— Но, ваше превосходительство, тогда мы будем разорены.
— Ваше сиятельство, вы же понимаете, правосудие не может принимать во внимание подобные доводы.
— Однако, ваше превосходительство, на свете есть, помимо правосудия, и милосердие.
— Именно по этой причине, графиня, правосудие слепо.
— И все-таки, ваше превосходительство, не откажите дать мне один совет.
— О, разумеется, спрашивайте! О чем бы вы хотели со мной посоветоваться?
— Нет ли какого-нибудь способа все уладить, добиться решения помягче?
— Вы не знакомы ни с кем из судей, рассматривающих ваше дело? — поинтересовался вице-канцлер.
— Ни с кем.
— Досадно. А вот господа де Салюс в добрых отношениях с тремя четвертями парламента!
Графиня содрогнулась.
— Имейте в виду, — продолжал вице-канцлер, — что, по сути дела, это ничего не меняет: судьи не поддаются посторонним влияниям.
Это так же соответствовало истине, как справедливость канцлера и хваленые апостольские добродетели Дюбуа. Графиня была близка к обмороку.
— В конце концов, — продолжал вице-канцлер, — при всей честности и неподкупности судья больше расположен к своему другу, чем к незнакомому человеку, особенно если право на стороне друга, а поскольку по всей справедливости ваше дело, сударыня, обречено на проигрыш, вы можете ждать для себя самых неприятных последствий.
— Ваше превосходительство, вы говорите мне ужасные вещи!
— Что до меня, сударыня, — продолжал г-н де Мопу, — можете верить, я воздержусь от вмешательства в дело; мне нечего посоветовать судьям, сам я не участвую в процессе, а посему могу говорить на эту тему.
— Увы, ваше превосходительство, я и прежде кое о чем догадывалась.
Вице-канцлер впился в просительницу маленькими серыми глазками.
— Господа де Салюс живут в Париже, господа де Салюс водят знакомство со всеми судьями, а значит, нет предела их могуществу.
— Прежде всего потому, что право на их стороне.
— Какая мука слышать подобные слова от столь безупречного человека, как ваше превосходительство!
— Да, приходится вам это говорить, и тем не менее, — с притворным добродушием возразил г-н де Мопу, — клянусь, я рад был бы оказаться вам полезен.
Графиня вздрогнула; в словах или, во всяком случае, в глазах вице-канцлера ей почудилось нечто непонятное; она подумала, что надо попытаться рассеять эту неясность, за которой, возможно, откроются какие-нибудь благоприятные обстоятельства.
— Вдобавок, — говорил тем временем г-н де Мопу, — вы носите одно из знатнейших имен во Франции, и уже одно это служит для меня наилучшей рекомендацией.
— Но это не помешает мне проиграть тяжбу, ваше превосходительство.
— Что поделаешь, здесь я бессилен.
— Ах, ваше превосходительство, — качая головой, вздохнула графиня, — до чего мы дожили!
— Вы как будто хотите сказать, сударыня, — улыбаясь заметил г-н де Мопу, — что в доброе старое время было лучше.
— Увы, так оно и есть, ваше превосходительство, или по крайней мере так мне кажется, и я с упоением вспоминаю время, когда вы, простой королевский адвокат, произносили в парламенте великолепные речи, а я, в ту пору еще совсем молодая, с восторгом им аплодировала. Какой пыл! Какое красноречие! Какая добродетель! Ах, господин канцлер, в те времена не было ни происков, ни покровительства, — тогда я выиграла бы свою тяжбу.
— Однако и тогда у нас была госпожа де Фаларис[91], которая, стоило регенту закрыть глаза, в тот же миг пыталась взять в руки бразды правления; была и Сури,[92] которая всюду совала нос в надежде чем-нибудь поживиться.
— Ах, ваше превосходительство, госпожа де Фаларис была настоящая высокородная дама, а Сури — славная девушка.
— Но им ни в чем нельзя было отказать.
— Вернее, они сами ни в чем не отказывали.
— Ах, ваше сиятельство, — сказал канцелярист со смехом, звучавшим так искренне, так непритворно, что старая сутяжница только удивлялась, — не мучайте меня, не говорите больше со мной о вверенных мне делах, хотя бы из любви к моим молодым годам.
