— Ах, нет, я ошиблась! Это эпиграмма, которую распустили вы сами: она направлена против меня. Этих эпиграмм развелось столько, что впору запутаться. Погодите, погодите, вспомнила:
Маляр аптекарям спешит по всей столице
На вывесках сюжет запечатлеть один:
Малюет пузырек, а на наклейке лица. —
Буан, Мопу, Терре и господин Сартин.
Теперь никто не усомнится:
Пред нами «Уксус четырех скотин»!
— По вашей милости, жестокая вы женщина, я превращаюсь в тигра.
— А теперь перейдем к песенке, она поется от имени госпожи де Граммон:
О моя дорогая полиция!
Я и пылкая, и белолицая!
Что красою могу похвалиться я —
Расскажите скорей королю!
— Сударыня! Сударыня! — вне себя от ярости взревел г-н де Сартин.
— Успокойтесь, — отвечала графиня, — пока напечатано лишь десять тысяч экземпляров. Но вам следует послушать водевиль.
— Значит, у вас есть печатный станок?
— Милый вопрос! А разве у господина де Шуазеля нет печатного станка?
— Пусть ваш типограф побережется.
— Попробуйте только! Патент выправлен на мое имя.
— Чудовищно! И король смеется над всеми этими низостями?
— Еще как! Он подбрасывает рифмы моим паукам, когда они в затруднении.
— И вы, зная, как я вам служу, обращаетесь со мною таким образом?
— Я знаю, что вы меня предаете. Герцогиня в родстве с Шуазелями, она вознамерилась меня погубить.
— Сударыня, она застала меня врасплох, клянусь вам.
— Итак, вы сознаетесь?
— Я вынужден к этому.
— Почему вы меня не уведомили?
— Я затем и приехал.
— Вот уж не верится!
— Честью клянусь!
— Бьюсь об заклад, что вы ведете двойную игру.
— Итак, я сдаюсь, — произнес глава полиции, падая на колени.
— И правильно делаете.
— Во имя всего святого, заключим мир, графиня.
— Неужели вы, мужчина, министр, испугались нескольких дурных стихов?
— Ах, если бы я боялся только этого!
— А вы не подумали, сколько неприятных часов может принести песенка мне, женщине?
— Вы — королева.
— Да, королева, не представленная ко двору.
— Клянусь, сударыня, я никогда не причинил вам никакого вреда.
— Нет, но вы потакали тем, кто мне вредил.
— Я препятствовал им, в чем только мог.
— Хотелось бы верить.
— Верьте мне.
— Речь теперь идет о том, чтобы причинить не зло, а, напротив, благо.
— Помогите мне, и я не премину добиться успеха.
— Вы на моей стороне — да или нет?
— Да.
— Как далеко простирается ваша преданность? Готовы ли вы поддержать мое представление?
— Пределы моей преданности будут зависеть от вашего желания.
— Подумайте хорошенько: у меня типография наготове, работает она день и ночь; через двадцать четыре часа мои писаки почувствуют голод, а когда они голодны, они кусаются.
— Я буду благоразумен. Что вам угодно?
— Чтобы никто не чинил помех моим усилиям.
— Ну, за себя я ручаюсь.
— Мне не по душе эти слова, — возразила графиня, топнув ногой, — они пахнут не то Грецией, не то Карфагеном, короче, от них припахивает вероломством.
— Графиня!..
— Итак, этот ответ меня не устраивает: вы пытаетесь увернуться. Господин де Шуазель будет действовать, а вы отсидитесь в стороне. Этого я не хочу, понимаете? Все или ничего. Выдайте мне Шуазелей связанными по рукам и ногам, бессильными, поверженными, а не то я уничтожу, свяжу по рукам и ногам, повергну во прах вас.
— Не угрожайте, сударыня, — задумчиво возразил г-н де Сартин. — Представление становится теперь делом настолько трудным, что вы и вообразить себе не можете.
— Вот именно, становится, потому что ему намеренно чинят препятствия.
— Увы!
— Вы можете их устранить?
— Один не могу: тут нужны сто человек.
— Будут.
— Миллион наличными.
— Терре это уладит.
— Согласие короля…
— Я его получу.
— Он никогда не согласится.
