— Лот под номером тридцать семь, — произнес распорядитель с поклоном, — Золотой Будда.
Большая подставка на колесиках въехала на подиум, и распорядитель протянул руку к застежке, чтобы раскрыть дверцы.
Покупателей было довольно мало. Аукцион был секретным, и пригласили узкий круг ценителей, способных заплатить за сокровища, окутанные темными таинственными историями.
Спенсер еще ничего не успел приобрести. Лот под номером двадцать один, бронзовый Дега, который был похищен из музея двенадцать лет назад, был ему заказан, но другой покупатель назначил большую цену, чем та, на которую рассчитывал его южноамериканский клиент. Он все дальше и дальше отдалялся от богатых клиентов с их заказами, даже если первоначальная стоимость превышала миллион. Сегодняшний аукцион был его первым шагом на пути к запланированной пенсии. Распорядитель справился с замочком на двери одновременно с тем, как Спенсер нажал на кнопку миниатюрного телефона, спрятанного в кармане его пиджака. Он проговорил в незаметный постороннему глазу микрофончик, приделанный на лацкан его пиджака.
— Пожалуйста, передайте вашему заказчику, что он может увидеть изображение на дисплее, — сказал он связному, находящемуся в тысячах миль отсюда.
— Он спрашивает, оправдались ли наши надежды? — произнес его невидимый собеседник.
Спенсер уставился на массивную статую из чистого золота, в то время как восторженный шепот пробежал по толпе.
— Оправдались, и даже больше того, — тихо ответил Спенсер.
Прошло несколько секунд, пока связной передавал полученную информацию. Наконец в наушнике зазвучал его голос:
— Не экономьте.
— Сочту за честь, — произнес Спенсер, вспоминая историю этой статуи.
Впервые о Золотом Будде стало известно в 1288 году, когда правители того, что впоследствии превратилось во Вьетнам, сделали заказ на работу, чтобы отпраздновать победу над Кублай-ханом. Пятьсот девяносто шесть фунтов чистого золота, добытого в Лаосе, были переплавлены в шестифутовый образ Будды. Крупные сиамские изумруды заменили ему глаза, а ожерелье из бирманских изумрудов обвивало его шею. Большой живот Будды был украшен россыпью сапфиров, а пупок был выполнен из огромного сверкающего опала. Статую преподнесли в дар первому далай-ламе еще в 1372 году.
В течение пятисот восьмидесяти семи лет Золотой Будда хранился в монастыре в Тибете, а затем сопровождал далай-ламу в ссылке. Во время путешествия в Соединенные Штаты он таинственным образом исчез в аэропорту в Маниле.
Одним из главных подозреваемых в его пропаже считался тогдашний президент Фердинанд Маркос. С тех пор его судьба была покрыта завесой тайны, пока внезапно его не заявили в качестве лота на аукционе. Продавец предпочел оставаться неизвестным.
Тем не менее, было практически невозможно угадать первоначальную стоимость такого уникального сокровища. Она должна была колебаться в пределах от ста до ста двадцати миллионов долларов.
— Мы начнем с пятидесяти миллионов американских долларов, — провозгласил распорядитель.
Спенсер удивился низкой первоначальной цене. Только стоимость золота превышала исходную сумму минимум вдвое. История статуи, а не ее красота составляла главную ценность. Спенсер решил, что во всем виноват экономический кризис.
— Пятьдесят миллионов, — продолжал распорядитель, — уже шестьдесят.
Талбот вскинул руку, когда сумма перевалила за восемьдесят.
— Восемьдесят, девяносто, — монотонно произносил распорядитель.
Спенсер через комнату взглянул на Талбота. Тот выглядел типичным американцем, сжимая в руке телефон, словно боясь, что распорядитель его не услышит.
— Девяносто, теперь сто, — выкрикнул распорядитель.
Сто платила дилер из Южной Африки, с которой Спенсер был знаком. Ее хозяин сделал свое состояние на алмазах. Спенсер восхищался этой женщиной — они не раз пропускали по бокалу шерри — но он также знал и привычки ее босса. Если он чувствовал, что в будущем не сможет перепродать купленный раритет дороже, он выходил из игры. Этот человек любил искусство, но приобретал его лишь ради того, чтобы затем сделать на нем еще больше денег.
