск ее похожих на оливы глаз заставлял многих шептаться о нумидийской[9] крови, якобы текущей в ее жилах, другие яростно возражали, твердя, что среди предков Валерии были египтяне или, возможно, финикийцы. Валерия отдавала предпочтение простым украшениям, которые лишь подчеркивали, но не затмевали ее яркую красоту, и обычно старалась не злоупотреблять ими. Три кольца на одной руке и узкий браслет на другой, изящное ожерелье, обвивавшее ее тонкую шею, брошь, поддерживающая покрывало, да еще золотая заколка в густых волосах — вот и все ее украшения. И это в Риме, где городские женщины и особенно патрицианки навешивали на себя такое количество золота, что едва могли передвигаться крохотными шажками! Одевалась Валерия, следуя самой последней моде, а благодаря усилиям своей служанки всегда держалась с подобающей скромностью.