— Увы, — пожаловалась она, — я приехала такая счастливая.
— И все же, что вам сообщила эта женщина?
— Прежде всего, что она приехала по вашему поручению.
— Гнусная интриганка!
— И от вашего имени она объявила мне, что мое дело передается в высшую инстанцию, что это совершенно точно, и посему мне следует торопиться, иначе я рискую опоздать.
— Увы, — в свою очередь произнес г-н Флажо, — до этого нам, сударыня, еще страшно далеко.
Так что же, про нас забыли?
— Забыли, похоронили, погребли, сударыня, и нужно по меньшей мере чудо, а чудеса, как вы знаете, случаются редко…
— О, да! — со вздохом согласилась графиня.
Г-н Флажо ответствовал вздохом в тон ей.
— Послушайте, господин Флажо, — обратилась к нему графиня Беарнская. — Хотите, я вам признаюсь?
— Признайтесь, сударыня.
— Я этого не переживу.
— О, мне думается, вы преувеличиваете.
— Господи! Господи! — сокрушалась бедная графиня. — У меня просто-напросто силы на исходе.
— Мужайтесь, ваше сиятельство, мужайтесь, — подбодрил ее Флажо.
— Но неужели вы ничего не можете мне посоветовать?
— Разумеется, могу. И вот вам мой совет: возвращайтесь к себе и отныне не верьте никому, кто бы ни приехал от моего имени, если он не предъявит вам письмо от меня.
— Мне действительно следует возвратиться к себе.
— Да, это будет самое разумное.
— Поверьте мне, господин Флажо, — простонала графиня, — больше мы с вами не увидимся, по крайней мере на этом свете.
— Какой ужас!
— У меня есть безжалостные враги.
— Готов присягнуть, это фортель Салюсов.
— И уж всяко, фортель крайне мелочный.
— Да, весьма жалкий, — согласился г-н Флажо.
— Ах, дорогой господин Флажо! — воскликнула графиня. — Правосудие — это поистине вертеп Какуса![85]
— А почему? — вопросил адвокат. — Да потому, что правосудие перестало быть собой, потому, что на парламент оказывают давление, потому, что господин де Мопу, вместо того чтобы оставаться президентом парламента, возжелал стать канцлером.
— Знаете, господин Флажо, а вот сейчас бы я чего-нибудь выпила.
— Маргарита! — крикнул г-н Флажо.
Маргарита, удалившаяся, когда беседа приняла мирный характер, вернулась в кабинет.
Вернулась она вместе с подносом, на нем стояли те же два бокала пива, которые несколько минут назад были ею унесены.
Графиня Беарнская удостоила своего адвоката великой чести, чокнувшись с ним, неспешно выпила пиво и после печального реверанса и еще более печального прощания проследовала в прихожую.
Г-н Флажо провожал ее, держа в руке парик.
Графиня Беарнская вышла на площадку и уже нащупывала веревку, заменявшую перила, как вдруг чья-то рука легла на ее руку и чья-то голова нанесла ей удар в грудь.
И рука и голова принадлежали писцу, который сломя голову мчался вверх по крутой лестнице.
Старая графиня, подобрав юбки, начала спускаться, бурча и бранясь, а писец, оказавшись на площадке, распахнул дверь и звонким, жизнерадостным голосом, свойственным судейским канцеляристам всех времен, завопил:
— Мэтр Флажо, вот тут по беарнскому делу!
С этими словами он протянул адвокату бумагу.
Услышав свое имя, графиня взлетела по лестнице, отшвырнула писца, набросилась на мэтра Флажо, вырвала у него бумагу, затолкала его в кабинет — и на все это у нее ушло куда меньше времени, чем потребовалось писцу, чтобы получить пару оплеух, которые ему отвесила, или сделала вид, что отвесила, Маргарита в ответ на два поцелуя.
— Ну что там, мэтр Флажо? Что там написано? — закричала старуха графиня.
— Откуда ж мне знать, ваша светлость? Но если вы благоволите вернуть мне бумагу, я вам отвечу.
— Вы правы, дражайший господин Флажо. Ну, читайте же, читайте скорей!