— Он будет вынужден согласиться.
— А когда у вас будет все это, останется еще найти влиятельную даму, которая бы вас представила.
— Такую ищут.
— Бесполезно: против вас заговор.
— В Версале?
— Да, все дамы отказались, чтобы угодить господину Шуазелю, госпоже де Граммон, дофине, да и всей партии святош.
— Во-первых, если к партии святош принадлежит госпожа де Граммон, то партии придется сменить название. Тут они дали промах.
— Вы напрасно упрямитесь, верьте мне.
— Я своего добьюсь.
— Ах, так вы для этого так срочно отправили вашу сестру в Верден?
— Разумеется. А вам, значит, об этом известно? — недовольно заметила графиня.
— Еще бы! У меня тоже есть своя полиция, — со смехом отвечал г-н де Сартин.
— И свои шпионы?
— И свои шпионы.
— У меня в доме?
— У вас в доме.
— В конюшнях или на кухне?
— В передних, в гостиной, в будуаре, в спальне, под вашим изголовьем.
— Хорошо же, в качестве первого подтверждения заключенного между нами союза назовите мне этих шпионов.
— Нет, я не желаю ссорить вас с друзьями, графиня.
— Тогда война.
— Война? Да что вы говорите!
— Я говорю то, что думаю: подите прочь, я видеть вас больше не желаю.
— Ах, на сей раз я призываю вас в свидетели: ну как я могу выдать… государственную тайну?
— Альковную тайну.
— Я о том и говорю: государство ныне находится в алькове.
— Я желаю знать, кто шпион.
— Что вы ему сделаете?
— Прогоню.
— Тогда разгоните весь дом.
— Знаете ли, вы говорите мне ужасные вещи!
— Тем не менее это правда. И полноте! Видит Бог, без этого невозможно властвовать, уж вам ли не знать, ведь вы и сами превосходный политик.
Г-жа Дюбарри облокотилась на лаковый столик.
— Вы, правы, — уступила она, — оставим это. Условия договора?
— Диктуйте: вы победительница.
— Я великодушна, как Семирамида. Чего хотите вы?
— Чтобы вы никогда не заговаривали с королем о жалобах насчет муки, которые вы сами, предательница, обещали поддержать.
— Будь по-вашему. Заберите все прошения, которые я получила по этому делу: они здесь, в сундуке.
— Взамен примите этот трактат пэров королевства о представлении и табуретах.
— Трактат, который вам велено было передать его величеству…
— Тот самый.
— А вы сделаете вид, что передали его?
— Да.
— Хорошо, но что же вы им скажете?
— Скажу, что передал. Это позволит выиграть время, а вы такой умелый тактик, что сумеете воспользоваться отсрочкой.
В этот миг обе створки дверей распахнулись и вошедший придверник возгласил:
— Король!
Оба заговорщика поспешно спрятали залоги, которыми обменялись, и повернулись к двери, чтобы приветствовать его величество Людовика — Пятнадцатого по счету.
24. КОРОЛЬ ЛЮДОВИК XV
Людовик XV вошел, высоко держа голову, не сгибая коленей, с веселым взором, с улыбкой на устах.
Сквозь дверь, обе створки которой были распахнуты, виднелся там, где он прошел, двойной ряд склоненных голов, принадлежавших придворным, которые теперь еще отчаянней жаждали, чтобы их впустили, поскольку появление его величества давало им случай выразить свою преданность обоим владыкам одновременно.
Дверь затворилась. Король никому не подал знака следовать за ним, и теперь в спальне их оказалось трое — он, графиня и г-н де Сартин.
Не будем принимать в расчет горничную и негритенка: ни о той, ни о другом не стоит говорить.
— Добрый день, графиня, — сказал король, целуя руку г-же Дюбарри. — Благодарение Богу, мы сегодня отменно свежи. Добрый день, Сартин. Вы здесь работаете? Боже правый, сколько бумаг! Ну-ка уберите это все с глаз долой! О, какой прелестный сосуд, графиня!
На сей раз его рассеянное и непостоянное внимание привлекла огромная китайская ваза, которая лишь со вчерашнего дня украшала один из углов спальни.
