— А что же девушка? — спросил король.
— Государь, она полагала, что это ее ни к чему не обязывает. И она обещала.
— А колдун?
— Исчез.
— И господин де Сартин отказывается найти этого колдуна? Нехорошо.
— Государь, я не отказываюсь — это не в моих силах.
— Ну, господин начальник полиции, такого слова не должно быть в вашем лексиконе, — сказала графиня.
— Сударыня, мы напали на след.
— Ах, уж мне эта сакраментальная фраза!
— Да нет же, это правда. Но поймите, вы дали нам слишком скудные сведения.
— Неужели? Молодой, красивый, смуглый, черноволосый, с прекрасными глазами и звучным голосом!
— Проклятие! Мне не нравится, как вы о нем говорите, графиня. Сартин, запрещаю вам искать этого прохвоста.
— Вы не правы, государь, я только хочу кое о чем его спросить.
— Спросить о чем-то, что касается вас?
— Да.
— Но о чем же вам еще спрашивать? Его предсказание исполнилось.
— По-вашему, исполнилось?
— Конечно. Вы королева.
— Почти.
— Значит, ему больше нечего вам сказать.
— Как знать. Пускай он мне скажет, когда эта королева будет представлена ко двору. Царить ночью — это еще не все, государь, мне бы надобно немного поцарствовать и среди бела дня.
— Это не касается колдуна, — изрек Людовик XV, надув губы с таким видом, как будто разговор начинал его тяготить.
— А от кого же это зависит?
— От вас.
— От меня?
— Да, разумеется. Найдите даму, которая бы вас представила.
— Среди ваших придворных жеманниц? Ваше величество прекрасно знает, что это невозможно; все они продались Шуазелям и Праленам.
— Но мы же условились не упоминать больше ни тех, ни других.
— Я этого не обещала, государь.
— Ну, будет! У меня к вам одна просьба.
— Какая же?
— Оставьте их в покое, и сами оставайтесь на своем нынешнем месте. Поверьте мне, ваше положение лучше.
— Бедные иностранные дела! Бедный флот!
— Графиня, ради всего святого, не будем заниматься политикой вместе.
— Ладно, но вы не можете мне запретить заниматься политикой без вас.
— О, сами — сколько вам будет угодно.
Графиня протянула руку к корзине, полной фруктов, взяла два апельсина и один за другим подбросила их на ладони.
— Прыгай, Прален, прыгай, Шуазель, — сказала она. — Прыгай, Прален, прыгай, Шуазель.
— Что это вы делаете? — осведомился король.
— Пользуюсь разрешением, полученным у вашего величества: перетряхиваю министерство.
В этот миг вошла Дореа и сказала что-то на ухо госпоже.
— Да, разумеется! — воскликнула та.
— Что такое? — спросил король.
— Вернулась Шон, государь, и просит позволения приветствовать ваше величество.
— Пусть войдет, пусть войдет! В самом деле, последние четыре-пять дней я чувствовал, что мне чего-то недостает, да не мог понять чего.
— Благодарю, государь, — сказала, входя, Шон.
Потом, подойдя к графине, шепнула ей на ухо:
— Дело сделано.
Графиня не удержалась и вскрикнула от радости.
— Ну-ка, что там у вас такое? — поинтересовался Людовик XV.
— Ничего, государь, я просто рада ее видеть, вот и все.
— Я тоже. Приветствую вас, малютка Шон, приветствую.
— Ваше величество разрешит мне сказать два словца сестре? — спросила Шон.
— Говори, говори, дитя мое. А я покуда узнаю у Сартина, откуда ты приехала.
— Государь, — начал г-н де Сартин, который рад был уклониться от просьбы, — не угодно ли вашему величеству уделить мне минуту?
— Зачем?
— Для разговора о крайне важном деле, государь.
— Ах, у меня очень мало времени, господин де Сартин, — ответствовал Людовик XV, заранее начиная зевать.
— Государь, всего два слова.
— О чем?
— Об этих ясновидящих, об иллюминатах, искателях чудес.
— Ах, вы о шарлатанах? Дайте им патенты жонглеров, и вам не придется больше их опасаться.
