Этот крик торжества я услышал перед самым рассветом. Слышно было еще ворчание — это тигр объявлял, что он отобедал; другие звери, поменьше, набросились на остатки от трапезы тигра.
Все животные, которые укрылись по берлогам и норам на время дождя, вышли теперь на свет. В это утро в джунглях не было тишины: всякий спешил до рассвета утолить свой голод. Когда просияла заря, я увидел Кари. Он стоял под деревом, в густом сумраке листвы. Я спустился вниз и понял, что Кари повоевал этой ночью. Хаудах сполз набок; он был изломан, как стебель, расплющенный между двумя камнями. Я думал, что это все, но, когда я забрался на спину Кари, я увидел у него на затылке рваную рану — след чьих-то тяжелых бивней.
— Кто победил, Кари? — спросил я друга.
Мне показалось, что он гордо тряхнул головой. Я простил ему раздавленный хаудах, хотя знал, что мне придется поплатиться за него своими боками. Этот хаудах был не наш: его дал нам старый Махатма.
Копи рада была, когда встало солнце. Она ерошила мокрую шерстку и нежилась, сидя у меня на плече. Я предложил Кари поесть, но он точно не понял моих слов. Он спешил домой, в деревню.
Охота на тигра
В это лето нашу деревню посетил тигр. Однажды ночью у самой околицы он убил двух буйволов. Потом он стал навещать нас часто, то и дело у кого-нибудь резал скот, а кончилось это тем, что он растерзал пастуха.
Наш дом стоял на опушке джунглей. Оконце в нем было маленькое, с железными прутьями. В него пройти впору разве что комарам да мухам. Как-то вечером я сидел у окна и вдруг слышу крик Файи — шакала, который всегда бежит впереди тигра и всем дает знать о приходе убийцы. В полутьме прошмыгнула тень шакала, и я почувствовал запах тигра.
Огромная темная фигура остановилась перед окном. Тигр подошел вплотную к окну; снова всхлипнул где-то шакал. Я не думал о том, что свет прогонит тигра, когда зажег спичку, а только хотел разогнать темноту. Но едва зверь увидел огонь, он отпрянул назад и исчез.
Потом он повадился приходить в деревню среди бела дня.
Мы были беззащитны. Английское правительство не разрешало нам носить оружие. Если тигр зачастит в деревню, нужно дать знать об этом властям. Так мы и сделали, и скоро в нашей деревне появился краснолицый англичанин с ружьями в кожаных футлярах и парусиновых чехлах. Он объявил, что уплатит две рупии тому, кто выедет с ним на охоту со своим слоном.
Мать не хотела меня пускать, но отец сказал:
— Пусть едет. Мальчик ловок, да и Кари не даст его в обиду.
— Он еще мал, лучше я поеду, — сказал брат, но я засмеялся: Кари слушался только своего хозяина, и этим хозяином был я.
После поездки в Бенарес я был уверен, что Кари не сробеет при встрече с тигром, но англичанин решил испытать, пригоден ли слон для охоты. Мы выехали в лес. Сагиб сделал несколько выстрелов и убил двух птиц. Кари, никогда не слышавший звука выстрела, не дрогнул.
— Завтра выедем на охоту, — сказал сагиб.
В четыре часа утра мы выехали из деревни.
Я сидел у самой шеи слона, а сагиб — в новом хаудахе, который отец сколотил для него из досок.
Мы вброд перешли реку и углубились в лес. Загонщики большими отрядами вышли вперед, чтобы со всех концов всполошить джунгли. С хаудахом было очень трудно идти по джунглям напрямик, без дорог, и нам приходилось выбирать проходы между ветвями и стволами.
Часа через два мы вышли на открытое место. Загонщикам было приказано гнать зверя к этой поляне. В это утро джунгли стонали от шума. Кари срывал с деревьев ветку за веткой, объедал и бросал. Сагиб умет говорить только по-своему — по-английски. Я тогда не понимал по-английски ни слова, так что мы объяснялись с ним только жестами, а чаще молчали.