Адвокат глянул на подпись.
— От мэтра Гильду, нашего прокурора, — сообщил он.
— О Боже!
— Он приглашает меня, — со все возрастающим изумлением продолжал г-н Флажо, — быть готовым во вторник принять участие в судебном заседании, так как наше дело назначено к рассмотрению.
— Назначено! — вскричала графиня. — Назначено! Умоляю вас, господин Флажо, не шутите этим: вторично я такой шутки не вынесу.
— Сударыня, — отвечал мэтр Флажо, ошеломленный полученным известием, — если бы тут кто-то и мог шутить, то только мэтр Гильду, но это случилось бы с ним впервые в жизни.
— А это письмо и вправду от него?
— Подписано Гильду. Взгляните.
— Действительно. Назначено сегодня утром, заседание во вторник… Так что же, мэтр Флажо, получается, эта дама, приезжавшая ко мне, вовсе не интриганка?
— Похоже, что нет.
— Но если ее посылали не вы… А вы уверены, что не посылали ее?
— Господи, да, конечно, уверен.
— Кто же тогда ее ко мне послал?
— Вот именно, кто?
— Ведь кто-то ее, в конце концов, послал.
— Я просто теряюсь в догадках.
— Я тоже. Позвольте мне, дорогой господин Флажо, еще раз перечесть письмо. Назначено, состоится, все так и написано… Слушание дела ведет господин президент Мопу.
— Черт возьми! Это действительно так?
— Вне всяких сомнений.
— Тогда дело худо.
— Почему?
— Потому что господин президент Мопу — большой друг Салюсов.
— Вы это точно знаете?
— Он от них не вылезает.
— Выходит, положение наше хуже некуда. Мне определенно не везет.
— Тем не менее словами тут не поможешь, надо сделать ему визит, — посоветовал мэтр Флажо.
— Но ведь я наткнусь на дурной прием.
— Вполне возможно.
— Что вы такое говорите, мэтр Флажо?
— Правду, сударыня.
— Мало того, что вы сами потеряли мужество, но еще и отнимаете его у меня.
— В случае председательства господина де Мопу ничего хорошего нас не ждет.
— Эх вы, Цицерон, уже готовы сдаться!
— Цицерон проиграл бы дело Лигария[86], защищай он его перед Верресом[87], а не перед Цезарем, — отвечал мэтр Флажо, без ложной скромности принявший лестное сравнение, которым его почтила графиня Беарнская.
— Значит, вы советуете мне не ходить к нему?
— Избави меня Боже, сударыня, советовать вам совершить столь опрометчивый поступок. Я единственно сожалею, что вам придется нанести этот визит.
— Господин Флажо, вы говорите, словно солдат, собирающийся дезертировать с поста.
— Сударыня, — отвечал адвокат, — я в своей жизни проиграл несколько процессов, в которых шансы на успех были гораздо выше, чем в вашем.
Графиня сокрушенно вздохнула, но тут же собралась с духом.
— Я пойду до конца, — заявила она не без некоторого достоинства, противоречившего, правда, тону и характеру разговора, — и никто не сможет сказать, что я отступила перед происками. Пусть я проиграю процесс, но все, кто нарушает свой долг, увидят, что такое знатная дама, каких почти не осталось ныне при дворе. Господин Флажо, надеюсь, вы предложите мне руку и проводите меня к вашему вице-канцлеру?
— Сударыня, — промолвил мэтр Флажо, также призвавший на помощь все свое достоинство, — мы, оппозиционные члены парижского парламента, постановили не входить ни в какие отношения, кроме как в судебных заседаниях, с теми, кто предал парламенты в деле господина д'Эгийона.[88] Союз заключен, а поскольку господин де Мопу в этом деле постоянно лавировал и поскольку мы обязаны выразить ему свое недовольство, мы не сложим оружия, покуда он не покажет, на чьей находится стороне.
— Да, с процессом моим, как я вижу, дело худо, — вздохнула графиня. — Адвокаты перессорились с судьями, судьи — с истцами. Ну да все равно, я буду стоять на своем.