— Государь, осмелюсь все-таки утверждать, что положение куда серьезнее, чем полагает ваше величество. То и дело открываются новые масонские ложи. Поверьте, государь, это уже даже не общество, это секта, к которой присоединяются все враги монархии: идеологи, энциклопедисты, философы. Скоро будут с большой пышностью принимать господина де Вольтера.
— Он умирает.
— Это он-то, государь? Ничего подобного, он не так глуп.
— Он исповедовался.
— Это хитрость.
— Явился на исповедь в рясе капуцина.
— Нечестивая выходка. Государь, все они суетятся, пишут, ведут переговоры, собирают деньги, сносятся друг с другом, интригуют, угрожают. Судя по кое-каким словам, вырвавшимся у некоторых недостаточно скрытных братьев, они даже ожидают прибытия своего вождя.
— Что ж, Сартин, когда этот вождь прибудет, вы его схватите, запрете в Бастилию, вот и все.
— Государь, у этих людей большие возможности.
— А разве у вас их меньше, сударь, у вас, главы полиции королевства?
— Государь, ваше величество разрешило изгнать иезуитов, следовало бы просить у вас разрешения на изгнание философов.
— Опять вы с вашими бумагомарателями!
— Государь, их перья опасны, когда они заточены ножом Дамьена.
Людовик XV побледнел.
— Эти философы, которых вы презираете, государь…
— Ну?
— Уверяю вас, они погубят монархию.
— Сколько времени им на это понадобится?
Глава полиции удивленно взглянул на Людовика XV.
— Откуда же мне знать, государь? Лет пятнадцать — двадцать, может быть, все тридцать.
— Вот что, любезный друг мой, — изрек Людовик XV, — через пятнадцать лет меня уже не будет; говорите об этом с моим преемником.
И король повернулся к госпоже Дюбарри.
Она, казалось, того и ждала.
— О господи! — воскликнула она с тяжким вздохом. — Шон, что ты такое говоришь!
— А что она говорит? — спросил король. — У вас обеих весьма мрачный вид.
— Ах, государь, — отвечала графиня, — на то есть причины.
— Ну скажите, что стряслось?
— Бедный брат!
— Бедный Жан!
— Так ты полагаешь, что придется отрезать?..
— Есть надежда, что до этого не дойдет.
— Что отрезать? — спросил Людовик XV.
— Руку, государь.
— Отрезать виконту руку? С какой стати?
— Он тяжело ранен.
— Тяжело ранен в руку?
— Ах, боже мой, да, государь.
— В какой-нибудь потасовке, в каком-нибудь злачном месте, в вертепе?..
— Нет, сударь, на большой дороге.
— Но как это случилось?
— Его хотели убить, вот и все.
— Бедняга виконт! — вскричал Людовик XV, который был весьма мало склонен к жалости, но великолепно умел притворяться, что жалеет людей. — Его хотели убить, подумайте только! Да, это уже не шутки, Сартин!
Г-н де Сартин, встревоженный на первый взгляд куда меньше, чем король, но на самом деле обеспокоенный гораздо сильнее, приблизился к обеим сестрам.
— Неужели и впрямь стряслось такое несчастье, сударыни? — с тревогой в голосе спросил он.
— К несчастью, это правда, сударь, — ответила Шон, заливаясь слезами.
— Его хотели убить… Но каким образом?
— Устроили засаду.
— Засаду! Сдается мне, Сартин, что это по вашей части.
— Расскажите мне об этом деле, сударыня, — сказал г-н де Сартин. — Но умоляю вас, ничего не преувеличивайте под влиянием справедливого негодования. Чем мы справедливее, тем мы строже, а если взглянуть на события пристально и хладнокровно, они могут подчас показаться нам не столь серьезными.
— О, я сужу не с чужих слов, — воскликнула Шон, — я сама видела, как было дело, видела своими глазами.
— Ну, и что же ты видела, умница Шон? — спросил король.
— Видела человека, который бросился на моего брата, принудив его обнажить шпагу, и нанес ему тяжкую рану.
— Этот человек был один? — спросил г-н де Сартин.
— Отнюдь нет, с ним было шестеро спутников.
— Бедняга виконт! — произнес король, не сводя взгляда с графини, чтобы понять, насколько та на самом деле опечалена, и проявить соответствующее огорчение самому. — Бедняга виконт! Выходит, его вынудили к поединку?