— Государь, — отвечала г-жа Дюбарри, — это, как изволит видеть ваше величество, китайская ваза. Если отвернуть кран сзади, то под действием струй воды фарфоровые птицы принимаются щебетать, а стеклянные рыбки плавают; а потом отворяются двери пагоды, и из них выходит вереница мандаринов.
— Очень мило, графиня.
В этот миг по комнате прошел негритенок, одетый в фантастический прихотливый наряд, в какие облачали в те времена всех Оросманов[65] и Отелло. На нем был тюрбан из торчащих перьев, сдвинутый на ухо, куртка из золотой парчи, оставлявшая открытыми его эбеновые руки, пышные штаны до колен из белого узорчатого атласа, пестрый пояс и вышитый жилет.
— Черт побери! — воскликнул король. — До чего нынче великолепен Самор!
Негритенок с довольным видом остановился перед зеркалом.
— Государь, он хочет попросить ваше величество об одной милости.
— Сударыня, — возразил Людовик XV, улыбаясь со всей мыслимой благосклонностью, — по-моему, ваш Самор чересчур тщеславен.
— Почему же, государь?
— Потому, что вы уже даровали ему самую большую милость, какой он мог бы пожелать.
— Какую же?
— Ту же, что и мне.
— Я не понимаю, государь.
— Вы превратили его в своего раба.
Г-н де Сартин поклонился, улыбаясь и кусая себе губы.
— Ах, вы неподражаемы, государь! — воскликнула графиня.
Потом, пригнувшись к самому его уху, она шепнула:
— Король, я тебя обожаю.
Людовик в свой черед улыбнулся.
— Ну ладно, чего вы хотите для Самора? — спросил он.
— Награды за долгую и тяжкую службу.
— Ему же двенадцать лет.
— За его грядущую долгую и тяжкую службу.
— Вот как?
— Именно так, государь; мне кажется, что мы довольно уже вознаградили его за предыдущую службу, и пришла пора вознаградить его за будущее; тогда можно будет рассчитывать, что он не отплатит нам неблагодарностью.
— Прекрасная мысль! — изрек король. — А что вы об этом думаете, господин де Сартин?
— Всякая преданность должна быть выгодна, государь, поэтому я поддерживаю слова графини.
— Ну что ж, графиня, чего вы просите для Самора?
— Государь, знаете ли вы мои павильон в Люсьенне?
— Я только слышал о нем.
— Сами виноваты: я сто раз вас туда приглашала.
— Вы же знаете этикет, дорогая графиня: король, если он не путешествует, может ночевать только в одном из королевских замков.
— Вот об этой милости я и хочу вас попросить. Мы провозгласим Люсьенну королевским замком и назначим Самора его губернатором.
— Это будет выглядеть пародией, графиня.
— Вы знаете, государь, как я обожаю пародии.
— Но другие губернаторы подымут крик.
— Пускай себе кричат.
— Причем на сей раз они будут правы.
— Тем лучше: они уже столько раз кричали попусту. Самор, на колени! Благодарите его величество.
— А за что? — осведомился Людовик XV.
Негритенок опустился на колени.
— За награду, которую он вам пожаловал, дозволив носить шлейф моего платья и приводить этим в ярость придворных рутинеров и святош.
— В самом деле, — изрек Людовик XV, — он безобразен.
И король расхохотался.
— Встаньте, Самор, — сказала графиня, — вы назначены.
— Но право же, сударыня…
— Я сама берусь разослать письма, патенты, позаботиться о съестных припасах, это все мое дело. А ваше дело, государь, заключается в том, чтобы теперь, когда вы не нарушаете никаких установлений, приехать в Люсьенну. С нынешнего дня, мой король, у вас на один замок больше.
— Существует ли способ отказать ей в чем-нибудь?
— Может быть, и существует, но его никто еще не нашел.
— А если его все-таки найдут, государь, ручаюсь в одном: это великое открытие совершит господин де Сартин.
— Что вы имеете в виду, сударыня? — осведомился дрожащий начальник полиции.
— Вообразите, государь, вот уже три месяца я прошу господина де Сартина об одной вещи, и прошу безуспешно.
— И что же это за вещь? — поинтересовался король.
— О, уж он-то знает!
— Сударыня, клянусь вам…
— Она в пределах его возможностей? — спросил король.
