Льды сплачивались все больше и больше. Движение парохода замедлялось. В последний раз удалось произвести летную разведку, которая показала, что милях в пятнадцати впереди есть еще чистая вода, откуда нетрудно было бы добраться до Берингова пролива. Но выбраться изо льдов «Челюскин» уже не мог. Он не столько расталкивал льды, сколько вместе с ними в дрейфе медленно продвигался на восток.
Приближалась Колючинская губа. Удивительное место, где столько полярных экспедиций терпело аварии! Здесь зимовал Норденшельд, Здесь «Сибиряков» потерял винт, здесь в глубине губы погиб самолет [36] «Советский Север». Здесь же в 1934 году, во время операций по спасению челюскинцев, потерпели аварии самодеты Леваневского и Ляпидевского, только благодаря высокому искусству летчиков окончившиеся благополучно для людей. Объясняется это вероятно не случайностью. Колючинская губа — залив, глубоко вдающийся в материк. Движущийся мимо него лед как бы всасывается в залив. Тут же повидимому резко меняются условия влажности и облачности, становясь опасными для самолетов.
21 сентября, дрейфуя вместе со льдом, мы заметили, что лед оттягивает пароход на юг к острову Колючину, ко входу в Колючинскую губу. Была тревожная ночь, когда казалось, что лед понесет пароход прямо на остров. Однако нас пронесло мимо, движение льда постепенно замедлялось и наконец остановилось совершенно. Мы оказались затертыми у входа в Колючинскую губу, а всего лишь в двух километрах севернее нас лед продолжал двигаться на восток к Берингову проливу. С шумом, сплошной массой шли ледяные громады. Движущийся лед от неподвижного был отделен ровной чертой, у которой трением раздавливались более мелкие льдины.
Предыдущим нажимом льда в сторону губы ее плотно забило, а в районе острова Колючина, где мы стояли, лед повидимому набился в несколько слоев значительной толщины. Здесь мы простояли до 5 октября. Обстановка у Колючинской губы, заставившая «Челюскина» потерять темп, явилась ближайшей причиной последовавшей затем нашей зимовки.
Были пущены в ход различные средства, чтобы освободить пароход. Но ни взрывы около парохода, ни взрывы у кромки неподвижного льда не давали существенных результатов. Тогда мы начали систематическую околку парохода, чтобы по крайней мере повернуть его носом к движущемуся льду и дать ему возможность при первой перемене ветра, при первом появлении какой-нибудь трещины двинуться самостоятельно дальше. Эта тяжелая работа состояла в выемке нескольких тысяч тонн льда, который приходилось рубить ломами, пешнями, кирками и отвозить в сторону. Но на место сколотого льда снизу немедленно выпирала новая льдина. Напряженная работа, в которой участвовал весь коллектив, показала, насколько за время трудного плавания люди уже успели закалиться, насколько укрепились дисциплина, общественные навыки, сознание долга.
Мы упорно продолжали работать, но не могли закрывать глаз на то, что вероятность зимовки сильно возросла. Надо было [37] подготовиться к ней. Мы уменьшили расход топлива и начали постепенно переводить пароход на зимовочное положение. Очень важно было уменьшить число зимующих, чтобы разместиться в меньшем объеме, выключить часть помещений и тем самым сэкономить больше угля. Уголь был необходим на случай, если бы в будущем году, после зимовки, «Челюскину» пришлось бороться со льдами, прежде чем войти в Берингов пролив.
1 октября 1933 года у «Челюскина» неожиданно появились чукчи, прибывшие на собаках с берега (около 25 километров). Я воспользовался этим случаем, чтобы вместе с метеорологом Н. Комовым, знавшим чукотский язык, поехать на берег. Там мы договорились об отправке части нашего состава на собаках на берег и далее по берегу к Берингову проливу, где у мыса Дежнева их мог бы принять ледорез «Литке».
К сожалению, удалось получить только четыре упряжки, так как в этом районе население чрезвычайно редкое. Отправляя первую партию, я имел в виду при их помощи завязать связь с чукотскими селениями, расположенными на восток от губы, чтобы получить больше нарт с собаками и продолжать разгрузку парохода. Этой первой партии предстояло пройти около 30–35 километров по льду через залив Колючинской губы к мысу Джинретлен и больше 300 километров по материку.
