— Вы боитесь войны с мусульманами? Для вас это не первая война…Будем надеяться на лучшее…
— Хорошо, Анри де Вандом, — овладев собой, сказал Бофор, — Уже поздно что-то менять. Пойдем побродим, пока готовят ужин. Завтра наши корабли выйдут в открытое море. Ты видела 'Корону' , мой флагман?
— На картинках.
— Пойдем, ангелочек, я покажу тебе мой флагманский корабль. Что там картинки! 'Корону' надо видеть наяву!
Паж набросил накидку, надел берет, прицепил к поясу короткую шпажку и снова стал Анри де Вандомом.
— Монсеньор герцог, я счастлив сопровождать вашу светлость до 'Короны' , — заявил Анри официальным тоном.
''Ишь ты какова! Что Мольеровы актрисочки! ' — подумал Бофор, но не стал говорить своей невинной девочке о Мольеровых актрисочках, у которых Франсуа де Бофор, Рыночный Король, проводил не самые неприятные часы своей бурной, полной приключений жизни.
5. О ТОМ, КАК Д'АРТАНЬЯН НЕТОЧНО ВЫПОЛНИЛ ПОРУЧЕНИЕ РАУЛЯ, ОТДАВ ЕГО ПРОЩАЛЬНОЕ ПИСЬМО, НАПИСАННОЕ НА ОСТРОВЕ СЕНТ-МАРГЕРИТ, ЛУИЗЕ ДЕ ЛАВАЛЬЕР РАНЬШЕ ФАТАЛЬНОГО ДНЯ
Разговор Д'Артаньяна с дамами, злословие Атенаис де Тонне-Шарант и тревожные известия о Рауле — все это довело Луизу де Лавальер до отчаяния. По поручению короля Д'Артаньян должен был отправиться в Нант. Он совсем уже было собрался идти по делам королевской службы и мельком взглянул в окно, выходившее в сад, куда так стремительно убежала Луиза. Она, съежившись в комок, сидела на скамейке и, похоже, плакала, закрыв лицо руками.
''А что если я именно сейчас отдам ей письмо Рауля' , — подумал Д'Артаньян. 'Эх! Была не была! ' Д'Артаньян направился в сад и позвал:
— Мадемуазель де Лавальер!
— Господин Д'Артаньян! — воскликнула Луиза, подняв залитое слезами лицо, — Вы вернулись?
— Я уезжаю по поручению короля, мадемуазель. Но вы убежали так поспешно, и мы не договорили.
— Разве не все еще было сказано?
Д'Артаньян покачал головой.
— Говорите, господин Д'Артаньян, я вас слушаю.
Луиза испуганно смотрела на мушкетера.
— Мадемуазель, — стараясь смягчить голос, заговорил капитан мушкетеров, — Ради Бога, не смотрите на меня так, словно я палач какой-то. И соберите все свои силы, чтобы выслушать меня. Я должен выполнить поручение моего юного друга, которое…/ И находчивый гасконец замолк на полуслове, не закончив фразу./
Луиза, внутренне приготовившись к новому удару, решительно взглянула на мушкетера:
— Поручение? — перебила она, — Что за поручение?
— Мадемуазель Луиза! Держитесь, дитя мое…
— Господин Д'Артаньян! Что вы хотите сказать? Неужели Рауля уже…
— Нет, — сказал Д'Артаньян, — Нет, но это может случиться в любой момент. Да простит меня отсутствующий здесь мой молодой друг, что я выполняю его поручение слишком рано, чтобы не отдать вам письмо Рауля слишком поздно. Вот его письмо. Читайте же!
Луиза прочла:
"Чтобы иметь счастье сказать вам еще раз, что я люблю вас, я малодушно пишу вам об этом, и, чтобы наказать себя за малодушие, я умираю.
Рауль, виконт де Бражелон. '[2]
— Это не мальчишеская бравада, — дрогнувшим голосом сказал капитан мушкетеров, — Рауль осуществит свое намерение скорее рано, чем поздно.
— Но его необходимо остановить! — вскричала Луиза.
— Как? — печально спросил Д'Артаньян, — Я поступил бестактно по отношению к Раулю, отдав вам его записку сегодня, но вы и я — мы оба слишком хорошо знаем его. Он писал не для того, чтобы разжалобить вас. Просто он прощался с вами навсегда.
