— Какое же? — этот вопрос шейх, понимавший, что его видят насквозь, выговорил совсем тихо.
— Какое? Разумеется, вы хотели заманить сюда меня.
— Валлахи, таллахи! [27]Что за мысли рождаются в твоей голове?
— Кто же в этом виноват, как не ты? Подумай о караване, который идет за нами. Может быть, это гум, который должен на меня напасть. Вы заритесь на мое имущество, но, пока я жив, вам его не получить. Убить меня на своей территории вы тоже не можете, так как в этом случае вам не удалось бы избежать ответственности. Поэтому вы и повели меня окольными тропами в уединенный Бир-Аслан, где вряд ли найдется свидетель, который впоследствии опознал бы убийц. Если же мой труп все же найдут и установят мое имя, то, так как убийство произойдет на территории шиллуков, вся вина и падет на них. Таким образом вы можете убить одновременно двух зайцев: получить мои вещи и отомстить ненавистным шиллукам.
Эти слова, произнесенные столь равнодушным тоном, как будто речь шла о чем-то весьма обыденном, произвели на арабов невероятное впечатление. Помня недавнюю сцену между чужеземцем и шейхом, схватиться за оружие никто из них не посмел. Да и что могли сделать их допотопные кремневые ружья против великолепного арсенала чужеземца! В этом отношении он один явно превосходил их всех. Однако они чувствовали, что должны что-то предпринять, чтобы показать себя незаслуженно оскорбленными. Поэтому они остановили своих верблюдов и заявили, что не сделают ни шагу, а, напротив, немедленно разгрузят верблюдов и отправятся восвояси.
В ответ на это чужестранец только громко рассмеялся.
— Этого вы не сделаете, — сказал он. — Как вы собираетесь возвращаться назад без воды? Вам обязательно нужно добраться до Источника Льва. К тому же, я специально не заплатил вам вперед. Ваши деньги вы должны получить только в Фашоде, и если вы не доставите меня туда, вам не видать ни одного пиастра. Что же касается моих подозрений, то я открыто высказал их вам, чтобы вы поняли, что я нисколько вас не боюсь. Поверьте, мне приходилось иметь дело с куда более опасными людьми, чем вы. Впрочем, вас не в чем упрекнуть, кроме того, что вы меня совсем не знаете. Если мои подозрения окажутся напрасными, я буду готов попросить у вас извинения. В этом случае я в знак признательности забью в Фашоде быка и разделю его между вами. Кроме того, к плате, которую я назначил вам за вашу службу, я прибавлю бахшиш [28], из которого вы сможете сделать украшения вашим женам и дочерям.
По сути своей это была очень хорошая перспектива для арабов: они сделали вид, что она примирила их с чужеземцем, однако злоба их ничуть не уменьшилось, и они очень надеялись, что следующим утром его уже не будет в живых. Чтобы его успокоить, они заверили, что будут сопровождать его, если он оставит подозрения и сдержит свое обещание. Он согласился, но уже в следующее мгновение стало ясно, что его недоверие не прошло, так как если до сих пор он вместе с шейхом ехал во главе каравана, то теперь он предпочитал в одиночестве держаться позади всех.
Арабы сделали вид, будто не замечают этого, но спустя немного времени шейх подозвал к себе одного из хомров и, притворившись, будто объясняет ему дорогу (для чего он с крайне сосредоточенным видом тыкал вытянутой рукой в разные стороны), злобно сказал:
— Этот пес намного умнее, чем казался. Он знает всю эту страну, всех ее жителей и все события, которые здесь происходили.
— И очень точно угадал все, что мы собираемся с ним сделать, — вставил его собеседник. — Хоть бы шайтан схватил его за хвост!
— Лучше уж я это сделаю сам!
— Пожалуйста! Кто тебе мешает?
— Его оружие.
— А разве никто из нас не может отстать от каравана и пустить ему пулю в спину?
