Увидев хлыст, Самор с громкими воплями припустил так, что затряслись стены.
— Сегодня вы свирепы, Жанна, — заметила Шон.
— У меня есть на это основания.
— Прекрасно. В таком случае я вас оставляю, моя дорогая.
— Почему это?
— Боюсь, как бы вы меня не растерзали.
Кто-то трижды постучал в дверь будуара.
— Кто там еще? — раздраженно вскричала графиня.
— Хорошенький прием его ожидает, — пробормотала Шон.
— Уж лучше бы меня ожидал скверный прием, — по-королевски широко распахнув дверь, сказал Жан.
— А что будет, если прием окажется скверным — это ведь вполне возможно?
— Будет то, что я больше не приду, — ответил Жан.
— И что же?
— И из-за скверного приема вы проиграете больше, чем я.
— Наглец!
— Хорошенькое дело: раз не льстец, значит, наглец. Что с нею происходит, умница Шон?
— Не говори мне о ней, Жан, она сегодня утром совершенно невыносима. А вот и шоколад!
— Ладно, не будем к ней приставать. Привет тебе, мой шоколад, — взяв поднос, проговорил Жан. — Как ты поживаешь, мой шоколад? — Он поставил поднос на столик в углу, уселся рядом и продолжал: — Иди сюда, Шон. Сердитые ничего не получат.
— Ах, до чего они милы, — подала голос графиня, увидев, что Шон сделала Жану знак, чтобы он завтракал один. — Они обижаются и не замечают, что я страдаю.
— Да что с тобой? — подойдя, спросила Шон.
— Ничего! Никто и понятия не имеет о том, что меня тревожит, — вскричала графиня.
— Что же вас тревожит, расскажите!
Жан невозмутимо продолжал делать бутерброды.
— Не хватает денег? — осведомилась Шон.
— Ну, что до денег, то у короля они закончатся раньше, чем у меня, — отозвалась графиня.
— Тогда ссуди меня тысчонкой луидоров, мне очень нужно, — попросил Жан.
— Тысчонкой щелчков по вашему толстому красному носу.
— Значит, король решил отставить этого ужасного Шуазеля? — поинтересовалась Шон.
— Тоже мне новость! Вы же прекрасно знаете, что он — бессменный.
— Тогда, может, король влюбился в дофину?
— Вот это уже ближе, слава Богу. Но взгляните-ка на этого тупицу, который пожирает шоколад и не хочет даже мизинцем шевельнуть, чтобы помочь мне. Ох, эти двое заставят меня умереть от горя.
Не обращая внимания на бурю у него за спиной, Жан отрезал еще кусок хлеба, намазал его маслом и налил себе вторую чашку.
— Так, значит, король влюблен? — воскликнула Шон.
Г-жа Дюбарри кивнула головой, как бы подтверждая: «Вот именно».
— Да еще в дофину! — всплеснув руками, продолжала Шон. — Впрочем, тем лучше. Кровосмешением, он, пожалуй, заниматься не станет, и вы будете спокойны. Лучше в нее, чем в другую.
— А если он как раз и влюблен в другую?
— Вот как? Но о ком ты говоришь? — побледнев, воскликнула Шон.
— Вот так. Только не падай в обморок, нам только этого не хватало.
— Но если это правда, мы пропали. Вот что тебя мучает, Жанна! — прошептала Шон. — Но в кого же он влюбился?
— Спроси у моего братца, который уже посинел от шоколада и вот-вот задохнется. Он тебе все расскажет, потому что знает или по крайней мере подозревает, в чем дело.
— Это ты обо мне? — поднял голову Жан.
— О вас, о вас, услужливый и предупредительный братец! Вас просят назвать имя особы, которая занимает короля.
Набивший до отказа рот Жан с огромным трудом выдавил из себя три слова:
— Мадемуазель де Таверне.
— Мадемуазель де Таверне? Помилуйте! — воскликнула Шон.
— А этот палач знает и преспокойно ест! — откинувшись на спинку кресла и воздев руки к небу, взвыла графиня.
— Ну и ну! — подхватила Шон, явно переметнувшись со стороны брата на сторону сестры.
— Никак не могу понять, почему я до сих пор не выцарапала этому лентяю его опухшие ото сна глазищи! — продолжала возмущаться графиня. — Смотри, моя дорогая, он встает!
— Вы ошибаетесь, я не спал, — возразил Жан.
— Что ж тогда вы делали, потаскун этакий?
— Да я, черт побери, бегал всю ночь и утро! — возмутился Жан.