— А я не хочу навсегда! — сдвинула брови Луиза, — Я хочу, чтобы он остался жив!
— Спасите его, если можете.
— Как?
— Напишите. Но постарайтесь найти слова, чтобы это не было ответом… словно вы ничего не знаете…
— Как будто я не получала ничего? — догадалась Луиза.
— Именно так, мадемуазель. Мне не хотелось выполнять поручение Рауля в точности. Для этого рядом с этим словом, — Д'Артаньян щелкнул пальцем по слову 'умираю' — надо было написать несколько цифр. Год. Месяц. Число. Мне бы хотелось отодвинуть этот срок, мадемуазель де Лавальер.
— Мне тоже, господин Д'Артаньян! Мне хотелось бы выкинуть этот день из Семнадцатого Века! Я напишу, обязательно напишу.
— В этом я не сомневался, — поклонился Д'Артаньян.
Луиза, сжимая в руках записку, вздохнула, покачала головой и прошептала:
— О Рауль, он весь в этом — не мог обойтись без иронии.
— Вполне по-гасконски, — заметил Д'Артаньян, — В юности я говорил себе, что способен острить и в аду на сковородке. Но это не тот случай.
— Вы хотите сказать, что Рауль больше гасконец, чем вы сами? — спросила Луиза.
— Сами видите, мадемуазель.
— Это внушает надежду, правда? — пролепетала Луиза.
— Неужели вы надеетесь, что это шутка? Ирония здесь ярко выражена, но ирония направлена на автора письма, а не на вас. А теперь, мадемуазель, — последовал повторный поклон гасконца, — Разрешите откланяться.
— Вы очень спешите, господин Д'Артаньян?
— Служба короля! — по-военному ответил капитан мушкетеров.
— Я задержу вас совсем ненадолго, — робко сказала Луиза, — Скажите…вы будете писать…ему?
Имя Рауля застряло у нее в горле — так же как и Рауль, говоря о ней, не мог выжать из себя ее имя.
— Непременно, мадемуазель, хотя я не любитель писать письма! Я всего лишь грубый солдат…
— О, господин Д'Артаньян! Вы — сама честь, сама доблесть, сама деликатность! Зачем вы так говорите о себе?
— Я хотел сказать, мадмуазель, что на войне так ждут писем с Родины!
— Подождите, пожалуйста, и простите, что я прошу вас задержаться еще на несколько минут. Я напишу сразу же, сейчас же! Можно?
Как король писал письма Луизе на охоте на шляпе, подставленной вездесущим Сент-Эньяном, так и Луиза писала свое письмо на шляпе мушкетера маленьким карандашиком на листках, вырванных из крохотной записной книжки с розами и амурами. Она писала, смахивая слезы, то и дело набегавшие на глаза. Д'Артаньян молча ждал, пока она закончит.
— Вы торопитесь, простите, что задержала вас, сударь. Когда будете отправлять свое письмо, вложите, пожалуйста, и это, — попросила Луиза. — Так больше шансов, что господин… де Бражелон получит его.
— Именно так я и сделаю, — заверил капитан мушкетеров, — Но вы не хотите его запечатать?
— Я доверяю вам, господин Д'Артаньян. Я вас больше не смею задерживать, — тихо сказала Луиза, — Доброго пути, сударь!
— Я ухожу, но вот что хоте бы еще добавить: постарайтесь узнать побольше о той войне, которая начинается в далеком Алжире. Это не европейская война. Это не Фронда. Понимаете?
— С мусульманами, Людовик говорил.
— Постарайтесь узнать побольше об условиях войны с мусульманами. И, когда вы узнаете достаточно, используйте все свое влияние на Людовика, чтобы он отозвал войска. Кровь не должна литься понапрасну.
— Но там наши пленники, — робко возразила Луиза, — Долг милосердия призывает нас встать на их защиту. Но я, право, почти ничего не знаю об этой не европейской войне. Вы будете держать меня в курсе?
— Обязательно. А теперь разрешите откланяться, мадемуазель де Лавальер.
Д'Артаньян поклонился Луизе и направился по делам.
— Господин Д'Артаньян! — отчаянно закричала Луиза, — Вернитесь! Пожалуйста, вернитесь!
Д'Артаньян проворчал чуть слышно свое коронное 'черт побери' .
