Ноу кинолент есть и еще одно важное качество. Чисто документальное. В моих глазах тщательно снятый фильм равен фундаментальному исследованию. Мало кто из современных зоологов в состоянии документировать 16-миллиметровым цветным звуковым фильмом свои исследования жизненного цикла того или иного вида фауны или экологии определенного региона. Фильм же такого рода — документ, который может досконально изучать как исследователь, так и будущие поколения. Никакие словесные описания, неизбежно отражающие точку зрения самого исследователя, не способны дать такую предметную картину происходившего, как фильм. В наши дни исследователю после выдержанного в старом, испытанном стиле доклада представляется возможность для иллюстрации своих положений и выводов показать разве что несколько эпизодов на 8-миллиметровой неозвученной пленке. На большее нет ни времени, ни денег. Я благодарен судьбе за возможность использовать профессиональные ресурсы для показа жизненного цикла таких видов фауны, на какие обычно ни одна коммерческая телекомпания не выделяет средств. И покуда такая возможность есть, я буду и впредь следовать по этому пути, пусть даже он вымощен множеством камней преткновения как в личном, так и в чисто экономическом смысле. И пусть, как уже говорилось, ни одна страховая компания не желает страховать жизнь Тарзана…
Кстати, о Тарзане: сейчас на опушке то и дело громко шуршат листья и мне видны качающиеся ветки. Это серебристо-серые лангуры направляются к водопою. Они тоже соблюдают предельную осторожность. Вижу, как дружно они поворачивают голову в одну и ту же сторону. Тигра нет, иначе весь лес огласили бы хриплые предупредительные крики обезьян, но похоже, что именно в той стороне они видели его несколько дней назад.
Крупный самец-предводитель первым спускается к пруду, долго озирается по сторонам, затем наклоняется и пьет. Дав ему утолить жажду, подходят остальные. Предводитель встречает их сердитым пощелкиванием зубами, но милостиво дозволяет пить его воду. Обезьяны напоминают людей — или наоборот?
Некоторых самок сопровождают малыши, очень похожие на человеческих — большие головы, тоненькие конечности. Движения отрывистые и плохо координированные, словно у механических игрушек. Внезапные прыжки вокруг мамаши, в которой для них сосредоточена вся жизнь. Та без восторга смотрит на возню детеныша и решительно берет его на руки, когда ей надоедает это зрелище. И охотно уступает отпрыска другой самке, которая подходит, чтобы осторожно взять его себе. У лангуров бывает трудно определить, кто же на самом деле мамаша, инстинкт заботы о потомстве одинаково силен у всех, и ответственность за детеныша делят несколько самок. В этом тоже есть что-то человеческое…
Детеныши постарше затеяли игру, разительно похожую на нашу «хозяин горы». Один взбирается на травянистый бугор возле пруда, другой его сталкивает. Третий сгоняет второго, и вот уже покатились кубарем по траве. Два, три, иногда четыре малыша носятся вверх-вниз по склону бугра. Веселью нет предела! Похоже, что все забыли про тигра. О моем присутствии на махане никто не подозревает. Доходит до того, что один взрослый лангур в каких-нибудь трех-четырех метрах от меня быстро и ловко ворошит листву, отбирая самые зеленые листья для своей непрерывной трапезы.
Вот еще и замбар приближается к пруду. Ступает бесшумно, весь напряжение, весь внимание, то и дело отскакивает назад, прежде чем отваживается утолить жажду.
Появился стройный мунтжак на тоненьких ножках-палочках. Можно подумать, что у него психическое расстройство; более нервного существа не сыщется во всем лесу. А подойдя к пруду, он, на удивление мне, преспокойно прыгает в воду и принимает ванну. Однако стоит захрустеть гальке под ногами идущих к водопою аксисов, как мунтжак в панике выскакивает на берег и исчезает в зарослях.