Первыми промелькнули перед нами антилопы. Они пронеслись сквозь изумрудную зелень, как солнечные зайчики, и исчезли. На краткий срок стало тихо, потом послышалось хрюканье и храпенье носорога. Он валил, как всегда, напролом, кроша и сшибая все на своем пути. Следом за ним клыкастый вепрь черным клином вырвался из чащи; ласки и дикие кошки обогнули поляну, прячась под завесою листьев и трав.
Наконец, до нас донеслось протяжное, яростное рычание. Сагиб вскинул ружье к плечу и приготовился к бою. Было слышно, как приближаются крики загонщиков. Мимо нас прокатилось стадо слонов. Они пронеслись бесшумно, как призраки-великаны.
Злобный рык снова вырвался из джунглей, на этот раз рядом с нами. Шум облавы был близок, но его заглушил рев приближающегося зверя. Одним прыжком тигр вынесся на поляну и тотчас отпрянул назад. Нам было видно, как он переходил от куста к кусту; когда он остановился, его задние лапы были открыты нашему взгляду.
У джунглей свои законы охоты. Врага убивают лицом к лицу. Охотник должен окликнуть зверя, предупредить его и тогда стрелять. Но сагиб выстрелил без всяких предупреждений. Тигр пружиной взвился в воздух и с ревом упал на землю перед слоном. Кари попятился и задом уперся в дерево. Сагиб не мог стрелять снова: ему мешала моя голова — он должен был ждать. Прыжок, и тигр повис на боку у слона, так близко от хаудаха, что сагиб не мог вытянуть ружье. Я выругался с досады. «Ты — брат свиньи! — крикнул я сагибу. — Почему не предупредил его прежде? Кто бьет тигра в заднюю ногу?».
Сагиб посинел от ужаса. Он сжимал ружье в руках, глядя, как тигр подбирается к хаудаху. Кари трясся всем талом, но не мог стряхнуть тигра. Он трубил от боли, потому что когти тигра врезались ему в тело. Высоко подняв хобот, слон раскачивался и ударял о дерево задом. Тигр не отступал. Чем ближе подвигалась лапа тигра, тем дальше откидывался сагиб через край хаудаха… Он втиснулся в задний угол ящика и теперь мог бы поднять ружье. Я увидел, что у тигра глаза стали красными, потом желтыми. Раздался ужасный храп — знак, что тигр уверен в своей победе. Англичанин, как скованный, не шевелился. Тогда я подал Кари «зов господина».
Слон двинулся вперед, обвил хоботом толстую ветвь и с треском сорвал ее наземь.
Тигр обернулся на шум и встретился глазами со мной. Он колебался, броситься ли на меня или вернуться к прежней жертве. Я похолодел от страха, но вспомнил: если страх победит меня, я буду убит, и взял себя в руки.
Вдруг я увидел, что англичанин не только может поднять ружье, но поднял его и целится. Тогда я ударил тигра анком по лапе. Он вытянул лапу ко мне и задел когтями платок, который повязан был у меня вокруг бедер. Я рад был, когда услышал треск рвущейся материи: когти прошли мимо тела. В этот миг англичанин вставил в ухо тигру дуло ружья. Все, что я помню, — это горячую кровь, которая брызнула мне в лицо. Кари сорвался и побежал. Он остановился, когда поляна осталась за нами и мы очутились в чаще.
Слон не был опасно ранен, только бок его был изорван когтями. Когда загонщики подошли к нам, я приказал слону опуститься на колени. Мы оба сошли на землю. Англичанин отправился посмотреть, как велик тигр, а я с Кари пошел искать потерянный мною анк. К закату с тигра снята была шкура. Зверь оказался трех метров в длину.
Страшный гость
Сагиб сложил свои ружья, упрятал их в чехлы, стянул ремнями шкуру убитого тигра и уехал. Деревня наша ликовала. Ребятишки, которым надоело по вечерам сидеть дома, резвились в пыли на дороге. Закатное солнце зажгло румянцем выбеленные стены нашего дома. Я сидел на заборе, под крышею дома, болтал ногами в прохладной тени и забавлялся тем, что выдергивал из крыши соломинки. Выдергивал и бросал на голову нашей корове, которая стояла в ожидании дойки.
