— Но, государь, несмотря на все милости вашего величества, я почти уверен в том, что говорю; быть может, я просто неточно выразился: вместо того чтобы сказать, что ей худо подают лошадей, следовало, быть может, сказать, что перемена лошадей дурно организована.
На эти слова король поднял голову и пристально глянул в глаза дофину. Он начинал понимать, что за немногословием его королевского высочества кроется очень многое.
— Тридцать тысяч лошадей, — повторил король, — тридцать карет, шестьдесят фургонов, два полка эскорта… Отвечай мне, умник, какая еще дофина въезжала во Францию в сопровождении подобного кортежа?
— Я признаю, государь, что все сделано по-королевски, как умеет ваше величество; но достаточно ли строго вы распорядились, государь, чтобы все эти лошади, кареты и повозки были предоставлены именно в распоряжение госпожи дофины и ее свиты?
Король в третий раз бросил взгляд на Людовика: в сердце ему закралось смутное подозрение, в голове у него забрезжило едва уловимое воспоминание; ему почудилось зыбкое совпадение между тем, что говорил дофин, и чем-то неприятным, о чем он только что пытался забыть.
— Странный вопрос! — произнес король. — Разумеется, все это предназначено для госпожи дофины, поэтому я и говорю тебе, что она прибудет очень скоро; но почему ты так на меня смотришь? В чем дело? — прибавил он строгим тоном, в котором дофину послышались угрожающие нотки. — Ты что, для забавы изучаешь мое лицо, как пружинки твоих механизмов?
Дофин, который открыл было рот для ответа, при этом выпаде замкнулся в молчании.
— Что ж, — поспешно продолжал король, — сдастся мне, тебе нечего больше сказать? Ты доволен, не правда ли? Твоя дофина приезжает, сопровождение у нее великолепное, ты богат как Крез, у тебя своя отдельная казна; все как нельзя лучше. Теперь, когда все твои опасения рассеялись, будь так добр, заведи мои часы.
Дофин не шевельнулся.
— Знаешь, — со смехом сказал Людовик XV, — мне хочется назначить тебя первым придворным часовщиком, с содержанием разумеется.
Дофин опустил голову и, смущаясь под взглядом короля, взял с кресла колесико и ножик.
Тем временем Людовик XV потихоньку пошел к двери.
— Что он, черт возьми, имел в виду, когда беспокоился о смене лошадей? — бормотал король, все еще глядя на дофина. — Впрочем, вот и еще одной сцены я избежал: принц недоволен.
В самом деле, дофин, всегда столь терпеливый, топнул ногой по паркету.
— Часы испортились, — усмехнулся Людовик XV. — Лишь бы мне успеть скрыться!
Но, отворив дверь, он внезапно обнаружил на пороге г-на де Шуазеля, склонившегося в глубоком поклоне.
26. КОРОЛЕВСКИЙ КУРЯТНИК
При виде нового актера, неожиданно затесавшегося на сцену и помешавшего ему уйти, Людовик XV отступил на шаг назад.
«Ах ты Боже мой! — подумал он. — О нем-то я и забыл. Но он пришел кстати, чтобы заплатить мне за остальных».
— А, это вы! — воскликнул он вслух. — Я звал вас, вы это знаете?
— Да, государь, — холодно отвечал министр, — и мне передали ваш приказ, когда я одевался, чтобы ехать к вашему величеству.
— Хорошо. Мне нужно поговорить с вами о серьезных делах, — начал Людовик XV, нахмурив брови, чтобы по возможности смутить министра.
К несчастью короля, господин де Шуазель был один из самых невозмутимых людей в королевстве.
— Я также, если угодно вашему величеству, — отвечал он с поклоном, — хотел бы поговорить о весьма серьезных делах.
В то же время он обменялся взглядом с дофином, который наполовину был скрыт часами.
Король спохватился.
«Вот оно что! — подумал он. — И с этой стороны меня окружили! Теперь я в кольце, и мне не вырваться».
— Вам, должно быть, известно, — поспешно сказал он, нанося недругу первый удар, — что бедного виконта Жана чуть не убили.
— То есть он получил удар шпагой в предплечье. Я как раз хотел поговорить с вашим величеством об этом событии.
— Да, понимаю, вы хотите опередить слухи.