— Однако вы, ваше превосходительство, не можете мне помешать оплакивать мое погибшее состояние, мой безвозвратно рухнувший дом.
— Вот что значит не поспевать за временем, графиня! Приносите жертвы нынешним идолам.
— Увы, ваше превосходительство, идолы равнодушны к тем, кто приходит поклоняться им с пустыми руками.
— Что вы об этом знаете?
— Я?
— Но ведь вы, по-моему, и не пытались?
— Ах, сударь, вы так добры, говоря со мной по-дружески…
— Да ведь мы с вами сверстники, графиня.
— Почему мне не двадцать лет, ваше превосходительство, и зачем вы не простой адвокат, каким были прежде! Вы защищали бы мое дело в суде, и никакие Салюсы не выстояли бы против вас.
— К сожалению, нам уже не по двадцать, сударыня, — с галантным вздохом отозвался вице-канцлер, — а значит, следует воззвать к тем, кто сегодня в этом возрасте, потому что, как вы сами признали, наибольшим влиянием пользуются именно двадцатилетние… Но неужто вы и впрямь никого не знаете при дворе?
— Только старых вельмож, ушедших от дел; ныне они краснели бы за свою старинную приятельницу… потому что она обеднела. Впрочем, ваше превосходительство, у меня есть право доступа в Версаль, и я могла бы туда отправиться, но к чему это? Ах, если бы я вернула свои двести тысяч ливров, люди стали бы вновь искать моего общества. Сотворите это чудо, ваше превосходительство.
Канцлер притворился, будто не слышал последних слов.
— На вашем месте, — сказал он, — я забыл бы про стариков, как они сами вас забыли, и обратился бы к молодым, которые вербуют себе сторонников. Вы хоть немного знакомы с принцессами?
— Они меня забыли.
— Да они и не могут ничего. А с дофином знакомы?
— Нет.
— Впрочем, — продолжал г-н де Мопу, — он слишком занят эрцгерцогиней, которая вот-вот прибудет, и не способен думать о другом; что ж, поищем среди фаворитов.
— Я уже даже не знаю их имен.
— Как насчет господина д'Эгийона?
— Это тот ветрогон, о котором рассказывают такие некрасивые истории? Который прятался на мельнице, покуда другие сражались? Фу!
— Полно! — заметил канцлер. — Мало ли что говорят, не всему можно верить. Поищем других.
— Поищите, ваше превосходительство, поищите.
— А почему бы и нет? Да… Нет… Нашел!
— Говорите, монсеньер, говорите!
— А не обратиться ли вам прямо к графине?
— К госпоже Дюбарри? — спросила посетительница, раскрывая веер.
— Да, у нее доброе сердце.
— Возможно, возможно…
— А главное, она любит оказывать услуги.
— Я ей не понравлюсь, ваше превосходительство, я слишком древнего рода.
— Что вы, графиня! Я полагаю, вы заблуждаетесь: она ищет сближения со знатными семействами.
— В самом деле? — обронила старая графиня, заколебавшись.
— Вы с ней знакомы?
— Боже мой, конечно, нет.
— Вот это нехорошо. Надеюсь, вы не сомневаетесь, что она пользуется влиянием?
— Да, уж она-то особа влиятельная, но я ее никогда не видела.
— А ее сестру Шон?
— Тоже нет.
— А ее сестру Биши?
— Нет.
— А ее брата Жана?
— Нет.
— А негритенка Самора?
— Но при чем тут негритенок?
— Но ее негритенок — это же сила!
— Тот самый уродец, разряженный мопс, чьи портреты продаются на Новом мосту?[93]
— Да, да, он самый.
— Откуда же мне знать этого черномазого, ваше превосходительство! — воскликнула графиня, чье достоинство было задето. — Да и с какой мне стати водить с ним знакомство?
— Ну, графиня, вижу, вам не хочется сохранить ваши земли.
— Почему же?
— Потому что вы презираете Самора.
— Но чем мне может помочь ваш Самор?
— Он может сделать так, что вы выиграете тяжбу, вот и все.
— Это исчадие Мозамбика может мне помочь? И я выиграю тяжбу? Но каким образом, скажите на милость?