Мать вышла из дому с глиняной крынкой для молока.
— Перестань, разбойник! Мало нам тех прорех, что есть уже в крыше? И так, пойдет дождь — на голову льется.
Я засмеялся и бросил свою забаву. Я сидел теперь тихо и смотрел туда, где за сараем слона виднелась оранжевая гладь реки и ярко-зеленые джунгли. Далеко, у изгиба реки, какой-то зверь вышел из чащи и остановился на открытом бугре. Мне сперва показалось, что это пантера. Я приложил руку к глазам и вскрикнул.
— Тигр! Тигр! — закричал я, и улица тотчас опустела. Мать выронила крынку из рук.
Никто не хотел этому верить. Все видели собственными глазами, как сагиб увез полосатую шкуру. Никому в голову не могло прийти, что мы двух тигров принимали за одного.
К вечеру по всей деревне двери были на запоре и люди не отходили от решеток окон. Как бывало и прежде, чуть стемнело, раздался голодный рев хищника, и тотчас же воздух наполнился запахом страха. Этот запах тянул из хлева, где стояли наши коровы и козы. Скотину обдало потом, и запах страха проник через тонкие стены хлева.
Но вот ветер подул с той стороны, откуда шествовал тигр. Мы почуяли новый запах, тяжелый и острый, и скоро, едва встала луна, мы увидели большую черную тень. Тигр прошелся вверх и вниз по деревне; глаза его в темноте сверкали то изумрудом, то рубином.
Мы дали знать в город властям, чтобы сагиб опять приехал и убил тигра.
Прошло две недели, а сагиб не появлялся.
Тогда мужчины устроили собрание и порешили убить тигра своими силами. Наш дом стоял у самой околицы, на краю джунглей; тигр по пути в деревню не мог нас миновать, и вот однажды Вечером все собрались к нам — двадцать человек — с длинными копьями.
Тигр пришел, когда было еще светло. Те, кто видели тигра в клетке зоологического сада, говорят, что шкура его покрыта черными и желтыми полосами. Но на открытом месте, где свет играет, шкура тигра что ни час другая. Сейчас она казалась багряной; да, тигр был пурпурным, как воздух в этот вечер.
Дом наш, хлев для скота и сарай для Кари обнесены были общей стеной в три метра вышины. В стене были две двери: одна для скота, другая для нас. Когда тигр подошел совсем близко, из обеих дверей сразу выскочили люди; десять человек стали по одну сторону дома и десять — по другую. Мне все было видно в окно. Сперва тигр заметил людей, которые стояли перед фасадом. Он припал к земле, чтобы прыгнуть, и людей точно смыло волной. Они бросили копья и метнулись во двор.
Тигр обернулся и прянул к другой кучке людей. Они оцепенели от страха и не шевелились. Никто не решался пустить в ход оружие. Бежать было поздно: тигр подошел слишком близко. Медленно, не спуская глаз со страшного зверя, люди стали пятиться назад. Так, не обернувшись, они отступили во двор и закрыли ворота.
Едва успели все войти в дом, тигр перемахнул через высокую стену. Козы заблеяли в хлеву, замычала корова. Кари трубил в своем стойле. Тут мы услышали треск: дверь хлева, разбитая сильной лапой, упала наземь. Козы выбежали во двор, и началась резня. Никто не решился остановить убийцу.
Наутро снова собрался совет. Отец мой сказал:
— Если б у нас были ружья, мы уложили бы зверя сразу, а так… так нам остается только одно средство. Заметил ли кто-нибудь, с какой стороны тигр перепрыгнул через забор?
Следы показали это место совершенно точно. Мы увидели даже, что, уходя со двора, тигр прыгал опять через тот же участок стены. Многие звери приходят и уходят всегда одним и тем же путем, если хоть раз испытают безопасность этой дороги.
Две козы и единственная наша корова лежали растерзанные на дворе. Весь день тучами опускались на падаль грифы; их нельзя было отогнать.