— Так я и знала. Ах, кто бы сослужил мне службу и сказал, что делает эта девчонка, где она?
— Где она? — переспросил Жан.
— Да, где?
— В Париже, конечно!
— В Париже? Но где именно?
— На улице Цапли.
— Кто вам это сказал?
— Кучер их кареты, которого я дождался в конюшне и расспросил.
— И что он вам сказал?
— Что отвез всех де Таверне в небольшой особняк на улице Цапли, расположенный в саду рядом с гостиницей «Арменонвиль».
— Ах, Жан, за это я готова с вами помириться! — воскликнула графиня. — Однако нам нужны подробности: как она живет, с кем видится, что делает? Получает ли письма? Все это очень важно.
— Ну что ж, узнаем.
— Каким образом?
— Ага, теперь «каким образом»? Я искал, поищите и вы.
— Улица Цапли? — вдруг переспросила Шон.
— Улица Цапли, — флегматично повторил Жан.
— Но ведь должны же на этой улице сдаваться квартиры внаем?
— Прекрасная мысль! — вскричала графиня. — Надо бежать как можно скорее на улицу Цапли, Жан, и снять там дом. В нем мы кого-нибудь спрячем, чтобы следить за тем, кто приходит, кто выходит и что там вообще делается. Скорее карету — и туда.
— Бесполезно: там квартиры не сдаются.
— Откуда вы знаете?
— Спросил, черт возьми! Правда, есть…
— Где есть, ну, говорите же!
— На улице Платриер.
— Что это еще за улица?
— Улица Платриер, говоришь?
— Ну да.
— Это улица, которая задами выходит на сады, расположенные на улице Кок-Эрон.
— Так давайте же скорее снимем квартиру на улице Платриер! — заторопилась графиня.
— Уже снята, — сообщил Жан.
— Ну что за умница! Идите сюда, Жан, поцелуйте меня, — обрадовалась графиня.
Жан утер рот, расцеловал г-жу Дюбарри в обе щеки и церемонно поклонился в знак благодарности за оказанную честь.
— Все вышло удачно, — проговорил он.
— Вас никто не узнал?
— Да какой дьявол мог узнать меня на улице Платриер?
— И что вы сняли?
— Маленькую квартирку в каком-то покосившемся доме.
— Вас спросили, для кого это?
— Конечно.
— И что вы ответили?
— Сказал, что для молодой вдовы. Ты вдова, Шон?
— Да ну тебя! — отозвалась та.
— Вот и чудесно: в квартире обоснуется Шон и будет за всеми следить и наблюдать. Но нельзя терять времени.
— Я еду немедленно! — воскликнула Шон.
— Лошадей! Лошадей! Лошадей! — завопила г-жа Дюбарри так, что легко разбудила бы весь дворец Спящей красавицы.
Жан и графиня прекрасно понимали, как им держаться по отношению к Андреа. Та хоть и не блистала, но привлекла внимание короля: значит, она опасна.
— Эта девчонка, — рассуждала графиня, ожидая, пока заложат лошадей, — не была бы настоящей провинциалкой, если бы не притащила с собой со своей голубятни какого-нибудь вздыхателя. Найдем его — и мигом под венец! Ничто не способно остудить пыл короля так, как брак между влюбленными из провинции.
— Напротив, черт возьми! — возразил Жан. — Этого делать не надо. По мнению его величества, это весьма по-христиански, а вам, графиня, известно лучше, чем кому бы то ни было, какой лакомый кусочек для него представляет молодая замужняя женщина. А вот девушка, имеющая любовника, вызовет у него гораздо больше неудовольствия. Карета готова, — добавил он.
Пожав руку Жану и поцеловав сестру, Шон бросилась к дверям.
— А вы не проводите ее, Жан? — удивилась графиня.
— Нет, я пойду своим путем, — ответил Жан. — Жди меня на улице Платриер, Шон. Я первый нанесу тебе визит в твоем новом жилище.
Когда Шон ушла, Жан опять сел за стол и проглотил третью чашку шоколада.
Прежде всего Шон поехала домой, где переоделась и приняла вид женщины из мещанского сословия. Оставшись довольна собой, она накинула на свои аристократические плечи жалкую накидку из черного шелка, послала за портшезом и через полчаса уже поднималась с м-ль Сильвией по крутой лестнице, ведшей на пятый этаж. Именно там и помещалась так счастливо снятая виконтом квартира. Оказавшись на площадке третьего этажа, Шон обернулась: за ней кто-то шел. Это была старуха хозяйка, которая жила во втором этаже; заслышав шум, она вышла и была очень удивлена, увидев у себя в доме двух молодых хорошеньких женщин. Она подняла кверху нахмуренное лицо и узрела две улыбающиеся физиономии.