— Попробуй! Это было бы лучше всего. Тогда нам не нужно будет ждать до рассвета, а потом делить добычу с Абуль-моутом. Мы бросим его труп здесь, а сами поскачем к источнику, наполним там бурдюки и ночью вернемся назад. Завтра мы будем уже далеко отсюда, и ни одна душа не узнает, чья пуля уложила этого пса.
— Так мне его застрелить?
— Я не хотел, чтобы он был убит нами, но теперь, когда он заставил нас краснеть… Пусть он умрет от твоей пули!
— Что я за это получу?
— Золотую цепь от его часов.
— Не считая той части добычи, которая полагалась мне с самого начала?
— Разумеется.
— Хорошо. Я так близко поднесу к нему сзади ружье, что пуля выйдет у него из груди!
Он остановил своего верблюда и спешился, затем закрепил подпругу таким образом, будто она порвалась, и стал с ней возиться. Все остальные проехали мимо, но чужестранец остановился возле него и сказал дружелюбным, но твердым голосом:
— Этим следует заниматься перед отправлением. Своей остановкой ты нас всех задерживаешь. Как только будешь готов, быстро догоняй нас. Да, кстати, твой туфенк [29]оказался почти под брюхом верблюда: он легко может повредиться, так что лучше я временно возьму его к себе.
Он наклонился со своего высокого седла, поддел метиком [30]ремень висевшего на седле араба ружья, взял его и, улыбаясь, поехал вперед.
Лицо араба изобразило страшное разочарование: ведь ружье теперь было у чужеземца, а пистолета у него не было. Нападение же с ножом с высокого седла было абсолютно невозможным.
— Неужели он догадывается, этот чертов сын и внук? — проскрежетал он. — Ладно, на этот раз он выиграл, но скоро наступит ночь. Тогда он не сможет увидеть, что в него целятся, и я все же успею его застрелить, прежде чем мы достигнем источника.
Он вновь оседлал верблюда и последовал за своими спутниками. Когда он проезжал мимо чужеземца, тот протянул ему ружье со словами:
— Кремень испортился и весь высыпался, так что сегодня ты не сможешь стрелять. Но ты не огорчайся, завтра я дам тебе новый; у меня есть немного кремней в мешке.
Глава 2
ДЖЕЛАБА
Конечно, арабы поняли, что чужеземец нарочно высыпал кремень, и теперь буквально сгорали от нетерпения наконец с ним покончить. Но каким образом они могли это сделать, когда этот дьявол с невозмутимым видом скакал позади всех, держа наготове свое ружье с взведенным курком и бдительно следя за каждым движением спутников?
Время шло, и ландшафт постепенно вновь изменялся: теперь перед всадниками с севера на юг протянулась цепь невысоких гор. Они пересекли ее и вновь оказались среди равнины, слегка поросшей выжженной на солнце травой. Солнце тем временем все больше и больше приближалось к горизонту, и, когда оно коснулось его, шейх остановил своего верблюда и голосом муэдзина вскричал: «Хай эс-сала — становитесь на молитву! Солнце садится в песчаное море, пришел час эль-магриб!»
Все спешились и помолились. Мусульманин должен исполнять свои молебны пять раз в день и непременно совершать при этом омовение независимо от того, где он в данный момент находится. Молитвы эти следующие: утренняя, на восходе солнца; полуденная; послеполуденная, эль-аср, тремя часами позже; эль-магриб, на закате, и еще через час — вечерняя.
Справедливости ради нужно заметить, что в настоящее время эти предписания соблюдаются далеко не всегда, и по мере развития культуры на Востоке мусульманам становится все труднее им следовать.
Все время, пока читалась Фатха, чужеземец оставался в седле. Он вовсе не чувствовал и не хотел показать того пренебрежения к чужой религии, которое усматривали в его поведении спутники; ведь никто, собственно, и не ожидал от него, что он станет принимать участие в их молебне, а обнажить по европейскому обычаю в знак уважения голову он тоже не мог, так как этим он обесчестил бы себя в глазах арабов. По существующему у приверженцев ислама обычаю только цирюльник может позволить себе, не считая это позором, наслаждаться зрелищем благочестивого, обритого наголо мусульманского черепа с одиноким хохолком на макушке. Эту прядь волос никогда не позволяет состригать, так как существует поверье, что если он оступится, шагая после смерти в рай по узкой, как лезвие бритвы, тропе, то ангел Джабраил удержит его за эти оставшиеся волоски и не даст обрушиться в преисподнюю.