По глазам графини он понял, что она нисколько не расположена шутить.
— И ранили! — прибавил он сокрушенно.
— Но под каким предлогом завязалась схватка? — осведомился глава полиции, пытаясь разглядеть ускользающую от него правду.
— Предлог был самый пустяковый: виконт спешил поскорее отвезти меня к сестре, потому что я обещала ей вернуться к утру, а этот человек стал оспаривать у него почтовых лошадей.
— Да это дело вопиет о возмездии, — заметил король, — не так ли, Сартин?
— Совершенно с вами согласен, государь, — отвечал глава полиции. — Мне нужно лишь собрать сведения. Скажите, сударыня, как звали обидчика? В каком он звании, к какому сословию принадлежит?
— К какому сословию? Он военный, по-моему, офицер конной гвардии дофина. Что до его имени, он зовется не то Баверне, не то Фаверне, не то Таверне — да, кажется, Таверне.
— Сударыня, — произнес г-н де Сартин, — завтра он будет спать в Бастилии.
— Нет, не надо! — вмешалась графиня, до сих пор дипломатично хранившая молчание. — Ни в коем случае!
— Почему это не надо? — возразил король. — И почему бы в самом деле не посадить этого негодяя в тюрьму? Вы прекрасно знаете, я терпеть не могу военных.
— А я, государь, настаиваю на том, — решительно повторила графиня, — чтобы человека, напавшего на господина Дюбарри, не трогали.
— Ну знаете, графиня, это непостижимо, — заметил Людовик XV. — Объясните мне, почему вы этого хотите. Я ничего не понимаю.
— Все очень просто. За него вступятся.
— Кто?
— Тот, по чьему подстрекательству он действовал.
— И это лицо защитит его от нас? Ну, графиня, это уж чересчур.
— Сударыня… — пролепетал г-н де Сартин, тщетно искавший спасения от удара, который вот-вот должен был на него обрушиться.
— Да, государь, от вас, именно от вас, и какие тут могут быть «ну»! Разве вы хозяин здесь?
Король ощутил удар, который предвидел г-н де Сартин, и облачился в броню.
— Вот оно что, — произнес он, — значит, мы углубимся в государственные соображения и начнем подыскивать потусторонние объяснения для простой дуэли?
— Сами видите, — возразила графиня, — вот вы уже от меня отрекаетесь и начинаете утверждать, что давешнее нападение — простая дуэль; ведь вы уже заподозрили, откуда ветер дует.
— Вон как вы все обернули! — протянул Людовик XV, открывая кран сосуда, в котором тут же запели птички, поплыли рыбки и потянулась вереница мандаринов.
— Так вы не знаете, кто направлял удар? — спросила графиня, теребя уши Самора, лежавшего у ее ног.
— Нет, уверяю вас, — отвечал Людовик XV.
— И даже не подозреваете?
— Клянусь, нет. А вы, графиня?
— Ну что ж, я-то знаю и скажу вам, причем не сообщу ничего нового, нисколько в этом не сомневаюсь.
— Графиня, графиня, — возразил Людовик XV, призывая на помощь чувство собственного достоинства, — вы, знаете ли, уличаете во лжи короля!
— Государь, возможно, я несколько резка, не отрицаю: но если вы полагаете, что я потерплю, чтобы господин де Шуазель преспокойно убивал моего брата…
— Ах, так это господин Шуазель! — отозвался король с таким облегчением, как будто не ожидал, что прозвучит это имя, услышать которое он был готов уже минут десять.
— Ну еще бы! Вы упорно не желаете признавать, что он мой заклятый враг, между тем я-то ясно вижу, тем более что он не дает себе труда скрыть ненависть, которую ко мне питает.
— Дорогая графиня, от ненависти до убийства огромное расстояние.
— Для Шуазеля расстояний не существует.
— Ах, любезный друг мой, снова вы о государственных соображениях!
— О Боже, Боже правый! Ну что за мучение, вы только подумайте, господин де Сартин!
— Да нет же, если вы и впрямь полагаете…
— Я полагаю, что вы меня не защищаете, вот и все; скажу больше: я уверена, что вы от меня отступаетесь! — яростно проговорила графиня.