— Эй, сударыня, что вы тут ищете? — крикнула старуха.
— Квартиру, которую мой брат нанял для нас, сударыня, — ответила Шон, изображавшая из себя вдову. — Вы же его видели или, может, мы ошиблись домом?
— Нет-нет, все правильно, вам на пятый этаж, — подтвердила старуха. — Бедняжка, вы так молоды и уже вдова.
— Увы! — подняв глаза к небу, вздохнула Шон.
— Здесь вам будет хорошо: улочка тихая, никакого шума: ваши окна выходят в сад.
— Это то, что мне нужно, сударыня.
— А пройдя по коридору, вы сможете выглянуть на улицу, когда будут какие-нибудь шествия или придут акробаты с дрессированными собаками.
— О, это развлечет меня, сударыня, — снова вздохнула Шон и стала подниматься дальше.
Старуха проводила ее взглядом вплоть до пятого этажа; когда Шон затворила дверь, она сказала:
— Она выглядит порядочной особой.
Закрыв дверь, Шон тут же подбежала к окнам, которые выходили во двор. Жан не ошибся: чуть ниже окон находился флигель, описанный кучером. Никаких сомнений больше не было: у окна особняка виднелась девушка с вышиванием в руках. Это была Андреа.
62, КВАРТИРА НА УЛИЦЕ ПЛАТРИЕР
Шон рассматривала девушку недолго: через несколько секунд виконт Жан, одним духом взлетев по лестнице, словно прокурорский чиновник, появился на пороге квартиры мнимой вдовы.
— Ну и как? — поинтересовался он.
— Ах, это ты, Жан. Ты меня напугал.
— Что скажешь?
— Скажу, что видно отсюда преотлично, только вот ничего не слышно.
— Клянусь, ты хочешь слишком многого. Да, кстати, есть еще новость.
— Какая?
— Превосходная.
— Да ну?
— Несравненная.
— Своей медлительностью ты хоть кого в гроб загонишь.
— Философ…
— Какой еще философ?
— Есть хорошее изречение: «К превратности любой мудрец всегда готов». Я мудрец, но к такому даже я не был готов.
— Кончится это когда-нибудь или нет? Быть может, вас смущает горничная? Если так, пройдите в соседнюю комнату, мадемуазель Сильвия.
— Нет, не нужно, эта хорошенькая девочка мне вовсе не мешает. Останься, Сильвия.
С этими словами виконт потрепал девушку по подбородку, так как та уже начала хмуриться, поняв, что не услышит что-то интересное.
— Ладно, пусть остается. Говорите же.
— С той секунды, когда я сюда вошел, я только это и делаю.
— Но ничего еще не сказали. Тогда замолчите и дайте мне понаблюдать, так будет лучше.
— Успокойтесь. Так вот, как я уже говорил, иду я мимо водоразборной колонки…
— Как раз об этом вы не сказали ни слова.
— Вы же сами меня перебиваете.
— Да нет же.
— Я присмотрел кое-какую мебель для этой жуткой квартиры и прохожу мимо колонки, как вдруг чувствую, что кто-то облил водой мне всю спину.
— До чего занимательно!
— Погодите, не торопитесь, дорогая моя. Я смотрю и вижу — кого бы вы думали? Держу пари, не угадаете.
— Дальше.
— Вижу молодого господина, который почти заткнул куском хлеба трубу колонки, из-за чего струя так сильно и брызнула.
— Удивительно, до чего интересно все, что вы мне рассказываете, — пожав плечами, проговорила Шон.
— Подождите. Когда в меня попала струя, я крепко выругался; человек с промокшим хлебом обернулся, и я узнал…
— Кого же?
— Моего или, точнее, нашего философа.
— Как! Жильбера?
— Его, собственной персоной: без шляпы, камзол расстегнут, чулки сползли, башмаки без пряжек — в общем, одет небрежно, словно бродяга.
— Жильбер… И что он сказал?
— Я его узнал, он меня тоже, я подошел, он отпрянул, я протянул к нему руки, а он — тягу и понесся между карет и водоносов, как заяц.
— И вы потеряли его из виду?
— А как вы думали? Не бежать же мне за ним следом.
