— А город оказался гораздо больше, чем я ожидала, — непринужденно заявила Валерия. Она высунулась в окно, опершись о плечо Клодия, чтобы не вывалиться из носилок. И довольно усмехнулась, почувствовав, как он вздрогнул, когда ее рука легла ему на плечо. — И гораздо величественнее.
— Британия только выгадала от всех этих бесконечных войн на континенте, — проговорил он. — Чужая беда не затронула их, но зато сюда рекой хлынули деньги. А теперь…
— Если бы они на эти самые деньги купили бы себе хоть немного солнца, жить тут было бы куда приятнее, — мечтательно протянула Валерия.
— Если бы дело было только в солнце, — скривился Клодий. — Ну да это ненадолго — вот увидишь, Марк быстро восстановит свою репутацию, получит новое назначение, и вы уедете отсюда.
— И ты тоже.
— Да уж, можешь не сомневаться, я не позволю жирной грязи Британии запачкать мою карьеру. А потом мы все вместе вернемся в Рим и купим себе дома на Палладиуме!
— И будем вспоминать свои приключения в стране кельтов!
Между тем они оказались на площади перед губернаторским дворцом. Колонны из привезенного мрамора поддерживали широкий портик, под которым толпились солдаты, просители и гонцы со всех концов Британии. Окованные железом массивные дубовые ворота были приоткрыты, возле них стояли на часах легионеры, а сквозь распахнутые створки были видны сад и двери во Дворец. Горевшие светильники немного разгоняли клубившийся повсюду унылый серый туман. Носилки Валерии остановились у ворот.
Гальбу встретил слуга. Они о чем-то поговорили, и Гальба вернулся.
— Слуги уверяют, что их никто не предупреждал о вашем приезде, — объяснил он. — Я обо всем распорядился, но придется немного подождать.
Теперь, когда все волнения, вызванные их неожиданным появлением, остались позади, грубоватый на вид трибун успокоился и, как отметила про себя Валерия, старался всячески им угодить. Боевой офицер, он явно чувствовал себя увереннее на границе, но тем не менее изо всех сил пытался вести себя как учтивый и радушный хозяин. Что ж, решила она, тогда она тоже постарается быть вежливой.
— Надеюсь, вы пообедаете с нами, трибун? — улыбнулась она.
— Я солдат, госпожа.
— Который скорее всего проголодался куда сильнее, чем путешествовавшая в носилках дама.
— Я привык есть вместе со своими людьми. Так что обедайте без меня, а я вернусь позже, чтобы убедиться, что вам ничто не грозит.
— В этом нет необходимости, — надулся Клодий.
Гальба пропустил его слова мимо ушей.
— Вам стоит как следует выспаться.
— О боги, чего бы я сейчас не отдала за горячую ванну!
— Что ж, пойду убедиться, что вода уже греется, — пробормотал он и снова ринулся в дом. Валерия смотрела, как он, сунув свой жезл под мышку, вихрем взлетел по ступенькам — медали на груди мелодично брякали, зычный голос разносился по всему дому, четкие приказы сыпались один за другим, широченные плечи едва не снесли притолоку двери. Люди испуганно шарахались от него и разлетались в стороны, словно осенние листья.
— А он ничего, достаточно обходительный — для провинциала, конечно, — проговорил Клодий.
— Знаешь, я рада, что Марк его послал. Ты при нем тоже чувствуешь себя в безопасности?
Клодий окинул взглядом остальных римских солдат, терпеливо стоявших под дождем, держа под уздцы своих лошадей, и пожал плечами:
— Жизнь на окраинах империи никогда не была безопасной. Стоит мне только взглянуть на него, как я тут же вспоминаю об этом.
— Просто начало у нас вышло не слишком удачным, вот и все. Брр, ну и холод! Давай-ка выбираться отсюда. — Валерия, сморщив носик, вылезла из носилок и в сопровождении Клодия поднялась на крыльцо.
В портике стояла промозглая сырость. Было зябко и многолюдно. Здесь толкались не только закутанные в плащи чиновники и представители городских властей — куда больше было уличных торговцев и разносчиков, превративших портик губернаторского дворца в некое подобие рыночной площади. Кто-то торговал съестными припасами, остальные на разные лады предлагали украшения и шерстяные ткани, повсюду громоздились горы покрытых эмалью или глазурью горшков, рядом с которыми сидели горшечники. «Лондиниум», — красовалось на каждом из них. Валерия с интересом разглядывала их. Клодий неотступно, как тень, следовал за ней по пятам.