— Я желал противопоставить толкам свои объяснения, государь.
— Значит, вам известно об этом деле? — с многозначительным видом спросил король.
— Досконально.
— А-а, — заметил король, — об этом мне уже недавно кое-где говорили.
Г-н де Шуазель принял это замечание бесстрастно.
Дофин продолжал закручивать медную гайку; однако, не поднимая головы, он вслушивался в разговор и не упускал ни единого слова.
— Теперь я скажу вам, что произошло на самом деле, — заявил король.
— Ваше величество полагает, что вас хорошо осведомили? — спросил г-н де Шуазель.
— Да, разумеется.
— Мы слушаем, государь.
— Почему «мы»? — переспросил король.
— А как же, государь — его высочество дофин и я.
— Его высочество дофин? — повторил король, переводя взгляд с почтительного Шуазеля на внимательного Людовика-Августа. — Но какое его высочеству дофину дело до этой стычки?
— Она касается его высочества дофина, — продолжал г-н де Шуазель, отвешивая поклон молодому принцу, — поскольку ее причиной была ее высочество дофина.
— Ее высочество дофина! — вскричал король, содрогнувшись.
— Несомненно, разве вы этого не знали, государь? В таком случае, ваше величество, вы плохо осведомлены.
— Ее высочество дофина и Жан Дюбарри… — протянул король. — Это становится любопытно. Ну-ка, ну-ка, объясните мне, в чем тут дело, господин де Шуазель, и, главное, ничего не скрывайте, даже если удар шпагой Жану Дюбарри нанесла дофина.
— Государь, удар нанесла не госпожа дофина, — по-прежнему спокойно отвечал Шуазель, — а один из офицеров ее эскорта.
— А! — снова напуская на себя серьезность, проронил король, — и вы знаете этого офицера, не так ли, господин де Шуазель?
— Нет, государь, но ваше величество должно его знать, если вы, ваше величество, помните всех, кто служит вам верой и правдой. Имя этого офицера, вернее, имя его отца, звучало при Филипсбурге, при Фонтенуа, при Маоне: это Таверне Мезон-Руж.
Казалось, дофин впитывает это имя вместе с воздухом, чтобы получше удержать его в памяти.
— Мезон-Руж? — повторил Людовик XV. — Разумеется, это имя мне знакомо. Но почему же он ввязался в схватку с моим любимым Жаном? Да, ведь я, пожалуй, люблю Жана… Нелепая ревность, мелкие неудовольствия, пустяковые бунты!
— Не соблаговолите ли выслушать, государь? — начал г-н де Шуазель.
Людовик XV понял, что ему ничего не остается, кроме как вспылить.
— Говорю вам, сударь, что я усматриваю в этом зародыш заговора против моего спокойствия, гонения на мою семью.
— Ах, государь, — возразил г-н де Шуазель, — неужели молодой человек заслуживает такого упрека за то, что он защитил ее высочество дофину, невестку вашего величества?
Дофин выпрямился и скрестил руки на груди.
— Признаюсь, — сказал он, — что благодарен этому молодому человеку за то, что он рисковал жизнью ради принцессы, которая через две недели станет моей женой.
— Рисковал жизнью, рисковал жизнью! — пробормотал король. — Но по какому поводу? Надо еще выяснить, по какому поводу.
— Повод заключался в том, — подхватил г-н де Шуазель, — что господин виконт Жан Дюбарри, путешествовавший с большой поспешностью, надумал воспользоваться сменными лошадьми ее высочества дофины, которых ей как раз собирались подавать: ему, вероятно, хотелось ехать еще быстрее.
Король закусил губу и переменился в лице, перед ним, как призрак, предстало смущавшее его ранее совпадение.
— Быть того не может, мне это дело известно; у вас неверные сведения, герцог, — уперся Людовик XV, чтобы выиграть время.
— Нет, государь, сведения у меня верные, я имел честь сообщить вашему величеству чистую правду. Да, господин виконт Жан Дюбарри нанес ее высочеству дофине оскорбление, попытавшись перехватить предназначенных для нее лошадей, и чуть было не увел их силой, грубо прогнав смотрителя почтовой станции, но тут явился шевалье Филипп де Таверне, которого отрядило туда ее королевское высочество, и после нескольких предупреждений, сделанных в учтивом и примирительном тоне…
— О! О! — проворчал король.