Сто десять миллионов предложили из центра комнаты. Спенсер обернулся, чтобы получше разглядеть нового покупателя. Было довольно трудно с уверенностью определить его возраст, но Спенсер предположил, что ему где-то около шестидесяти, обосновывая свою догадку сединой в волосах и бороде незнакомца. Две вещи показались ему странными. Спенсер знал всех присутствующих, а этого человека видел впервые. И он казался здесь совершенно некстати, как будто собирался заглянуть на собрание благотворительного общества, а попал на аукцион с ценами, равными годовому бюджету какой-нибудь небольшой страны. Тем не менее, раз он здесь присутствовал, значит, на то были основания. Компания, проводящая аукцион, тщательно проверяла состоятельность потенциальных покупателей. Но все же кто он такой?
— Сто двадцать, — это предложил немецкий фармацевтический магнат.
— Сто двадцать, уже сто тридцать.
Талбот снова взмахнул рукой, как будто потерпевший кораблекрушение на необитаемом острове.
Ставка снова возросла и достигла цифры в сто сорок миллионов долларов, и опять благодаря странному седому незнакомцу. Спенсер снова оглянулся и почувствовал какое-то мрачное предчувствие. Человек смотрел прямо ему в глаза. И вдруг он подмигнул. Спенсер почувствовал, как по спине заструился холодный пот.
Он повернулся и увидел, как Талбот возбужденно говорит по телефону. Можно было почувствовать, как на том конце провода сник силиконовый мультимиллиардер.
— Передайте ему, — сказал Спенсер, — что последняя цена сто пятьдесят, но, возможно, это еще не конец.
— Он желает знать, сделали ли вы свою заявку.
— Пока нет, — ответил Спенсер, — но они знают, что я здесь.
Спенсер уже много раз делал покупки у этого распорядителя, и тот, в свою очередь, наблюдал за ним, как ястреб за своей добычей. Любая улыбка, движение бровей или жест будут восприняты как заявка.
— Вы можете заявить двести миллионов, — сказал связной, — и покончить с ними.
— Договорились, — ответил Спенсер.
Затем, как в замедленном кино, он поднес к губам два скрещенных пальца.
— Новая заявка, господа. Двести миллионов американских долларов, — восторженно воскликнул распорядитель, влюбленно глядя на Спенсера. Он рассчитывал поднять ставку на десять, а получилось на пятьдесят.
— Последняя ставка — двести миллионов, — тихо произнес распорядитель. — Господа, кто-нибудь желает поднять до двухсот десяти?
В комнате стало тихо, как в склепе. Спенсер оглядел комнату. Седой исчез.
— Двести миллионов раз, — произнес распорядитель. — Двести миллионов два. — Он выдержал эффектную паузу. — Продано! Двести миллионов долларов плюс покупателю подарок от фирмы.
Комната, погруженная в тишину, огласилась бурными аплодисментами.
Следующие полтора часа Спенсер провел, организуя безопасную перевозку до аэропорта, и в пять часов утра следующего дня он уже летел на восток вслед за своим грузом.
Ради собственной безопасности он нанял самолет, чтобы нанявший его миллиардер из Макао не смог его выследить. Компания предоставила полное обслуживание: его доставят в Азию, а груз в бронированной машине уже спешил к своему новому хозяину. Он был абсолютно свободен.
Глава 3
Спустя шесть дней после высадки кубинцев на берег в Сан-Хуане «Орегон» огибал мыс Доброй Надежды. Из контрольного центра управления можно было наблюдать за тем, что происходило за бортом, с помощью широкого, четыре на восемь футов шириной, экрана. Смотреть было не на что. Солнце клонилось к западу, и «Орегон» был единственным судном в этой части Индийского океана. Спустя двадцать минут Хали Казим мельком увидел голубого кита. Настроив подводные сенсоры, Казим вычислил массу тела животного, а затем принялся изучать свою базу данных, чтобы опознать данную особь.