— Какие они странные и оригинальные! Просто руки чешутся купить хоть один!
— У них тоже руки чешутся — продать хоть один! Нисколько в этом не сомневаюсь.
— Да, да, госпожа, очень красивые горшки! — певуче уговаривал их торговец.
— У нас и без того довольно вещей, — вмешался Клодий. — И горшков тоже хватает. Купишь такой горшок на обратном пути, когда будешь возвращаться в Рим.
Валерия выбрала вазу.
— Нет, я хочу сейчас. Что-то, что будет напоминать мне о Лондиниуме.
— Люди обычно называют это «что-то» памятью, и она-то как раз ничего не весит.
— Вздор! Можешь считать, что эта ваза станет хранилищем моих воспоминаний, вот и все. — Валерия швырнула торговцу мелкую монету. — Это для моего приданого.
Торговец расплылся в улыбке:
— Фест польщен, что вы остановили свой выбор на нем, госпожа.
Валерия, сунув вазу в руки Клодию, принялась разглядывать чашки.
— Дорогу, дорогу благородной и щедрой госпоже! — Скрипучий голос, доносившийся откуда-то из сумрака в тени колонн портика, раздался так неожиданно, что оба вздрогнули. — Девушке, имя которой Любопытство!
Римляне обернулись. Прислонившись спиной к колонне, едва видная в царившем тут полусумраке, на свернутом в несколько раз драном одеяле сидела старая карга. Седые космы клочьями свешивались на сморщенное, как печеное яблоко, лицо, высохшее тело было закутано в плащ. Перед ней были рассыпаны кости. Гадалка!
— Да, — прокаркала старуха. — Я вижу женщину, ступившую на край своей жизни!
Торговец горшками раздраженно отмахнулся от старухи.
— Ты можешь услышать звон монет, Мебда, но очень сомневаюсь, что ты способна рассмотреть прошлое у себя под носом, — и ты отлично это знаешь, старая ведьма!
Старуха злобно ощерилась в сторону своего обидчика.
— Зато я отлично вижу, что жиром ты обрастаешь куда быстрее, чем мозгами, Фест, — прошипела она. — Обобрал бедную девушку! И не стыдно тебе? Не принесут тебе добра ее деньги! А еще я вижу, — продолжала она, снова повернувшись к онемевшей Валерии, — юную красавицу римлянку, которую впереди ждет свадьба… и которая сгорает желанием узнать ожидающую ее судьбу. — Один глаз старухи, затянутый бельмом, был мутно-белым, точно мрамор колонны, у которой она сидела. Мебда взяла в руки каменный диск размером не больше обычного яблока и устремила затуманенный взгляд в отверстие в самой его середине. — Хочешь узнать свое будущее, красавица невеста? Всего один серебряный грош.
— Серебряную монету за то, чтобы одним глазком заглянуть в будущее, да еще твоим слепым глазом, старуха? — фыркнул Клодий. — Слишком жирно!
— Может быть, трибун, может быть. Что до тебя, то твое собственное будущее, возможно, настолько куцее, что не стоит и медного гроша. А вот госпожа, думаю, не пожалеет для бедной женщины серебра. — Старуха протянула костлявую, похожую на птичью лапу, руку. — Иди сюда. Узнай свою судьбу.
— Что это за странный камень у тебя в руке? — полюбопытствовала Валерия.
— Это Кик-Стейн. Камень, который видит. Их привозят с севера, куда ты скоро поедешь. Благодаря ему я смогу увидеть ожидающее тебя будущее.
— Не слишком ли много она просит за свое предсказание? — продолжал ворчать Клодий.
— Нет. Только послушай, как много ей уже известно обо мне!
— Из городских сплетен! — фыркнул Клодий. — Слава бежит впереди человека, ты сама отлично это знаешь!
— Но я хочу услышать, что меня ждет, — заупрямилась Валерия. Вытащив из кошелька серебряную монетку, она вложила ее в скрюченные пальцы старухи. — Скажи, буду ли я счастлива?