— Ему достаточно сказать своей хозяйке, что он будет рад, если вы ее выиграете. Вы же понимаете, что значит пользоваться влиянием. Он добивается от своей госпожи всего, чего хочет, а его госпожа добивается, чего ей угодно, от короля.
— Выходит, Францией правит Самор?
— Гм! — обронил г-н де Мопу, качая головой. — Самор очень могуществен, и я предпочел бы поссориться… скажем, с дофиной, чем с ним.
— Боже правый! — вскричала графиня Беарнская. — Если бы я услышала это не от столь достойной особы, как ваше превосходительство…
— О Господи, да не только я, любой вам скажет то же самое. Спросите герцогов и пэров, не берут ли они с собой, собираясь в Марли или в Люсьенну, драже, чтобы угостить Самора, или жемчужные серьги для его ушей. Да я сам, я, канцлер или почти канцлер Франции, — так вот, знаете, чем я занимался, когда вы вошли? Выправлял ему патент на должность губернатора.
— Губернатора?
— Да, господин Самор назначается губернатором замка Люсьенна.
— Такою же должностью вознаградили графа Беарнского за двадцатилетнюю службу!
— Да-да, верно, его назначили губернатором замка Блуа.
— О Господи, какое падение! — возопила старая графиня. — Значит, монархия погибла?
— Во всяком случае, она тяжело больна, графиня, и как вы знаете, каждый старается вытянуть у умирающего все, что можно.
— Разумеется, разумеется, но для этого надо иметь возможность приблизиться к больному.
— Знаете, что вам надобно, чтобы найти у госпожи Дюбарри хороший прием?
— Что же?
— Хорошо бы, если бы вы привезли ей этот патент для ее негритенка…
Да, недурной первый шаг!
— Неужели, ваше превосходительство? — спросила удрученная графиня.
— Я в этом убежден, но…
— Но… — повторила графиня Беарнская.
— Вы не знакомы ни с кем из ее окружения?
— Я-то нет, но вы, ваше превосходительство?
— Я?
— Да, вы.
— Боюсь, здесь я ничем не могу вам помочь.
— Ну, значит, судьба решительно от меня отвернулась, — вымолвила несчастная старуха, сраженная всеми этими трудностями. — Хоть ваше превосходительство и принимает меня так, как никто и никогда не принимал, а ведь я даже не надеялась удостоиться чести повидать вас, да что толку! На пути моем все равно встают неодолимые препятствия: мало того, что я, графиня Беарнская, готова угождать госпоже Дюбарри, чтобы заручиться ее благосклонностью, готова взять на себя роль посыльного к этому ужасному негритенку, которого, повстречайся он мне на улице, не удостоила бы и пинка в зад, но я даже не могу пробиться к этому уроду…
Г-н де Мопу снова принялся поглаживать подбородок; казалось, он размышлял, как помочь графине, но тут канцелярист доложил:
— Виконт Жан Дюбарри.
Услышав это, канцлер всплеснул руками, изображая изумление, а графиня, близкая к обмороку, упала в кресло.
— А вы еще утверждали, будто судьба от вас отступилась, сударыня! — воскликнул канцлер. — Ах, графиня, графиня, на самом деле небеса пекутся о вас.
После этого он повернулся к канцеляристу и, не давая бедной старухе опомниться от потрясения, приказал:
— Просите.
Канцелярист удалился; миг спустя он ввел знакомого нам Жана Дюбарри; нога у виконта не сгибалась в колене, рука висела на перевязи.
Последовал обычный обмен приветствиями; графиня, вся дрожа, нерешительно попыталась встать, чтобы откланяться; канцлер уже попрощался было с ней легким кивком головы, давая понять, что аудиенция окончена, как вдруг вмешался виконт:
— Простите, ваше превосходительство, простите, сударыня, я вам помешал, примите мои извинения. Сударыня, прошу вас, останьтесь… Мне нужно сказать его превосходительству всего два слова, если, конечно, он согласится меня выслушать.
Не заставляя себя уговаривать, графиня снова уселась, сердце ее переполнилось радостью и трепетало от нетерпения.
— Но быть может, я, сударь, помешаю вам? — пролепетала она.