Хотя перед отправкой «Челюскина» был произведен медицинский осмотр состава, но, естественно, в столь большом коллективе под конец оказалось несколько больных. Было заманчиво их отправить в первую очередь, но при наличии только четырех упряжек я мог отправить только одного больного, остальные же нарты приходилось загружать продовольствием, кормом для собак и палатками. Я решил отправить больного кочегара Данилкина, а с ним врача и еще шесть человек. Последних приходилось выбирать уже не из больных, а, наоборот, из наиболее выносливых людей, так как им предстояло итти пешком. Я выбрал тех из наших работников, которые были связаны основной службой с Москвой или Ленинградом. Отплывая в поход, я обязался перед их учреждениями вернуть этих людей в первую очередь в случае задержки «Челюскина». Руководство этой небольшой, но трудной экспедицией я поручил моему секретарю т. Муханову, имевшему уже порядочный опыт полярных экспедиций. 3 октября пешая партия отправилась на берег. Преодолев трудный путь, она благополучно достигла Уэллена, где была принята на борт «Литке». Этот же путь — только большей [38] протяженности — впоследствии проделали многие челюскинцы после их спасения аэропланами, отправившись пешком в сопровождении собачьих нарт с провизией из Ванкарема в Уэллен.
Стало на восемь человек меньше. Продолжить эвакуацию не пришлось, так как 5 октября ветер переменился и наши авральные работы дали результат: трещина прошла как раз через место наших обколочных и взрывных работ у борта парохода. Обстановка изменилась настолько быстро, что люди с трудом успели взобраться на пароход и спасти рабочий инструмент. Мы двинулись дальше в бурном и радостном подъеме. Но своим ходом далеко итти не пришлось… Лед снова сдавил «Челюскина». Начался дрейф.
Берингов пролив
Дрейф кружил наш пароход. Несколько раз мы проносились мимо мыса Сердце-Камень и снова отодвигались назад или на север. Иногда у берега открывалась полоса воды. У мыса Джинретлен мы оказались уже впереди пароходов «Свердловск» и «Лейтенант Шмидт». С этими пароходами мы ежедневно обменивались радиосообщениями и советами. Я настойчиво предлагал им не становиться на зимовку, т. е. не разбирать машины, а ждать благоприятного изменения обстановки, которая еще может наступить.
Одновременно я вел переписку с командованием ледореза «Литке», запрашивая, не может ли он подойти к этим пароходам, чтобы их вывести. «Литке», исправив часть своих повреждений и взяв уголь, попытался это сделать, но мог дойти только до мыса Икигур, где нажим льдов заставил его вернуться. Было ясно, что «Литке» потерял свои ледокольные способности и нуждается в очень серьезном ремонте. Он не мог помочь ни пароходам своей экспедиции, ни тем более «Челюскину», который находился дальше от берега, среди льдов открытого моря.
Непрерывное движение льда вносит в арктические экспедиции элемент случайности, который далеко не всегда поддается контролю человека. Еще недавно мы были впереди «Свердловска» и «Лейтенанта Шмидта», и вдруг обстановка переменилась. У этих пароходов оказалась вода, они смогли обойти нас с севера и выйти в Берингов пролив, подвергшись в пути несколько раз сжатиям, которые однако кончились для них благополучно. «Челюскин» же продолжал дрейфовать. [40]
После нескольких петель дрейф «Челюскина» принял юго-восточное направление, и 3 ноября мы вошли в Берингов пролив. Вошли вместе с дрейфом льда, не имея самостоятельного хода. Все-таки в одну навигацию мы достигли Берингова пролива! 5 ноября мы были уже в середине пролива, близ острова Диомида. Вылетевшие на разведку т. Красинский и летчик Чернявский (на машине «У-2») не могли сказать нам ничего утешительного. До чистой воды расстояние было хотя и невелико (около 20 километров), но лед был очень плотный.