— Помогай вам Бог, сударыня, — произнес адвокат, набрасывая халат на левое плечо, точь-в-точь как это сделал бы римский сенатор со своей тогой.
— Вот ведь горе-адвокатишка, — пробормотала под нос графиня Беарнская. — Боюсь, что в парламенте я преуспею с ним еще меньше, чем дома, произнося речи перед подушкой.
Однако тут же с улыбкой, которою она пыталась скрыть беспокойство, графиня произнесла:
— Прощайте, мэтр Флажо. Умоляю, изучите как следует дело. Неизвестно, как все может обернуться.
— Ах, сударыня, — отвечал мэтр Флажо, — защитительная речь меня не беспокоит. Убежден, это будет бесподобная речь, тем паче что я намерен вплести в нее убийственные намеки.
— На что, сударь?
— На развращенность Иерусалима, сударыня, который я сравню с проклятыми городами[89] и на который призову огонь небесный. Как вы сами понимаете, сударыня, ни у кого не возникает сомнений, что под Иерусалимом я подразумеваю Версаль.
— Господин Флажо! — вскричала старая дама. — Не ставьте под удар себя, а вернее, не ставьте под удар мое дело!
— Ах, сударыня, поскольку ваше дело рассматривается у господина де Мопу, оно уже заранее проиграно. Речь идет всего лишь о том, чтобы выиграть его в глазах современников, а посему, раз у нас нет правосудия, устроим скандал!
— Господин Флажо…
— Сударыня, будем философами… Поразим их как громом!
— Пусть лучше тебя самого поразит гром, паршивый адвокатишка, — тихо пробурчала графиня. — Только и умеешь что драпироваться в свои философские отрепья. Нет уж, мы отправимся к господину де Мопу. Он не философ, и кто знает, вдруг у нас с ним сладится лучше, чем с тобой.
И графиня Беарнская, успевшая за два часа пройти все ступени по лестнице надежд и разочарований, рассталась с мэтром Флажо и покинула улицу Львенка Святого Спасителя.
30. ВИЦЕ-КАНАЛЬЯ
Направляясь к г-ну де Мопу, старая графиня дрожала всем телом.
Однако по дороге на ум ей пришло соображение, несколько ее успокоившее. По всей видимости, г-н де Мопу не примет ее, поскольку час уже довольно поздний; поэтому она сможет ограничиться предупреждением швейцару о скором новом визите.
В самом деле, было уже, наверно, около семи вечера; правда, еще не стемнело, но обычай обедать в четыре часа, распространившийся среди знати, прерывал все дела до утра следующего дня.
Графине Беарнской при всем ее пламенном желании повидать вице-канцлера стало легче при мысли, что она его не застанет. Вот оно, одно из распространенных противоречий человеческого разума, которые всем понятны, но не поддаются никакому объяснению.
Итак, графиня ехала представиться, готовая к тому, что получит от ворот поворот. Она припасла монету в три ливра, чтобы умаслить цербера и убедить его вписать ее имя в список тех, кто испрашивает аудиенции.
Подъехав к особняку, она увидела, что швейцар беседует с канцеляристом, который, похоже, отдает ему какое-то распоряжение. Она скромно ждала поодаль, опасаясь, как бы ее присутствие не помешало собеседникам; однако, завидев графиню, сидевшую в наемной карете, канцелярист удалился.
Швейцар же подошел к карете и осведомился об имени просительницы.
— О, я знаю, что, вероятней всего, не буду иметь чести повидать его превосходительство, — сказала графиня.
— Тем не менее, сударыня, — отвечал швейцар, — не откажите в любезности сообщить ваше имя.
— Графиня Беарнская, — произнесла она.
— Его превосходительство у себя, — раздалось в ответ.
— Как! — воскликнула графиня, не помня себя от изумления.
— Его превосходительство у себя, — повторил швейцар.
— Но, разумеется, не принимает?
— Он примет ваше сиятельство, — был ответ.
Графиня Беарнская вышла из кареты, сомневаясь, уж не сон ли все это. Швейцар дернул за шнурок, дважды звякнул колокольчик. На крыльце появился канцелярист, и швейцар жестом предложил графине войти.