''Не раздумала ли она и хочет отобрать письмо — а в нем хоть слабая надежда? И не к добру это — возвращаться' .
Д'Артаньян вернулся. Снял шляпу. Пристально посмотрел на Луизу.
— Господин Д'Артаньян, — горячо сказала Луиза, — Вы всех нас знаете с детства. Людовика, Рауля и меня. У нас нет тайн от вас. Прочтите, что я написала Раулю и выскажите свое мнение. А я еще напишу приписку. Я мигом! Я понимаю, что вы очень спешите.
— Вы предлагаете мне прочесть ваше письмо? — изумился гасконец.
— Да, — твердо сказала Луиза, — Читайте. Я хочу, чтобы вы все-все прочли.
Тут гасконец нашелся что ответить.
— Чего хочет женщина, того хочет Бог, — сказал он любезно.
А Луиза, печально улыбнулась и, забрав у Д'Артаньяна шляпу, вновь принялась писать. Вот что прочел Д'Артаньян:
Костры в лесах Блуа.
Экспромт Луизы.
Костры в лесах Блуа забыть я не могу.
И, словно в детских снах, я по лугам бегу,
Тех дней не возвратить, исчезли словно дым,
Когда тебя ждала, когда ты был любим.
Король — мой властелин, мой Бог и мой палач.
Твоя пора потерь, моя пора удач.
Но отчего, скажи, средь пышного Двора
Горят, как наяву, костры в лесах Блуа?
Как будто нет разлук, измен, обид и слез,
Костры в лесах Блуа из наших детских грез.
Костры в лесах Блуа погасли для меня.
Но все ж… не уходи! Не торопи коня.
Пойми мою печаль, сын знатного отца,
Костры в лесах Блуа спалили нам сердца.
Скучала в Замке я, скучал ты при Дворе.
Любить бы нам тогда, но действовал запрет.
Мы наломали дров, наделали мы бед.
И твой палач — любовь, а мой — ваш Высший Свет.
Но верю, что ты жив, ты жив, и я жива,
Пока в счастливых снах горят костры Блуа.
P.S. Дорогой Рауль!
Прости меня. Мы очень нехорошо расстались с тобой в твоей парижской квартире, когда я пыталась объяснить тебе все, что у меня на душе, но, к сожалению, мне это не удалось. С тех пор не проходит и дня, чтобы я о тебе не думала и не молилась за тебя. Я очень люблю тебя, Рауль, так же как моего родного брата Жана. Но Людовика я люблю по-другому, и с этим ничего невозможно поделать. Я пишу глупо и не думаю о стиле — не хочу задерживать г-на Д'Артаньяна. Но самое главное постараюсь высказать. Я поняла одну простую вещь — нельзя строить свое счастье на несчастье других. И главное в любви — это искренность. Так вот, любя Людовика, я не буду ему принадлежать — а я ему не принадлежала. Пока ты не вернешься, и мы не помиримся, забыв все обиды — ты, я и наш король. Ты ведь не хочешь, чтобы мы все трое продолжали мучиться? Мы должны быть друзьями. Я очень хочу надеяться на это.
Я не хочу, чтобы тебя убили на войне. И Бог не хочет. А если ты не вернешься, клянусь души спасеньем, я в тот же день уйду в монастырь на всю жизнь, и никакой король меня оттуда не увезет. И это я сегодня же скажу Его Величеству. Но сердце мне говорит, что мы еще встретимся. И твоя настоящая любовь еще впереди.
А наше детство в Блуа мы будем вспоминать с теплотой и нежностью.
Так должно быть. В этом мире мы еще не раз должны встретиться!
Береги себя!
До встречи.
Луиза.
— Можно ли, — спросила Луиза, — отправлять это письмо в таком виде?
— И даже нужно, — сказал Д'Артаньян.
— Так ли я написала?
— Экспромт прелестен, но почему вы пишете, что король 'ваш палач' ? Для рифмы или у вас какие-то серозные разногласия?
— Его Величество очень ревнив.
— Его Величество очень любит вас.
— Знаю. И все-таки будет только так, как в постскриптуме.
"Что за мода у нынешних девиц — угрожать свои поклонникам монастырем? М-ль де Бофор клянется, что станет монахиней, ежели на ней не женится какой-то там Шевалье де Сен-Дени. М-ль де Лавальер клянется, что уйдет в монастырь, если Рауль не вернется с войны. А у меня к женским монастырям давнее предубеждение. С тех пор, как похоронил Констанцию' .