Вновь возникла мысль о привлечении «Литке» нам на помощь. Учитывая тяжелый лед в проливе и предыдущую неудачу «Литке», мы не могли однако вовлекать этот пароход в риск, пока у нас была надежда самостоятельно выйти. Но внезапно нашу льдину стало быстро относить на север. Было очевидно, что мы попали в район мощного течения, идущего из Тихого океана в Ледовитый, в сторону острова Геральда. Возникла реальная опасность, что нас отнесет в центральный полярный бассейн, откуда в этом году уже не выбраться и где зимовка среди мощных льдов неизбежно окончилась бы гибелью парохода, причем в районе, столь отдаленном от берега, что даже помощь самолетами была бы в высшей степени сомнительной…
При таких обстоятельствах пришлось обратиться к «Литке» за помощью. 10 ноября об этом мною было послано предложение «Литке», на что его командование — тт. Бочек и Николаев — немедленно ответило согласием. Несмотря на предшествующую зимовку и обилие тяжелых повреждений, экипаж «Литке» мужественно вышел на помощь «Челюскину». К этому времени наша льдина сильно обломалась с краев, и до ближайшей значительной полосы чистой воды оставалось не более пяти-шести километров. Вслед за ней, правда, опять шел лед, но, насколько мы могли заметить, более разреженный. Это давало надежду, что «Литке» сейчас подойти к нам легче, чем в то время, когда мы стояли у Берингова пролива среди крепко сплоченного льда.
Однако обстановка быстро менялась. Значительные морозы сковывали открытое море льдом, быстро нараставшим в толщине. «Литке» не смог подойти прямо к нам и сделал попытку обойти нас с северо-востока. Будь это прежний здоровый «Литке», ему не представилось бы труда добраться до нас и вместе с нами выйти в Берингов пролив, но с теми повреждениями, которые у него были, он не мог форсировать даже молодой лед и после [41] нескольких бесплодных попыток вынужден был с моего согласия уйти обратно. «Литке» не удалось приблизиться к нам более чем на 45–50 километров, но на это расстояние по движущемуся льду я не мог послать людей пешком. Переброска же их самолетом Бабушкина также стала невозможной: при первой попытке взлететь с ограниченной площадки, которую мы имели близ корабля, самолет был поврежден. Так нам не удалось разгрузить свой состав, хотя к отправке на «Литке» (в случае, если он не сможет вывести наш пароход) было намечено около половины состава экспедиции, в том числе все женщины и дети.
Зимовка
«Литке» ушел. И все же мы еще не знали наверное, зазимуем мы или нет. Ветер выбил нас из северного течения и повернул на запад. С тех пор мы непрерывно находились в дрейфе, выделывая разнообразные петли, но в общем не выходя из небольшого района, севернее чукотского побережья.
Еще раз в декабре льды расступились. Одновременно с неожиданным потеплением образовались большие разводья вокруг парохода. Вновь заработал винт, но разводья кончались тупиками, а при отсутствии летной разведки мы не могли знать, что делается за Этими тупиками.
Вскоре море замерзло вновь и для нас окончательно. Зная изменчивость погоды в Арктике, мы однако не останавливали машины. Мы сохраняли пар в одном из боковых котлов. Всячески экономя топливо, мы все же держали машину в двенадцатичасовой готовности на случай, если еще представится возможность итти своим ходом. Имелось также в виду, что наличие пара в машине позволит в случае необходимости пустить в ход спасательные помпы.
Зимовка — явление не новое и не столь уж редкое. Но одно дело Зимовка у берега, в безопасности, другое — среди движущегося льда. Мы знали, что в случае сильного сжатия пароход не выдержит. Сжатия меньшей силы мы испытывали не раз. Исподволь мы подготовили все необходимое на случай катастрофы, не теряя однако надежды, что линии сжатия пройдут где-нибудь вдали и пароход уцелеет.
Организация зимовки поставила перед нами ряд новых проблем. Надо было добывать пресную воду как для котла, так и для [42] умывания и питания. Надо было сменить систему отопления, чтобы экономить топливо, а прежде всего надо было продолжать научные работы в новых условиях. Для научных работ зимовка в центре Чукотского моря представляла совершенно исключительный случай, который нашими учеными и был использован в полной мере.
В ноябре в бухту Провидения прибыли летчики Ляпидевский и Конкин с наблюдателем Петровым, имевшие задание на «АНТ-4» вывезти избыток пассажиров с пароходов Наркомвода, зазимовавших у мыса Якан. Я также надеялся этим путем разгрузить «Челюскина», и мы деятельно занимались разыскиванием аэродромов и их расчисткой. Однако полярная ночь, пурга и низкая температура не дали возможности развернуть полеты. Впервые Ляпидевский прилетел к нам, как известно, уже в марте, когда мы были на льду.
Период полярной ночи, психологически особенно ответственный, потребовал тщательной организации работы и досуга. Именно в этот период особенно широко развернулась на пароходе учеба, сыгравшая наряду с производственной и общественной работой большую роль в окончательном сплочении коллектива и поднятии его на ту высоту, которая проявилась затем на льдине.