К закату отец вкопал в землю перед забором длинный бамбуковый шест. Соседи помогли ему вогнать в этот шест железный отточенный прут. Мы надеялись, что тигр, уходя со двора, напорется на острие шеста.
Этой ночью зверь пожаловал поздно. Видно, он был еще сыт. Мы нарочно не убрали изорванных туш, чтобы они послужили приманкой. Около девяти часов мы услышали тихое рычание. Это тигр, возвращаясь к остаткам трапезы, приказывал мелкоте очистить ему дорогу.
Легким прыжком он перемахнул через стену; прыгая, он задел бамбуковый шест, и тот задрожал. Ночь была темная. Мы едва различали тигра, только огни его глаз мелькали то здесь, то там.
— Его нужно сегодня убить во что бы то ни стало, — говорили соседи. — Ведь он перережет у нас всю скотину!
— Мы должны испугать его, — сказал отец, — иначе он перепрыгнет через стену где придется. Если нам удастся его чем-нибудь испугать, он бросится к старой, испытанной дороге и попадет на шест.
— Не знаю, как это сделать, — покачал головой сосед. — Первый раз слышу, чтобы тигра можно было прогнать со двора, как собаку.
— Попытаемся, а то он уйдет невредимым. Я…
Но отец не кончил фразы. Тигр подошел к хлеву; последние наши козы заблеяли в смертельном страхе. Услышав их блеяние, отец схватил кусок домотканного холста, облил его керосином, свернул в жгут и сунул в огонь. В следующее мгновение он бросил горящий жгут во двор. Тигр с ревом отскочил назад. Я никогда не забуду вида дрожащего зверя, красных и золотых полос на черном полотнище ночи. Языки пламени поднялись, и, казалось, тигр стал в два раза больше ростом. Помедлив мгновение, он метнулся в сторону и исчез в темноте. Козы с блеянием выбежали из хлева. Кари трубил, напуганный огнем, но мы не слышали шума: мы ждали последнего рева тигра.
Казалось, не секунды прошли, а часы. Пламя упало; круг, освещенный огнем, сжимался. За этим кругом была чернота. Мы не знали, уйдет ли зверь, бросится ли на коз, или проложит себе дорогу к нам в дом.
Зубы громко стучали у меня во рту.
Вдруг тишину разорвал вопль боли и ярости. Слышно было, как трепыхается бамбуковый шест.
Всю ночь стоял у меня в ушах рев зверя и скрип бамбука. Никто не решался взглянуть за дверь, пока не рассвело, а с рассветом мы увидали, что тигр лежит на земле, пронизанный шестом, точно спицей. Он был мертв, и огромная лужа крови стояла под ним.
— Этот зверь стоил мне двух коз и коровы, — сказал отец. — Какая польза, что чиновник выдаст мне премию? Коровы мне все равно не купить.
Сыпучие пески
Я не мог дождаться, когда нас с Кари возьмут на лесопильный завод; но туда принимали только взрослых, хорошо обученных слонов, и мне с моим другом нужно было еще подождать. В ожидании этого мы брались за всякие мелкие работы.
Однажды мы нанялись тащить баржу вверх по реке. Как бурлаки ни бились, они не могли справиться с течением, и баржу сносило назад. Я собирался с Кари ехать в лес за кормом, как вдруг прибегает один из бурлаков и говорит: «Скорее гони своего слона к реке, а то наши люди совсем обессилели. Сейчас еще они стоят на месте, но я боюсь — еще немного, и течение потащит их назад».
Я тотчас накинул на Кари лямку. Нам редко случалось перетаскивать тяжести, и сперва Кари, по неопытности, слишком сильно налег на лямку. Канат зазвенел, баржа дернулась и чуть не перевернулась. Люди на барже замахали руками и подняли крик: они испугались, что слон потопит судно.
Кари протащил баржу шагов двести и остановился; веревка ослабла, но течение сейчас же снесло баржу назад, и канат снова натянулся в струну. На барже опять поднялся крик. Когда тащат судно, нельзя брать рывком, нужно тащить равномерно. Я приказал Кари идти медленно. Не прошло и часа, слон понял в чем дело, и к концу пути он вел баржу, как заправский бурлак.