Тигр… Все копытные, составляющие его добычу, постоянно готовы к тому, что он может подстерегать их у водопоя. Правда, я тигра так и не дождался — на сей раз. Но несколько суток сосредоточенного наблюдения даровали мне, как и прежде в подобных случаях, ощущение предельной близости, я бы даже сказал, слияния с окружением, насколько это вообще доступно человеку. Постоянно вслушиваться, стремиться видеть все вокруг, ловить запахи, толковать сочетания признаков и присущие различным видам сигналы, красноречивые для всякого, кто способен их распознать, — все это входит составной частью в дневное и ночное бытие самих животных. Мы сегодня чересчур далеки от этого мира? и если бы всем нам когда-нибудь удалось возродить былую близость, наверно, наши старания защитить и сохранить эти сложные единства стали бы несравненно эффективнее. Когда тебя объемлет поток жизни и непрерывных жизненных процессов, ты чувствуешь себя таким маленьким и смиренным, каким и следует быть человеку перед лицом изумительной радиации солнечной энергии, которая за миллиарды лет воплотилась в различных организмах — животных, людях, растениях. Право же, с космической точки зрения нет ничего трагикомичнее властного и надменного эгоцентрического шествия человека навстречу собственной гибели… 40 тысяч лет его существования на планете — всего лишь роковая секунда в истории Земли и коротенький звук в просторах Вселенной.
А все-таки удивительно, как это тигры в этом году ухитрялись не попадаться мне на глаза в тех самых местах, где позднее я видел их столько раз. Не иначе, год выдался неурожайный. Ни у одной из многочисленных тигриц Канхи не было маленьких тигрят, а будь они — наверно, мои дела пошли бы лучше.
В конце мая нам пришлось уезжать. Еще в январе у меня открылась старая язва на подошве. Я-то думал, что она давным-давно зажила, но сказалось заражение «госпитальной болезнью» — резистентными стафилококками, да и частые прыжки со слоновьей спины на землю в Казиранге и Канхе тоже не способствовали излечению. При температуре воздуха 40–45 в далеко не антисептических условиях старая язва начала мне сильно досаждать, а тут к ней добавились еще две — по одной на каждой ступне. Я попросту не мог ходить. Мы отправились через Шри-Ланку в Швецию, где я два месяца сражался с «госпитальной болезнью», пока язвы вдруг не зажили. (В виде эксперимента я затолкал в глубокую семимесячную рану куски сырой папайи, и за какую-нибудь неделю она затянулась.)
Возвращение в Швецию означало конец одного рабочего этапа. Огромное количество пленки требовало просмотра и редактирования, и я смог отобрать немало пригодных для дела кадров, в частности превосходный материал по носорогам. Что же до тигра, то получилось, что не я перехитрил его, а он меня. Естественно, это меня порядком раздражало. Ничего, говорил я себе, впереди еще не один раунд…
Леопарды Шри-Ланки
Тигр — великолепный зверь, невероятно сильный и грозный. Самый крупный представитель кошачьих. И все-таки среди диких кошек больше всего меня восхищает леопард. Ловкий, сметливый, настойчивый, он наделен такими сильными мышцами и сложен так пропорционально, что легко взбегает вверх по древесному стволу. Или в два прыжка соскакивает вниз с высоты пятнадцати метров — я видел это своими глазами.
Леопард весит до 70 кг, но средний вес самца около 50 кг; самка поменьше, килограммов 40–50. Тем не менее, а может быть, именно поэтому леопард, как установлено наблюдениями, способен взобраться на дерево, держа в зубах взрослого аксиса, весящего около 70 кг…
У леопарда на редкость острое зрение, в чем я убеждался много раз. Прекрасно развит и слух; как и у тигра, эти два чувства играют решающую роль на охоте. Обоняние, по-видимому, на том же уровне, что и у тигра, — не очень острое, но и не слабое. Подобно тигру, леопард метит свою территорию «пахучими объявлениями», орошая мочой кусты и деревья. К этой привычке я еще вернусь.
Я назвал бы леопарда всесторонне развитым представителем кошачьих, замечательно приспособленным к самой различной среде. Он одинаково успешно охотится темной ночью и при свете жаркого солнца. Обитает в густых джунглях и на просторах сухой кустарниковой саванны. Справляется со взрослым замбаром, но не гнушается и мелкими животными вроде птиц, грызунов и рептилий. Скоростью леопард немногим уступает молнии; его надо видеть, чтобы вполне оценить. К тому же это чрезвычайно сообразительный зверь: о какой бы добыче ни шла речь, он подберет к ней ключи.