— Это кто-то новенький, — сказал Казим.
Франклин Линкольн, огромный угольно-черный негр, который дежурил в центре управления, оторвался от компьютерной игры и произнес:
— Тебе стоит подыскать себе другое хобби.
— На это потребуется время, — кивнул Казим.
— Так найди его, — сказал Линкольн. — Надеюсь, ты обойдешься без помощи компьютера.
Послышался звук сигнального гудка, корабль замедлил ход и замер, покачиваясь на волнах.
С севера к нему приближался черный самолет-амфибия. Он сделал круг над мачтами «Орегона», чтобы по флагу на флагштоке вычислить курс корабля, после чего изящно сел на воду и остановился невдалеке.
— Прибыл председатель, — заметил Казим.
Благополучно поднявшись на борт, Хуан Родригес Кабрильо направился к себе в каюту. Зайдя внутрь, он закрыл дверь, швырнул сумку с седым париком и накладной бородой на кровать, сбросил туфли и начал снизу вверх расстегивать пуговицы на рубашке.
В отличие от большинства капитанов, которые не придавали большого значения внешнему виду ванных комнат, он с любовью роскошно обставил свою просторную ванную комнату. Встроенный в стену медный туалетный столик был заставлен всевозможными банными принадлежностями и находился под прямоугольным иллюминатором, через который открывался замечательный вид на океан. Сбоку от столика пристроилась отделанная мексиканским кафелем душевая кабина. Вдоль переборки было еще одно небольшое помещение, в котором стояла медная раковина и стенной шкаф со множеством ящиков.
Пол был отделан панелями из темной древесины, поверх которых были небрежно брошены толстые хлопковые циновки. Уборная находилась по другую сторону переборки напротив раковины, а привезенная с Филиппин скамья из красного дерева занимала всю оставшуюся часть стены.
Кабрильо уставился на свое отражение в зеркале над раковиной.
Его светлые коротко стриженные волосы явно нуждались в услугах парикмахера, и он сделал запись в своем расписании, чтобы не забыть посетить корабельного цирюльника, который также оказывал услуги массажиста. В результате перенесенного стресса он был немного бледен, а глаза покраснели и провалились. Он устал и чувствовал, что у него закостенели суставы.
Сидя на скамейке из красного дерева, он стянул с себя брюки и посмотрел вниз на протез вместо ноги. Это уже была третья искусственная нога, занявшая место настоящей, которую он потерял в морском сражении с китайским эсминцем «Ченгдо» во время операции «НУМА» в Гонконге. Пожалуй, эта была самой лучшей — она работала почти так же хорошо, как и потерянная.
Поднявшись, он подошел к ванне и включил воду.
Пока она заполнялась водой, он успел побриться и почистить зубы, затем отцепил протез и погрузился в воду. Пока он наслаждался ванной, его мысли сами собой вернулись в прошлое…
Кабрильо родился в семье, которая происходила от первооткрывателей Калифорнии, но, несмотря на испанское имя, его внешность больше подходила какому-нибудь серфингисту из Малибу, чем конкистадору. Он вырос в семье, принадлежавшей к верхней прослойке среднего класса. В семидесятые годы прошлого столетия Калифорния вдоволь насмотрелась на дикие нравы вперемешку с сексом и наркотиками, но эта дорожка никогда не привлекала Кабрильо. По своей природе это был консервативный и патриотичный человек, даже слегка старомодный. Он продолжал коротко стричься, даже когда в моду вошли длинные волосы. Его вещи оставались аккуратными и презентабельными, когда все вокруг переоделись в рваные джинсы и футболки. И это не было его личной формой протеста, нет, просто он оставался самим собой несмотря на веяния моды.
Даже теперь он продолжал следовать старым традициям.
В колледже он преуспевал во всех политических дисциплинах, поэтому никого не удивил тот факт, что ЦРУ предложило ему работу после окончания университета. Хуан Кабрильо был именно тем человеком, в котором они так нуждались в качестве нового агента. Он был умным, но не занудой, уравновешенным, но не скучным, был способен на поступок, но никогда не терял головы.