— Нисколько, Богом клянусь. Мне нужно сказать его превосходительству только два слова, отнять лишь десять минут его драгоценного посвященного трудам времени. Я просто хочу подать жалобу.
— Жалобу? — переспросил канцлер.
— Меня хотели убить, ваше превосходительство, да, убить! Сами понимаете, я не могу оставить это без последствий. Пускай нас поносят, пускай поют обидные куплеты, пусть смешивают с грязью — все это можно пережить, но я не желаю, чтобы нам перерезали горло. Нет, черт побери, я не желаю преждевременно умирать!
— Но в чем дело, сударь? — с притворным испугом осведомился канцлер.
— Сейчас узнаете. Однако же, видит Бог, я прерываю аудиенцию госпожи…
— Ее сиятельства графини Беарнской, — представил канцлер старую даму виконту Жану Дюбарри.
Дюбарри грациозно отступил, дабы отвесить полагающийся поклон, графиня, также отступив, присела в реверансе — оба приветствовали друг друга с той же церемонностью, как если бы встреча происходила при дворе.
— После вас, господин виконт, — произнесла графиня.
— Ваше сиятельство, я не смею совершить такое преступление против правил учтивости.
— О, нет, сударь, прошу вас! В моем деле речь идет всего лишь о деньгах, а в вашем — о чести, так что вам, безусловно, принадлежит первенство.
— Тогда, сударыня, — ответствовал виконт, — я воспользуюсь вашей любезной предупредительностью.
И он изложил канцлеру свое дело, которое тот слушал с весьма озабоченным видом.
После минутного молчания г-н де Мопу изрек:
— Вам нужны свидетели.
— Ба! — воскликнул Дюбарри. — Узнаю неподкупного судью, который доступен только голосу неопровержимой истины. Но что ж, свидетелей мы найдем…
— Ваше превосходительство, — вступила в разговор графиня, — одного свидетеля даже искать не нужно.
— Кто же этот свидетель? — в один голос спросили виконт и г-н де Мопу.
— Я, — ответила графиня.
— Вы, сударыня? — удивился канцлер.
— Простите, сударь, все это случилось в деревне Ла-Шоссе, не так ли?
— Да, сударыня.
— На почтовой станции?
— Да.
— Ну, вот я и буду вашим свидетелем. Я проезжала там, где совершилось покушение на вашу жизнь, спустя два часа после происшествия.
— Вот как, сударыня? — произнес канцлер.
— О, вы, право, очень любезны! — отозвался виконт.
— Вся деревня бурлила, обсуждая случившееся, — продолжала графиня.
— Берегитесь! — воскликнул виконт. — Берегитесь! Если вы согласитесь принять мою сторону в этом деле, Шуазели, вероятней всего, найдут способ сквитаться с вами.
— И это, — заметил канцлер, — будет им совсем нетрудно: графиня сейчас ведет тяжбу, исход которой представляется мне весьма сомнительным.
— Ах, ваше превосходительство, — пролепетала старая дама, хватаясь за голову, — я все глубже и глубже погружаюсь в бездны отчаяния.
— Обопритесь на виконта, — вполголоса посоветовал канцлер, — у него надежная рука.
— Я могу предложить вам только одну руку, — жеманясь, подхватил Дюбарри, — но я знаю одну особу, у которой обе руки здоровы и притом весьма длинные; она с удовольствием протянет их вам.
— Ах, виконт! — воскликнула старая дама. — Всерьез ли вы делаете мне это предложение?
— Еще бы! Услуга за услугу, сударыня: я принимаю ваше предложение, а вы примите мое. Согласны?
— Согласна ли я!.. Да я просто несказанно счастлива.
— Сударыня, отсюда я еду с визитом к сестре. Не соблаговолите ли занять место в моей карете?
— Но у меня нет повода, я совсем не готова… Нет, сударь, я просто не смею…
— Повод у вас есть, сударыня, — возразил канцлер, передавая графине патент Самора.
— Господин канцлер, — вскричала графиня, — вы мой добрый гений! Виконт, вы — перл французского дворянства.
— К вашим услугам, — снова заверил виконт, указывая дорогу вспорхнувшей как птичка графине.
— Благодарю вас за сестру, — шепнул Жан г-ну де Мопу, — благодарю, кузен. Ну, каково я справился с ролью?