— И после нескольких предупреждений, сделанных в учтивом и примирительном тоне, повторяю, государь…
— А я в этом ручаюсь, — вставил дофин.
— Вам тоже это известно? — спросил изумленный король.
— Во всех подробностях, государь.
Г-н де Шуазель просиял и изогнулся в поклоне.
— Угодно ли вашему величеству продолжать? — подхватил он. — Несомненно, его величество скорее поверит словам своего августейшего внука, нежели моим.
— Да, государь, — продолжал дофин, не обнаруживая, однако, несмотря на всю пылкость, с которой г-н де Шуазель встал на защиту эрцгерцогини, той признательности, которой министр был вправе от него ожидать, — да, государь, я это знал и пришел сказать вам, что господин Дюбарри оскорбил ее высочество дофину не только тем, что притязал на ее лошадей, но и тем, что дерзко набросился на офицера моего полка, исполнявшего свой долг, указавшего ему на непристойность его поведения.
Король встряхнул головой.
— Нужно разобраться, нужно разобраться, — сказал он.
— Я все знаю, государь, — мягко возразил дофин, — для меня в этом деле сомнений нет: господин Дюбарри обнажил шпагу.
— Первый? — спросил Людовик XV, радуясь, что ему представилась возможность сравнять силы.
Дофин покраснел и глянул на г-на де Шуазеля, который, заметив его затруднения, поспешил ему на помощь.
— В конце концов, государь, — сказал он, — шпаги скрестили двое мужчин, из которых один оскорбил дофину, а второй ее защищал.
— Да, но кто был зачинщиком? — спросил король. — Я знаю Жана: он кроток как ягненок.
— Зачинщиком, как мне представляется, был тот, на ком лежит вина, государь, — с обычной своей сдержанностью заметил дофин.
— Это дело тонкое, — возразил Людовик XV, — зачинщик — тот, на ком лежит вина… на ком лежит вина… А что, если этот офицер вел себя вызывающе?
— Вызывающе! — возопил г-н де Шуазель. — Вызывающе по отношению к человеку, который хотел силой отнять лошадей, предназначенных для дофины! Да разве такое возможно, государь?
Дофин ничего не сказал, но побледнел.
Людовик XV почувствовал исходившую от обоих враждебность.
— Я хотел сказать, резко, — поправился он.
— Вдобавок, — вновь начал г-н де Шуазель, используя отступление короля, чтобы самому сделать шаг вперед, — вам, государь, известно, что на ревностном слуге вашего величества вина лежать не может.
— Вот как! Но откуда вы узнали об этом происшествии, принц? — осведомился у дофина король, не теряя из виду г-на де Шуазеля, которого этот внезапный допрос так смутил, что, как ни пытался он скрыть свое замешательство, оно буквально бросалось в глаза.
— Из письма, государь, — отвечал дофин.
— От кого было письмо?
— От одного лица, которое интересуется ее высочеством дофиной и которому, вероятно, кажется странно, что ее оскорбляют.
— Вот как! — воскликнул король. — Снова секретная переписка, снова заговоры! Вы опять желаете стакнуться у меня за спиной, чтобы мучить меня, как во времена госпожи де Помпадур.
— Да нет же, государь, — возразил г-н де Шуазель, — дело совсем простое: косвенное оскорбление величества. Виновный понесет заслуженное наказание, тем дело и кончится.
При слове «наказание» Людовику XV представились разъяренная графиня и уязвленная Шон; он уже видел, как развеивается покой в его семействе, покой, которого он всю жизнь жаждал, но никогда не мог достигнуть; он воображал междоусобную войну, заламывание рук, красные заплаканные глаза.
— О каком наказании может идти речь! — воскликнул он. — Я еще не выслушал обе стороны, не разобрался, кто прав, кто виноват. Вы что же, хотите государственного переворота, хотите, чтобы я отдал приказ о заточении без суда и следствия! Хорошенькое дело вы мне предлагаете, герцог, в красивую историю желаете меня втянуть!
— Но, государь, кто будет питать должное почтение к дофине, если для примера вы не подвергнете суровой каре первого, кто ее оскорбил?