Владея испанским, русским и арабским языками, он также проявил себя как мастер в сложном искусстве маскировки и воровства. Будучи заброшенным в страну, он легко угадывал человеческие настроения. Бесстрашный, но умеющий держать себя в руках, он за каких-то пару лет стал ценным агентом спецслужб.
После этого была Никарагуа.
В паре с другим агентом ему надо было сдержать развитие прокоммунистического режима, и здесь Кабрильо впервые сбился с пути. Это была старая как мир история — слишком много генералов и слишком мало солдат. В Вашингтоне генералы решили применить оружие, а расплачиваться пришлось коренному населению Никарагуа. А когда начали рваться снаряды, много солдат оказалось на линии огня.
Кабрильо был одним из них и прикрывал собой своего партнера.
Теперь его напарник, взобравшийся высоко вверх по карьерной лестнице ЦРУ, выплачивал ему старые долги. Он находил им клиентов по всему миру, но ни разу еще гонорар не достигал настолько астрономической цифры.
Единственное, что были должны сделать Кабрильо с его командой, — это выполнить невозможное.
Пока Кабрильо заканчивал водные процедуры и одевался, Казим вместе с Линкольном продолжали заниматься каждый своим делом. До полуночи Казим успел засечь еще одного кита, а Линкольн сыграл в тридцать две игры о Клондайке, и вдвоем они прочитали три журнала, принятые на борт в Сан-Хуане. Линкольн отдал предпочтение статьям об авиации, в то время как Казим зачитывался автомобильными новостями.
Честно говоря, никакой особенной работы для них и не было, «Орегон» шел вперед совершенно самостоятельно.
Полчаса спустя — свежий и одетый в свободные слаксы, белую облегающую рубашку и блейзер от Билла Бласса — Хуан Родригес Кабрильо сидел в кают-компании за большим столом красного дерева. Линда Росс заняла место напротив и потягивала диетическую колу. Рядом с ней, просматривая какие-то бумаги, устроился Эдди Сенг. Марк Мерфи нашел себе место ближе к центру и развлекался тем, что затачивал о ремень свой складной нож. Он находил это занятие успокаивающим и время от времени проверял результат, разрезая листок бумаги.
— Как продвигается операция? — задал вопрос Макс Хэнли.
— Наш объект захватил с собой двести миллионов долларов, — легко сказал Кабрильо.
— Ух ты! — отреагировала Росс. — Это огромная сумма.
На противоположном конце стола перед огромными, от пола до потолка, мониторами стоял, держа в руках лазерную указку, Майкл Халперт. Он включил мониторы и ожидающе уставился на Кабрильо, который кивнул ему, давая таким образом понять, что можно уже начинать.
— Работу нам заказали из Вашингтона через нашего адвоката в Вадуце, Лихтенштейн: стандартный контракт, половина сейчас, половина по окончании. Мы уже получили пять миллионов долларов из десяти. Их отмыли в нашем банке в Вануату, а затем перевели в Северную Африку, чтобы, как мы все согласились, использовать их для похищения золотого идола.
— Сдается мне, — сказал Мерфи, разрезая ножом бумагу на тоненькие полоски, — что после всех этих махинаций нам стоит просто украсть «Золотого Будду» для нас самих. Это сэкономит нам черт знает сколько времени. В противном случае, нам просто придется расстаться с нашим золотом.
— Где же твоя корпоративная гордость? — улыбаясь, сказал Кабрильо, прекрасно понимая, что Мерфи шутит, но, тем не менее, принял его слова ко вниманию. — Мы должны сохранить нашу репутацию. Как только мы надуем хотя бы одного клиента, весь мир тут же об этом узнает. И что тогда? Я даже не представляю, где старый моряк сможет подыскать себе новую работенку.
— Ты просто еще не заглядывал в нужные газеты, — сказал Сенг, криво ухмыляясь. — Поищи счастья в «Манила таймс» или в «Болгарском роге».
— Еще одна проблема: кому мы сможем продать ворованную вещь такого размера и с такой историей? — добавила Росс. — Никто не захочет ее купить.