— Вам угодно видеть его превосходство, сударыня? — спросил канцелярист.
— Сударь, я хотела просить о такой милости, но не смела на нее надеяться.
— Благоволите следовать за мной, сударыня.
«И об этом судейском отзываются так дурно, — думала графиня, идя за канцеляристом. — Между тем вице-канцлер доступен в любое время, а это огромное достоинство. Как странно!..»
Она трепетала, воображая, что встретит человека неуступчивого, нелюбезного — ведь он обременен столькими обязанностями и делами, что иначе и быть не может. Г-н де Мопу, в необъятном парике, в черном бархатном кафтане, работал в кабинете, двери которого были отворены.
Входя, графиня быстро огляделась по сторонам и с удивлением обнаружила, что она единственная посетительница и в зеркалах не отражается ни одного лица, кроме ее собственного да тощей, желтой, озабоченной физиономии канцлера.
Канцелярист доложил о ее сиятельстве графине Беарнской.
Г-н де Мопу поднялся, не сгибая корпуса, и, прямой как жердь, прислонился к камину.
Графиня Беарнская трижды, как положено, сделала ему реверанс. Затем, запинаясь, пролепетала несколько благодарственных слов. Дескать, она не надеялась на честь… Не предполагала, что министр, столь обремененный делами, пожелает пожертвовать часами своего досуга…
Г-н де Мопу возразил, что время драгоценно не только для министров, но и для подданных его величества; к тому же следует отличать людей, которых приводят к нему срочные дела, — для таких он всегда готов на всевозможные снисхождения.
Графиня Беарнская снова заприседала в реверансах, после чего установилось принужденное молчание: обмен любезностями кончился, пора было переходить к просьбам.
Г-н де Мопу ждал, поглаживая подбородок.
— Ваше превосходительство, — начала просительница, — я осмелилась предстать перед вами, дабы смиренно поведать о важном деле, от которого зависит все мое состояние.
Г-н де Мопу слегка кивнул головой, что должно было означать: «Продолжайте».
— Да будет вам известно, ваше превосходительство, — начала она, — что все мое состояние, вернее, состояние моего сына зависит от исхода тяжбы, которую я веду против семейства Салюс.
Вице-канцлер по-прежнему поглаживал подбородок.
— Но я настолько наслышана о справедливости вашего превосходительства, что, зная об отношениях и даже дружбе, которая связывает вас с противной стороной, я ни минуты не колебалась в решении явиться к вам с мольбой выслушать меня.
Слыша похвалы своей справедливости, г-н де Мопу не удержался от улыбки: уж больно это было похоже на то, как полвека назад все превозносили евангельские добродетели Дюбуа[90].
— Вы правы, графиня, — отвечал он, — я состою в дружбе с семейством Салюс; но вы правы и в том, что, приняв на себя обязанности вице-канцлера, я перестал руководствоваться соображениями дружбы. Поэтому я буду отвечать вам, отринув всякую предвзятость, как и подобает верховному блюстителю правосудия.
— Да благословит небо ваше превосходительство! — вскричала старая графиня.
— Я рассмотрю ваше дело как обычный слуга закона, — продолжал канцлер.
— За что я вам буду безмерно признательна: ведь вы, ваше превосходительство, столь искушены в подобных вопросах.
— По-моему, ваше дело вскоре будет слушаться?
— На будущей неделе, ваше превосходительство.
— Чего же вы желаете?
— Чтобы ваше превосходительство ознакомились с документами.
— Я с ними уже знаком.
— И что же? — трепеща осведомилась старая графиня. — Какое вы составили мнение, ваше превосходительство?
— О вашем деле?
— Да.
— По-моему, тут нет ни малейшего повода для сомнений.
— Сомнений в чем? В том, что я выиграю?
— Нет, в том, что проиграете.
— Вы полагаете, ваше превосходительство, я проиграю тяжбу?
— Бесспорно, проиграете. Могу дать вам совет.
— Какой? — с последней надеждой спросила графиня.
— Поскольку вам предстоят некоторые выплаты по окончании тяжбы и объявлении решения…
— Ну? Ну?
— Вам следует приготовить надлежащую сумму.