Закончив молитву, все вновь оседлали верблюдов, и путь был продолжен. Тем временем солнце скрылось за горизонтом, и наступила ночь. В южных краях ночь и день мгновенно сменяют друг друга, и нашего понятия «сумерки» здесь вовсе не существует. С наступлением темноты Отец Четырех Глаз стал еще больше торопить спутников. Однако они не успели далеко уйти от места своей последней стоянки, когда заметили небольшую цепочку всадников, которая под острым углом двигалась с севера по направлению к ним. Восемь человек восседали не на гордых конях, высоких длинноногих хеджинах или на худой конец обыкновенных вьючных верблюдах — о нет, они в самых причудливых, но не отличающихся большой элегантностью позах болтались на спинах животных, чьи изображения в былые времена рисовали на деревянных дощечках и вешали на шеи неприлежным ученикам — а именно, на ослах. Это был джелаба, торговый караван, и вид у него был самый что ни на есть неприглядный.
В отличие от больших, состоящих из многих сотен верблюдов торговых караванов, которые связывают средиземноморские государства оазисами Сахары, подобные джелаба никогда не выбираются за пределы Судана и чаще всего представляют собой зрелище, достойное сострадания. Тем не менее профессия бродячего торговца пользуется большой популярностью среди людей, не любящих тяжелой работы. Необходимые для основания нового предприятия несколько талеров Марии-Терезии [31]начинающий коммерсант зарабатывает обычно в качестве матроса, слуги или на какой-нибудь другой несложной временной работе. Часть этого капитала тратится на покупку осла, который всегда приобретается в первую очередь. Затем следует раздобыть два зураба — больших кожаных мешка для товара, которые во время путешествия висят по обе стороны седла. Эти мешки набиваются разнообразными вещицами, которые, по замыслу их владельца, должны сделать его миллионером. Самыми ходовыми в Судане товарами являются хол, распространенная в этих краях краска для глаз, маленькие кусочки коровьего жира, которым местные щеголи намазывают лица, чтобы они блестели, крошечные кубики соли, которая ценится здесь на вес золота, булавки — настоящее сокровище для негритянок, различные душистые предметы, чей запах заставил бы всякого европейца судорожно зажать нос, и прежде всего — хлопчатобумажное полотно, которое здесь нередко используется в качестве монеты, причем разным денежным единицам соответствуют большие или меньшие куски материи.
Для охраны этой передвижной лавки и ее исполненного самых радужных надежд хозяина от всевозможных напастей последний обзаводится каким-нибудь устрашающим оружием, например, огромной саблей с отломанным клинком или неимоверно длинным фитильным пистолетом, который перед этим долгое время служил норкой для мышей в чулане старьевщика, а может быть, неким весьма напоминающим ружье прибором, в числе многих чудесных свойств которого наиболее удивительным является то, что он не сможет выстрелить, даже если его целиком наполнить порохом и засунуть в раскаленную печь. Правда, в этом случае роль пороха будет нисколько не меньше, чем роль самого смертоносного оружия. Несмотря на невозможность их применения, все эти заменители оружия необычайно ценятся их владельцем и являются предметом его гордости. Он свято верит в то, что одного их вида достаточно, чтобы обратить в бегство любого врага, если же, как и бывает в большинстве случаев, этого не происходит — что ж, тогда он сам пускается наутек со всей энергией, на какую способен.