— Вполне в его возможностях или возможностях его преемника.
— Сударыня, — вскричал г-н де Сартин, — вы вселяете в меня серьезную тревогу.
— Чего вы у него просите?
— Найти мне колдуна.
Г-н де Сартин перевел дух.
— Чтобы его сжечь? — полюбопытствовал король. — Сейчас еще слишком жарко, подождите зимы.
— Нет, государь, чтобы вручить ему золотую магическую палочку.
— По-видимому, графиня, он предсказал вам несчастье, а оно не сбылось?
— Напротив, государь, он предсказал мне счастье, и все исполнилось.
— Исполнилось точь-в-точь так, как было предсказано?
— Или почти так.
— Расскажите, графиня, — усаживаясь поглубже в кресло, произнес Людовик XV тоном человека, который решил рискнуть, не зная еще, что его ждет — развлечение или скука.
— Охотно, государь, но за вами половина вознаграждения.
— Если понадобится, возьму на себя все целиком.
— В добрый час, это по-королевски.
— Я слушаю.
— Я готова. Жила-была на свете…
— Начинается, как сказка про фей.
— Это и будет такая сказка.
— Тем лучше: обожаю чародеев.
— Вы в этом деле не судья: вы лицо заинтересованное. Итак, жила-была на свете бедная девушка, у которой в те времена не было ни пажей, ни кареты, ни негритенка, ни попугая, ни обезьянки.
— Ни короля, — вставил Людовик XV.
— Ах, государь!
— А чем занималась эта бедная девушка?
— Бегала взад да вперед.
— Как так бегала?
— Да, государь, бегала по парижским улицам, пешком, как простая смертная. Только бегала она очень быстро, потому что, как говорят, была она очень хорошенькая и боялась, как бы из-за своей привлекательности не попасть в какую-нибудь глупую историю.
— Значит, эта девушка была похожа на Лукрецию[66]? — спросил король.
— Вашему величеству прекрасно известно, что с года… не помню какого, когда был основан Рим, Лукреций больше нет на свете.
— О Господи, графиня, уж не стали ли вы ученой?
— Нет, если бы я стала ученой, я назвала бы неверную дату, лишь бы что-нибудь сказать.
— Это верно, — заметил король. — Продолжайте.
— И вот она бежала себе, бежала через Тюильри, и вдруг заметила, что за ней кто-то идет.
— О, дьявол! — воскликнул король. — И что же, она остановилась?
— Боже правый, какого вы дурного мнения о женщинах, государь. Сразу видно, что вы знались с одними маркизами, да герцогинями, да…
— Да принцессами, не так ли?
— Я слишком хорошо воспитана, чтобы противоречить вашему величеству. Но более всего ее испугал туман, который с каждой секундой становился все гуще.
— Сартин, вы знаете, отчего бывает туман?
Глава полиции вздрогнул, захваченный врасплох.
— Понятия не имею, государь.
— Вот и я тоже, — произнес король. — Продолжайте, дорогая графиня.
— Она припустила во весь дух; миновав ограду, она уже вышла на площадь, которая имеет честь носить имя вашего величества, и вдруг преследовавший ее незнакомец, от которого она, казалось, уже избавилась, вырос перед ней. Она вскрикнула.
— Значит, он был очень безобразен?
— Напротив, государь, это был красивый молодой человек лет двадцати шести — двадцати восьми, смуглый, с широко раскрытыми глазами и звучным голосом.
— И ваша героиня испугалась? Черт побери! Наверно, она пришла в ужас?
— Рассмотрев его, она несколько успокоилась. И все же она не чувствовала себя в безопасности: если у незнакомца были дурные намерения, помощи ей ждать было неоткуда по причине тумана. И тогда, умоляюще сложив руки, девушка обратилась к нему: «Ах, сударь, заклинаю вас, не причиняйте мне зла!» Незнакомец очаровательно улыбнулся и покачал головой. «Бог свидетель, у меня и в мыслях такого не было», — отвечал он. «Чего же вы хотите?» «Чтобы вы дали мне одно обещание». «Что я могу вам обещать?» «Оказать мне первую милость, о которой я вас попрошу, когда…» «Когда?» — с любопытством спросила девушка. «Когда вы станете королевой».