— Да, я понимаю, это невозможно. Но мы его потеряли.
— Какая жалость! — вырвалось у м-ль Сильвии.
— Еще бы! — согласился Жан. — Я ведь должен ему несколько добрых ударов кнутом. Вцепись я в его потертый воротник, ему не пришлось бы долго ждать, клянусь, однако он разгадал мои добрые намерения и удрал. Но ничего, он в Париже — это главное, а если иметь хорошие отношения с начальником парижской полиции, то можно найти кого угодно.
— Нам нужно его разыскать.
— А разыскав, мы уже заставим его попоститься.
— Мы запрем его, только на этот раз надо найти местечко понадежнее, — проговорила м-ль Сильвия.
— А Сильвия станет носить ему в это надежное местечко хлеб и воду, верно? — осведомился виконт.
— Довольно зубоскалить, братец, — отрезала Шон. — Этот парень был свидетелем истории с почтовыми лошадьми. Если у него есть на вас зуб, его следует опасаться.
— Поднимаясь сюда по лестнице, — добавил Жан, — я решил найти господина де Сартина и рассказать ему о своем открытии. Господин де Сартин подтвердит, что человек без шляпы, со спущенными чулками, в башмаках без пряжек, обмакивающий хлеб в желоб колонки, живет явно недалеко от места, где его встретили в таком неприличном виде, и возьмется отыскать его для нас.
— Что он может делать здесь без денег?
— Выполнять чьи-нибудь поручения.
— Полноте! Философ, да еще такой нелюдим!
— Должно быть, он нашел какую-нибудь старую родственницу-богомолку, которая оставляет ему корки, слишком черствые для ее мопса, — предположила Сильвия.
— Довольно, Сильвия, кладите белье в этот древний шкаф, а мы, братец, давайте понаблюдаем.
С большими предосторожностями они подошли к окну. Андреа как раз небрежно бросила на ручку кресла вышивание, взяла со стоявшего поблизости стула книгу, открыла ее и принялась читать; по мнению наблюдателей, книга была весьма захватывающей, так как девушка читала ее, оставаясь все время совершенно неподвижной.
— О, да она прилежна! — похвалила м-ль Шон. — Интересно, что она читает?
— Вот самый необходимый в хозяйстве предмет, — проговорил виконт и, вытащив из кармана подзорную трубу, раздвинул ее, оперев для устойчивости об угол окна, и направил на Андреа.
С нетерпением глядя на брата, Шон спросила:
— Ну что? Она и в самом деле хороша собой?
— Восхитительна! Девица — само совершенство! Какие плечи! Какие руки! А глаза! А из-за таких губ сам святой Антоний не избег бы вечных мук! Ножки — божественные! А какие лодыжки скрываются под шелковыми чулками!
— Довольно! Нам только не хватает, чтобы вы в нее влюбились, — раздраженно проговорила Шон.
— А что? Это было бы не так уж плохо, особенно если бы и она хоть немного меня полюбила. Это слегка успокоило бы нашу бедную графиню.
— Дайте-ка мне трубу и, если можно, прекратите нести околесицу… Да эта девчонка и в самом деле хороша, у нее не может не быть возлюбленного. Глядите-ка, она не читает… Книжка сейчас выпадет из рук… Вот, уже скользит… падает… говорю вам, Жан, она не читает, она мечтает.
— Или спит.
— С открытыми глазами? А глаза, кстати, прехорошенькие!
— Если у нее есть возлюбленный, мы его отсюда увидим, — заключил Жан.
— Да — если он придет днем. А если ночью?
— Черт! Мне это и в голову не пришло, а должно было бы прийти в первую очередь. Вот видите, до чего я наивен!
— Ага, наивен, как сводник.
— Хорошо, что вы меня предупредили; я что-нибудь придумаю.
— Какая хорошая труба! Я могу даже читать ее книгу! — похвалила Шон.
— Тогда прочтите название и скажите мне. Может быть, по книге удастся выяснить что-нибудь о самой девушке.
Шон с любопытством подалась вперед, но вдруг поспешно отпрянула.
— Что там такое? — спросил виконт.
— Посмотрите, братец, но осторожно, — схватив его за руку, проговорила она. — Там, слева, какой-то человек выглядывает из окошка мансарды. Глядите, чтобы вас не заметили.
— Боже, да это ж мой коркоед! — глухо воскликнул Дюбарри.
— Он сейчас выпадет из окна.
— Ничего подобного, он держится за водосточную трубу.
— Но на что это он уставился с таким диким упоением?