На льдине
13 февраля сильное сжатие прошло через место стоянки парохода, и «Челюскин» затонул на 68° северной широты и 173° западной долготы. При этом погиб заведующий хозяйством т. Могилевич, остававшийся вместе со мною и капитаном до последней минуты на пароходе. Он не сумел во-время спрыгнуть — его придавило бочками. Все остальные сошли невредимыми.
Гибель «Челюскина» подробно описана в ряде очерков этой книги. В течение двухчасового промежутка, предоставленного нам льдом, мы выгрузили не только все намеченное по плану (двухмесячный запас продовольствия и т. д.), но и много продовольствия и горючего сверх плана. Во-время разрезав канаты, которыми был к палубе прикреплен строительный материал, мы обеспечили то, что значительная часть материала всплыла. После гибели парохода, хотя и с большим трудом, мы извлекали изо льда бревна, доски, дрова и прочее. Выгрузка была произведена исключительно дисциплинированно. Не было ни одного проявления паники, ни одного нарушения порядка. [43]
С 13 февраля по 13 апреля продолжалась жизнь в ледяном лагере. Она подробно описана рядом участников. Я остановлюсь только на главных задачах, стоявших перед руководством экспедиции в этот период.
Благодаря своевременной выгрузке палаток, спальных мешков и наличию строительных материалов удалось сравнительно быстро наладить в лагере сносную жизнь. Организованность и энтузиазм коллектива этому помогли. Каждым из членов экспедиции и команды было проявлено много инициативы и изобретательности, чтобы сделать жизнь в лагере возможно культурнее и лучше. Радиосвязь была обеспечена со второго дня существования лагеря. Нельзя здесь не отметить как прекрасной работы радистов «Челюскина» — старшего радиста Э. Кренкеля, В. Иванюка и С. Иванова, так и самоотверженной работы береговых радистов, в особенности радистки станции Уэллен Людмилы Шрадер.
Вспоминалось, как год назад в этих же местах, находясь на аварийном «Сибирякове», мы не имели радиосвязи — береговых станций в этом районе еще не было. С трудом тогда удалось связаться с краболовом в Охотском море и через него с Петропавловском-на-Камчатке и Хабаровском. В 1933 году были созданы крупные станции на мысе Северном и в Уэллене, настолько хорошо оборудованные, что они могли впоследствии, в ходе работ по спасению, выделить подстанцию на мыс Ванкарем. Благодаря наличию 22 полярных станций мы имели надежную связь с Москвой, которая ни разу не прерывалась.
Вскоре мы по радио получили известие об образовании правительственной комиссии под председательством т. Куйбышева, с исключительной энергией и размахом организовавшей наше спасение. С огромной радостью мы прочли телеграмму руководящих членов ЦК партии и правительства во главе с т. Сталиным. Мы были уверены, что будем спасены.
Какой же путь спасения надлежало выбрать? Спасательная экспедиция на собаках с берега, так же как и пеший переход из лагеря на берег были неприемлемы. По торосистому льду еще ни одной экспедиции не удавалось делать более 10 километров в день, а пример, наиболее близкий к нашему по обстановке — переход штурмана Альбанова со Святой Анны на Землю Франца-Иосифа в 1914 году, — дает скорость от трех до пяти километров в день. У Альбанова из 14 человек дошли двое, остальные погибли. Даже если бы мы до берега нигде не встречали широких разводьев, которые могли нас [44] надолго задержать, мы все же должны были иметь в виду переход не менее чем в 25 дней (до берега около 150 километров). Чтобы взять с собой продовольствия на этот срок, палатки, примусы и т. д., нам пришлось бы не только загрузить имевшиеся у нас нарты, но и взять большой груз на плечи. Как же при этих условиях мы могли бы доставить на берег женщин, детей и нескольких слабых мужчин? При температуре около минус 40° в пути были бы весьма вероятны случаи обмораживания. Могло также легко случиться, что, проваливаясь между торосами, некоторые из участников сломали бы ноги и растянули бы жилы, в то время как даже натертой ноги было достаточно, чтобы человек выбыл из строя. В общем было ясно, что из 104 человек дошли бы вероятно не более сорока. Этот план, план выживания сильнейших и спасения их ценою гибели остальных, был для нас категорически неприемлем!