Мебда поднесла камень к глазам.
— О да! И несчастлива тоже.
Клодий застонал.
— Такое можно сказать любому человеку!
Валерия пропустила его слова мимо ушей.
— Расскажи мне что-нибудь еще, провидица.
— Я вижу, как горят факелы, освещающие дорогу юной невесте. Я вижу священную гробницу, но она пуста! Я вижу великую битву…
— Клянусь богами, что за чушь! Старуха совсем выжила из ума!
— А я найду любовь?
— А… — Старая карга задумчиво пожевала губами и принялась вертеть перед глазами камень. — Конечно, госпожа! Тебя ждет великая любовь! Любовь, которая бывает только раз в столетие, всепоглощающая любовь… любовь, которая пожирает человека, словно огонь… — Но улыбка внезапно слетела с ее лица. На лице старухи появилось озадаченное выражение. И вдруг она нахмурилась.
— С моим Марком?
Рука старухи внезапно затряслась мелкой дрожью, словно она изо всех сил пыталась удержать камень. Вдруг пальцы ее разжались, она поспешно отдернула руку, точно обжегшись, подняла глаза к небу и заплакала. Закрыв рукой свой слепой глаз, старуха в ужасе смотрела куда-то вверх, и по морщинистому лицу ее струились слезы.
— Что с тобой? Что ты увидела? Это касается моего будущего мужа?
— Мой глаз! — Старуха вытянула вперед дрожащую руку. — Вот! Забери обратно свое серебро!
— Но в чем дело?!
— Мой глаз!
— Что ты увидела?
Мебда затрясла головой, словно пытаясь избавиться от какого-то видения. Просыпавшиеся монетки со звоном запрыгали по камням. Потом подняла на Валерию глаза, и лицо ее стало печальным.
— Бойся того, кому доверяешь, — прокаркала она. — И верь тому, кого боишься.
Глава 8
По своему долгому опыту знаю, что чуть только разговор заходит о чем-то таинственном и непостижимом, как у людей моментально развязывается язык. Попросите их дать вам хороший рецепт лепешек или спросите совета, как быстрее взобраться на борт судна, и они тут же начнут сомневаться, ломать себе голову и так далее. Попытайтесь расспросить их о том, как, по их мнению, лучше вести себя с равными, или о том, как протекала их жизнь, как двигалась в гору карьера, и они станут заикаться и судорожно искать подходящие к случаю слова. Но спросите их о том, что скрывает завеса тайны: о замыслах богов или о том, что ждет нас после смерти, о том, что скрывается в самых тайных уголках сердца влюбленного, или о страшных чудовищах, что водятся на краю света, и они примутся взахлеб рассказывать вам о том, чего не может знать ни одна живая душа, и при этом с такой непоколебимой уверенностью, что упаси вас Бог усомниться хоть в едином слове! То же самое относится и к предсказаниям будущего. Я сам свидетель, сколько раз совершенно невероятные заявления относительно событий, которые еще только ждут нас в будущем, выслушивались с благоговением и без тени каких-либо сомнений. А стук костей какого-то безумного предсказателя или невнятное бормотание жреца, случалось, переворачивали с ног на голову целые империи.
Я поинтересовался у Савии, действительно ли Валерия приняла так близко к сердцу предсказание гадалки.
— Моя госпожа призналась, что всю ночь не могла уснуть.
— Из-за того, что ей нагадали?
— Из-за всего вместе. Усталость после долгого путешествия и волнения, такие естественные для девушки перед свадьбой, — все это тоже, конечно, сыграло свою роль. Вдобавок она страшно перепугалась, когда на нас напали эти оборванцы на пристани. А тут еще предсказание гадалки. Хоть мы и твердили, что все это вздор, она, похоже, поверила. Да еще этот дворец… странное место! Половина комнат была заперта, а вторая половина, поскольку губернатор был в отъезде, вообще казалась нежилой. Светильников мало, повсюду темень и еще эти тени… Мы лежали в чужих кроватях, не в силах уснуть, и прислушивались… знаете, какие странные звуки иной раз слышатся в новом доме? Я сама глаз не могла сомкнуть — все лежала и слушала, как холодный дождь монотонно барабанит по крыше. Так и не дождавшись рассвета, я встала, когда за окном еще только начинало сереть, и пошла к Валерии, чтобы помочь ей причесаться и принять ванну. Но то, что я увидела там, заставило меня окончательно потерять голову.