— Конечно, государь, — добавил дофин, — иначе это будет соблазн для других.
— Пример! Соблазн! — проговорил король. — Черт побери, ежели для примера обрушивать кары по каждому поводу, который может послужить соблазном для окружающих, то мне придется без конца подписывать приказы о заточении без суда, а я и так, слава Богу, подписываю их немало!
— Это необходимо, государь, — изрек г-н де Шуазель.
— Государь, умоляю вас… — произнес дофин.
— Как? По-вашему, он недостаточно наказан тем, что получил удар шпагой?
— Нет, государь, ведь и он мог ранить господина де Таверне.
— Так какого же наказания вы для него просите?
— Смертной казни.
— Но ведь даже господина де Монгомери[67] не казнили за то, что он убил Генриха Второго, — возразил Людовик XV.
— Он убил короля по несчастной случайности, государь, а господин Жан Дюбарри оскорбил дофину намеренно.
— А вы, принц, — произнес Людовик XV, повернувшись к дофину, — тоже просите казнить Жана?
— Нет, государь, я вовсе не желаю для него смертной казни; вашему величеству это известно, — кротко ответил дофин. — Я ограничился бы тем, что просил бы ваше величество о его изгнании.
Король содрогнулся.
— За ссору на постоялом дворе — в изгнание! Людовик, вы слишком строги, хоть и склонны к филантропии. Правда, вы не только филантроп, но и математик, а математики…
— Извольте докончить вашу мысль, ваше величество!
— Математики ради своей цифири готовы пожертвовать и вселенной.
— Государь, — произнес дофин, — я не питаю личной вражды к господину Дюбарри.
— К кому же тогда обращена ваша вражда?
— К обидчику ее величества дофины.
— Какой примерный супруг! — иронически воскликнул король. — К счастью, меня не так легко провести. Я вижу, что здесь на него нападают, а главное, вижу, на что меня хотят толкнуть с помощью всех этих преувеличений.
— Государь, — вступил г-н де Шуазель, — не думайте, будто мы преувеличиваем: весь свет возмущается подобной дерзостью.
— Весь свет! Вот еще одно чудовище, которого вы боитесь, вернее, пытаетесь запугать им меня. Разве я слушаю весь свет, когда он устами тысяч пасквилянтов, памфлетистов, куплетистов и интриганов твердит мне, что вокруг меня воровство, предательство, глумление? Бог свидетель, не слушаю. Пускай себе говорят, я только посмеиваюсь. Вот и делайте, как я, черт побери! Заткните уши, а когда ваш «весь свет» устанет кричать, он замолкнет. Ну вот, пожалуйста! Вы уже кланяетесь мне с недовольным видом. И Людовик надулся. Как странно, в самом деле: мне отказывают в том, что дозволено даже самому незначительному частному лицу, мне не дают жить по моему разумению; ненавидят все, что я люблю, любят все то, что мне ненавистно! Да в своем ли я уме? Властелин я или нет?
Дофин взял ножик и вернулся к часам.
Г-н де Шуазель поклонился так же, как в первый раз.
— Вот как! Вы мне не отвечаете. Ну, скажите же хоть что-нибудь, черт возьми! Вам что же, угодно, чтобы я умер с горя от ваших речей и от вашего молчания, от вашей дурацкой ненависти и дурацких страхов?
— Я не питаю ненависти к господину Дюбарри, государь, — с улыбкой произнес дофин.
— А я, государь, его не боюсь, — надменно изрек г-н де Шуазель.
— Да вы оба смутьяны! — вскричал король, впадая в притворный гнев, а сам между тем испытывая всего лишь досаду. — Вы хотите, чтобы обо мне судачила вся Европа, чтобы надо мной потешался мой кузен, прусский король, чтобы мой королевский двор на деле обратился в птичий двор, описанный этим наглецом Вольтером. Нет уж, так не будет. Нет, я не доставлю вам этой радости. У меня свое понятие о чести, и я буду заботиться о ней так, как считаю нужным.
— Государь, — сказал дофин со своей неисчерпаемой кротостью, уживавшейся с неизменной настойчивостью, — приношу извинения вашему величеству, но речь идет не о вашей чести, а о достоинстве ее высочества дофины, которой нанесли оскорбление.