Таким образом, леопарда можно по праву назвать весьма рациональной конструкцией, регулирующей численность очень широкого круга видов фауны. Отлавливая все, что ему под силу, будь то крупные или мелкие животные, этот хищник очищает среду от особей, которые по той или иной причине не отвечают надлежащему стандарту; тем самым он служит одним из важнейших орудий природы, обеспечивающих здоровье диких популяций. В этом и во многих других существенных признаках леопард схож с нашей рысью.
Пятнистая шкура леопарда (его краса и вместе с тем проклятие в наш век отвратительной торговли шкурами, которой, будем надеяться, теперь приходит конец) обеспечивает ему исключительно надежный камуфляж. В Центральной Индии нарядный убор дал леопарду довольно поэтическое имя. Тигра здесь называют «багх», леопарда — «гуль-багх», в буквальном переводе «цветочный тигр».
Разглядеть отдыхающего «цветочного тигра» в расцвеченной солнцем кутерьме лиственных теней на бурой лесной подстилке чрезвычайно трудно. Маскирующие внешний вид пятна присуши не только леопарду, шкура многих Представителей рода Panthera украшена сходным узором. Пожалуй, только у тигра другой рисунок. У окрашенных в песочный цвет льва и пумы детеныши тоже пятнистые; видимо, изначально и у этих гигантских кошек был такой камуфляж.
Крупнейший южноамериканский представитель кошачьих — ягуар, чья область обитания теперь распространяется и на Центральную Америку и на США, развился, конечно, из формы, которая послужила общим родоначальником и для леопарда, и для одетого в сероватый с черными пятнами мех снежного барса, приспособленного для жизни среди камня и снега.
Ареал леопарда, являющего собой замечательный синтез лучших свойств семейства кошачьих, в Азии и Африке очень велик. В Азии определено одиннадцать подвидов, три из которых водятся в Индии. Правда, различия не так уж ярко выражены; строго говоря, речь идет об одном и том же животном в разных частях области обитания. Таким образом, совокупный ареал леопарда и его близкого родича, ягуара, охватывает почти весь тропический и субтропический пояс.
Расселение и странствия тигра начались после того, как был разрушен «Адамов мост» — перешеек между Шри-Ланкой и Индией, от которого ныне осталась лишь цепочка маленьких островов. Но задолго до того леопард и многие животные, составляющие его добычу, пришли на остров Шри-Ланка и остались жить в его лесах. Превосходная обитель для леопарда, никакой конкуренции с более крупными континентальными кошками — тигром и львом. Там, где «заправляет» тигр или лев (в Гирском лесу в Гуджарате), леопард обречен на ночное дежурство и второстепенную роль; днем его редко увидишь.
Совсем иное дело на острове Цейлон — ныне Шри-Ланка. Здесь леопард живет согласно собственному ритму, а потому он активен и утром, и в ранние часы. Он любит погреться на солнце после относительно прохладной утренней поры, особенно, если ночью шел дождь, и часто можно видеть, как леопард возлежит в ленивой, но величественной позе, обозревая окружающий простор.
В Индии снимать дикого леопарда так же трудно, как искать пресловутую иглу в стоге сена. Еще в феврале 1976 года, готовясь к съемкам для шведского радио, я совершил разведочную вылазку на Шри-Ланку. Меня привлекли туда прежде всего слухи о непуганых леопардах и благоприятных возможностях для съемок. Эта поездка вполне себя оправдала, я насмотрелся на леопардов — ив какой природной среде!
Много книг посвящено Шри-Ланке, и все они содержат восторженные описания красот острова и его интересной культуры. Мне довелось немало постранствовать по нашему шарику, и если учитывать все факторы, то Шри-Ланка займет весьма почетное место в перечне. Природа, климат, приветливые люди — вот слагаемые высокого балла.