— Ты имеешь в виду — в комнате Валерии?
— Нет, снаружи. Только представь себе, господин, — Кассий, телохранитель Валерии, куда-то исчез, а возле дверей ее комнаты, прямо на полу, спал этот старый, весь в шрамах, солдат!
— Гальба?! Но постой! Мне казалось, ты говорила, он вернулся к своим людям.
— Да, он поел с ними и вернулся. Мы даже не заметили, как он убрал от дверей комнаты Валерии ее телохранителя. Гальба заявил, что с этого дня он сам отвечает за ее безопасность — таков, мол, приказ его командира, Марка Флавия. И что он полностью согласен с ним, поскольку и сам, дескать, не слишком доверяет гладиаторам.
— И Кассий безропотно снес такое оскорбление?
— Он давно к этому привык. Солдаты не питают особого уважения к тем, кто сражается не на войне, а на арене цирка, — возможно, просто завидуют их мастерству. Ну, как бы там ни было, по приказу Гальбы раб провел ночь в какой-то нише, а сам Гальба — на полу перед дверью комнаты моей госпожи. Довольно странное место, в особенности для старшего трибуна.
— И Валерия, выходит, даже не знала, что он там?
— Нет. Пока я ей не рассказала.
— Полагаю, ей это было неприятно?
— Напротив, я бы сказала даже, что это ей польстило. Ведь во многих отношениях Валерия до сих пор оставалась ребенком.
— А где провел ночь Клодий?
— В соседних покоях. Утром Гальба приветствовал его ехидным вопросом — мол, достаточно ли мягким оказалось его ложе? Эти двое, уж не знаю, по какой причине, с первой минуты не переваривали друг друга. Между ними будто кошка пробежала. Клодий, вспыхнув, бросил, что вполне способен спать на жесткой земле, как и сам старший трибун. На что Гальба ответил, что это, мол, обычная похвальба и что они, дескать, легко смогут это проверить. После чего Клодий, разозлившись, напомнил ему о том, что это, мол, его прямая обязанность — заботиться о безопасности Валерии. А Гальба в ответ объявил, что не нуждается в нравоучениях, особенно от солдата, у которого, дескать, еще молоко на губах не обсохло. Ну а Клодий, выйдя из себя, бросил, что иных стариков, которые уже выжили из ума, неплохо было бы заменить кем помоложе. — Она сокрушенно покачала головой. — Не дело это — ругаться с самого начала.
— А что ты сама думаешь об этом Гальбе?
— Мне он не слишком пришелся по вкусу. Сразу попытался стать со всеми на дружескую ногу, но ведь это право сначала нужно заслужить.
Я кивнул, успев уже убедиться, что почти все без исключения рабы весьма ревниво относятся к любой фамильярности со стороны постороннего человека. Потом попытался понять, чем руководствовался старший трибун. Чего он добивался? Подружиться с юной невестой? Унизить Клодия? Выставить на посмешище ненавистного ему Марка Флавия? Или девушке действительно угрожала опасность, и он старался ее защитить?
— Нелегкая у него была ночь.
— Я постаралась поскорее перевести разговор на другое. Сначала уложила ей волосы, потом принесла краски и наложила ей на лицо немного румян, после чего принесли завтрак и мы наконец отведали знаменитый бриттский «поридж». Каша как каша, но кухонный раб уверял, что от сырости, мол, лучшего средства нет. После завтрака мы долго разговаривали, и Валерия поделилась со мной всеми надеждами и страхами, которыми томится любая женщина перед свадьбой. Пока мы не ступили на землю Британии, этот брак казался чем-то таким далеким… почти нереальным. Но теперь все изменилось. Несколько дней — и Валерия станет замужней женщиной. Кто может знать, каким на самом деле окажется Марк? Ведь моя госпожа оставалась девственницей. А в наши дни куда больше женщин погибают в родовых муках, чем мужчин — от лезвия меча. Замужество для женщины то же сражение.
— Стало быть, ты попыталась ее успокоить?
— Я просто объяснила, что ей предстоит.
— Вот как? Но ведь сама-то ведь ты никогда не была замужем?