Но вот, наконец джелаби [32]полностью снаряжен и может отправляться в дорогу. Однако ему совсем не хочется устремляться в чужой, полный опасностей мир одному, без спутника, близкого ему по духу и образу мыслей и готового разделить с ним все радости и невзгоды предстоящего пути. Как правило, такие единомышленники легко находятся, и вскоре набирается джелаба из шести, восьми, а то и десяти коммерсантов-любителей. У каждого из них есть осел, но какой! Бродячий торговец не может позволить себе купить дорогое животное, и поэтому все они в больше или меньшей степени потрепаны жизнью и даже могут быть искалечены. У одного недостает уха, у другого хвоста, третьего слегка обглодали крысы, а четвертый остался без глаза. Но эти внешние недостатки с лихвой компенсируются ярким, сильным и самобытным характером, который зачастую приводит хозяина в отчаяние. Тем не менее он гордится своим «скакуном» и щедро награждает его самыми лестными именами и… колотушками.
Ни одно путешествие не начинается до тех пор, пока его участники не разыщут самых знаменитых факиров и не попросят у них чудодейственные амулеты: ведь этот несовершенный мир населен бесчисленным множеством злых духов, и только амулеты на груди и руках помогут избежать насылаемых ими опасностей, а в надлежащий момент успеть мужественно повернуться спиной.
Но вот оба зураба нагружены и висят на седле, джелаби… с помощью верблюжьей веревки опоясывает себя мечом или кое-как прилаживает на пояс свою гаубицу и взгромождается на осла, и импозантный караван наконец трогается с места, провожаемый рыдающей толпой родственников и друзей.
Слезы застилают глаза, сердца разрываются от горя. «Храни вас Аллах!» — звучат последние напутствия. Поезд еще раз десять застопоривается, так как один из ослов встает на дыбы и опрокидывает поклажу и всадника, другой катается по навозной куче, пытаясь освободиться от груза, а третий, крича, как будто его посадили на кол, упирается всеми четырьмя ногами, и ни ласками, ни ударами не удается сдвинуть его с места, пока родственники не впрягутся спереди, чтобы тянуть его за морду, а друзья не подтолкнут его сзади. Так, мало-помалу, джелаба выдвигается на простор и, взбрыкивая, спотыкаясь и крича, устремляется навстречу своему счастью.
Время от времени спутники расстаются, чтобы вновь встретиться в определенном месте. Совершаются головокружительные сделки, переживаются удивительные приключения, некоторые из джелаби погибают, другие с помощью изворотливости и упорства приумножают свой маленький начальный капитал и действительно становятся богатыми людьми. Все здесь поставлено на карту, все зависит от случая. Иной джелаби отправляется в глубь Судана и спустя много лет, когда родные уже оставят надежду когда-нибудь увидеть его вновь, возвращается состоятельным человеком. Другой покидает дом, семью, привычный, устоявшийся уклад жизни, чтобы где-нибудь среди болот умереть от голода или от лихорадки. И никто никогда не узнает, где белеют его и ослиные кости. Впрочем, последнего он, может быть, убил и съел еще раньше.
Одним из таких джелаба и был тот, который оказался сейчас на пути нашего каравана. Он подошел весьма некстати для арабов, и шейх пробормотал сквозь зубы проклятие. Но чужеземцу неожиданные гости пришлись очень даже по душе. Он подъехал к ним ближе, поздоровался и спросил:
— Куда держите путь? Солнце уже село. Вы не собираетесь останавливаться на ночлег?
Люди были одеты очень бедно, большинство из них не носило ничего, кроме набедренных повязок. Все они были в хорошем расположении духа, как будто недавно заключили выгодную сделку. Они не принадлежали к одной и той же расе, среди них было несколько негров. Впереди всех ехал маленький, худенький и, насколько можно было разглядеть в темноте, рябой человечек, который носил усы, состоявшие всего из нескольких волосков. Единственную его одежду составляли штаны, а на спине у него висело гигантское ружье. Он не носил головного убора. Шапку ему заменяли густые длинные волосы, которые свисали на спину подобно тому, как их носят в Германии бродячие словаки — продавцы изделий из листового металла и вязальщики проволоки. Он и ответил на вопрос европейца:
— Мы идем из Дар-Такала в Фашоду.
— Но вы не думаете прибыть туда уже сегодня?
— Нет, но прямо с утра. Сегодня мы останется у Бир-Аслана.
— Вот как? И мы тоже. Стало быть, мы можем составить друг другу компанию.