— Ах, не сердитесь, графиня, — отвечал Людовик XV. — Я не только не покину вас, но и буду защищать, причем так надежно…
— Так надежно?
— Так надежно, что обидчик бедняги Жана дорого мне заплатит.
— Да, да, вы разобьете орудие и пожмете руку, которая его направляла.
— Но разве по справедливости не следует покарать того, кто нанес удар, то есть Таверне?
— Это, конечно, было бы справедливо, но не более того; то же, что для меня, вы сделали бы и для первого попавшегося торговца с улицы Сент-Оноре, которого отлупил солдат в театре. Предупреждаю вас: я не желаю, чтобы со мной обращались так же, как со всеми. Если для тех, кого вы любите, вы делаете не больше, чем для тех, до кого вам нет дела, тогда я предпочитаю быть в числе этих последних при всей их безвестности, при всем одиночестве: у них хотя бы нет врагов, которые бы покушались на их жизнь.
— Ах, графиня, графиня, — печально вздохнул Людовик XV, — а я сегодня в кои-то веки раз встал в таком веселом, счастливом, довольном расположении духа! Вы испортили мне такое прелестное утро!
— Хорошенькое дело! А какое утро выпало мне? У меня истребляют родных!
Несмотря на ужас, который внушала королю бушевавшая вокруг него буря, он не мог не улыбнуться при слове «истребляют».
Графиня в ярости встала.
— Ах, вот как вы меня жалеете? — прошипела она.
— Ну же, будет, не сердитесь.
— А я хочу сердиться.
— Напрасно: вы очаровательны, когда улыбаетесь, а от гнева дурнеете.
— Мне-то что до этого? Зачем мне красота, если я все равно оказываюсь жертвой интриг?
— Будет вам, графиня.
— Нет уж, выбирайте, я или Шуазель.
— Любезная моя красавица, такой выбор невозможен, вы оба мне необходимы.
— В таком случае я удаляюсь.
— Вот как?
— Да, я оставлю поле боя за врагами. Пускай я умру от горя, зато господин де Шуазель будет доволен, это послужит вам утешением.
— Послушайте же, графиня, клянусь вам, он не питает к вам ни капли злобы, он любит вас всем сердцем. В конце концов, он галантный человек, — добавил король, стараясь, чтобы г-н де Сартин расслышал эти последние слова.
— Галантный человек! Государь, вы меня выводите из терпения. Хорош галантный человек, подстраивающий убийства!
— Позвольте, — возразил король, — ничего еще не известно.
— И потом, — рискнул вмешаться глава полиции, — между военными, да еще и дворянами, так легко вспыхивают стычки, это так естественно!
— Вот оно что, — протянула графиня. — И вы туда же, господин де Сартин.
Глава полиции оценил важность этого «и ты, Брут» и отступил перед яростью графини.
С минуту продлилось глухое и грозное молчание.
— Вот видите, Шон, — произнес король среди всеобщего замешательства, — вот видите, все это ваших рук дело.
Шон с лицемерным огорчением потупила глаза.
— Король простит, — отвечала она, — за то, что горе сестры возобладало над стойкостью подданной.
— Хитрая бестия! — пробормотал король. — Ну, полно, графиня, не сердитесь, не будьте злопамятны.
— О нет, государь, какое там злопамятство… Я просто уеду в Люсьенну, а оттуда в Булонь.
— На море? — спросил король.
— Да, государь, и покину страну, где король боится министра.
— Сударыня! — оскорбленно возопил король.
— Что ж, государь, чтобы не докучать вам недостатком почтения к вашему величеству, я удаляюсь.
И графиня встала, краем глаза следя, какое впечатление произвел ее порыв.
Людовик XV испустил столь обычный для него вздох усталости, означавший: «Мне здесь изрядно наскучило».
Шон угадала, что означал этот вздох, и поняла, что, углубляя ссору, сестра подвергается опасности.
Она удержала графиню за платье, а потом приблизилась к королю и сказала:
— Государь, любовь, которую сестра моя питает к бедному виконту, завела ее слишком далеко. Я сама виновата, значит, мне и следует исправить свою ошибку. Прошу ваше величество видеть во мне смиреннейшую из своих подданных, умоляю вас, государь, обойтись с моим братом по справедливости; я никого не обвиняю: мудрость короля откроет ему истину.