Шри-Ланка расположен между 10 и 6 с. ш.; в приморской полосе температура воздуха обычно держится в пределах + 25–30. Овеянные свежим ветром длинные песчаные пляжи с гибкими пальмами — полная противоположность снежной слякоти и гололеду зимней Швеции — воплощают мечту тысяч шведов о рае. Вот почему Шри-Ланка, несмотря на изрядное удаление, в последние годы приобрел неслыханную популярность у туристов. И разве только пляжами, солнцем и бризом славен остров! Если вам покажется чересчур жарко в приморье, можно подняться в горы. Высота самой большой вершины 2524 м, но и пониже можно увидеть иней утром, когда на берегу царит чудесная температура +25–27. Горный массив влияет на климат и в том смысле, что распределяет осадки в зависимости от направления муссона. Грубо говоря, если на одной стороне острова льют дожди, то другие части его находятся в «дождевой тени». Изменилось направление муссона — меняются местами дождь и «дождевая тень»; правда, эта система не вполне «справедлива»: некоторым районам присуще идеальное соотношение дождя и солнца, в других царит пустынная сушь, в третьих осадков столько, что сложился дождевой лес.
Раньше дождевые леса занимали обширные области Шри-Ланки, но, так как в состав этих лесов входят многие драгоценные породы, большая часть их подверглась «разработке», сиречь уничтожению. К счастью, оставшийся островок — Син- хараджский лес — был объявлен заповедной зоной в 1978 году. Большие леса на горных склонах уступили место чайным плантациям, а из приморья к центру страны простерлись рощи кокосовой пальмы.
Население острова составляет 14 миллионов человек; нужно ли говорить, что от исконной природы немного осталось. Но сочетание естественной флоры и пальмовых рощ ласкает глаз, и светло-зеленые рисовые поля на извилистых террасах вдоль дорог придают очарование автомобильной поездке через горные области Шри-Ланки, особенно, пожалуй, в ноябре, когда земля освежена обильными дождями, которые приходят с запада в сентябре — октябре. Круглый год остров щеголяет живописным убором — от «альпийских лугов» с их тысячами разноцветных глаз до обсыпанных цветами кустарников и деревьев в низменных районах. На острове растет множество эндемичных орхидей, есть обширные плантации различных гибридов и вариантов «коммерческих» видов.
Прямую противоположность дождевым лесам являют сухие земли, близкие к песчаной пустыне, в северо-западном углу Шри-Ланки, особенно вокруг Джафны. А на полпути между этими крайностями простирается интереснейший для зоолога район — Национальный парк Вильпатту. Думается, нет в мире более благоприятного места для того, кто мечтает увидеть леопардов, и за истекшие годы мне довелось наблюдать их очень близко.
Уже в феврале 1976 года Мате Ёнссон, глава местного отделения туристской фирмы «Вингресур», и Джо Линэйдж, по кличке Сафари-Джо, устроили для меня рекогносцировочную поездку по этому парку.
Что я предполагал увидеть? Какого-нибудь пугливого леопарда, поспешно ныряющего в заросли; хорошо, если ценой великих трудов удастся сфотографировать его в один из вечеров… Уж во всяком случае я никак не ожидал, что в 10утра увижу крупного самца, спокойно шагающего через родную прогалину прямо на наш джип! Конечно, это было счастливое совпадение, но из тех, что разжигают аппетит.
То же надо сказать о Шри-Ланке в целом. К тому же остров даровал мне поистине верных друзей. Мате и его жена Туа заботились обо мне как нельзя лучше. Эти неизменно доброжелательные люди излучают тепло и дружелюбие, присущее всем без исключения сотрудникам «Вингресур». Мы прекрасно ладили, и в последующие годы возвращаться на Шри-Ланку к моим друзьям было все равно, что приезжать домой.
Известно: лучше ковать железо, пока горячо. И при первой возможности я вновь отправился в Вильпатту вооруженный кинокамерой. Сафари-Джо взялся помогать мне, и мы провели десять насыщенных событиями суток в центре парка вместе со следопытом Раннбандой и водителем джипа, которому явно нравилась его не совсем обычная кличка Дракула. Сравнение с киногероем, каким бы тот ни был, чрезвычайно льстит всякому жителю Шри-Ланки, где публика не менее жадна до фильмов, чем в Индии. К тому же в данном случае кличка была достаточно меткой. Торчащие зубы придавали свирепый вид этому милейшему человеку; казалось, одной его улыбки довольно, чтобы еще одна лесная птаха пала от разрыва сердца.