И Д'Артаньян вздохнул. Луиза же приняла вздох гасконца на свой счет.
— Вы не верите, что мы все помиримся? — спросила она, — В письме…что-то не так?
— Нет-нет, я сегодня же отправлю ваше письмо с секретной королевской почтой.
— Но вы вздохнули.
— Это я о своем.
"Эх, черт побери! Пусть в Нанте меня ждет какая-нибудь гадость, ради приписки стоило вернуться. А все-таки, мне-то на старости лет читать письма этой ребятни и улаживать их дела — занятие не из легких. Но ребятня / к 'ребятне' капитан мушкетеров причислил и Короля-Солнце / запуталась, приходится помогать, ничего не поделаешь. А ведь только эта девчурка заговорила о 'наших пленниках' и долге милосердия, ни словом не обмолвившись о сокровищах. Это вызывает уважение, черт возьми!
— Вы позволите? — и гасконец галантно поцеловал руку Луизы. А рука была очень горячей, и он тревожно спросил:
— Вы нездоровы, мадемуазель?
— Почему вы так решили, господин Д'Артаньян?
— Рука у вас очень горячая.
— Это жар или огонь внутри меня. Словно на меня сейчас пахнули горячие ветры Алжира… и опалили… но почему вы смеетесь?
— Возьмите ваш веер и прогоните алжирские ветры. А напоследок позвольте дать вам совет.
— Я слушаю, — сказала Луиза.
— Поменьше обращайте внимание на ваших злоязычных подружек. Не слушайте, что они болтают. Слушайте свое сердце — оно не обманет. Что же до короля — говорите ему правду. То, что чувствуете. Он поймет. Так действительно будет лучше для всех нас.
Луиза улыбнулась.
— Удачи вам, сударь!
— О! Удача мне всегда сопутствует! — лихо сказал гасконец и заторопился по своим делам.
ЭПИЗОД 2. БУДУЩИЙ МУШКЕТЕР
6. ТОТ, КТО ПОМНИТ
/ Мемуары шевалье Ролана де Линьета, бывшего пажа короля Людовика XIV, в данный момент внештатного барабанщика при Штабе его светлости герцога де Бофора, Великого Адмирала Франции, начатые на флагманском корабле 'Корона' 2 мая 1662 г. на пути из Тулона в Джиджелли./
Я, Ролан де Линьет, самый молодой участник славного Девятого Крестового Похода доблестной французской армии под командованием великого героя фрондерских баталий, его светлости герцога де Бофора, начинаю эти записки, которые послужат материалом для будущих историков, которые напишут свои сочинения, художников, которые посвятят нам свои батальные полотна, скульпторов, которые воздвигнут прекрасные конные памятники в нашу честь, архитекторов, которые соорудят триумфальные арки, трубадуров, которые сложат о нас новые сирвенты и баллады, для прекрасных дам, которые будут рукоплескать нам и бросать цветы под копыта наших скакунов!
Я начинаю свои мемуары в день своего рождения — сегодня, 2 мая, мне исполнилось 14 лет, но об этом не знает ни одна душа, даже мой друг, паж де Вандом, потому что я выдал себя за шестнадцатилетнего. А братец Жюль, слава Богу, помалкивает!
Я родился 2 мая 1648 года в замке Линьет в провинции Бретань. Мой отец, граф де Линьет, мирно жил в своем поместье и занимался охотой, хозяйством и воспитанием детей, которых у него кроме меня было еще двое, мои старшие брат и сестра, виконт Жюль де Линьет и мадемуазель Жюльетта де Линьет.
Сестру в детские годы я помню плохо, так как мне исполнился всего год от роду, когда отец отвез десятилетнюю Жюльетту в монастырь Святой Агнессы. Батюшка сделал это скрепя сердце, но Жюль и Жюльетта, по рассказам матушки и слуг, были невероятные озорники. Они были двойняшки и пользовались сходством, чтобы дурачить кого угодно — родителей, слуг, соседей, воспитателей и даже священника на исповеди. Жюльетта носила волосы, падавшие на плечи, как наш маленький король Людовик XIV, такую же прическу 'под короля' носил и мой брат, и отличить виконта от мадемуазель было невозможно — сходство было абсолютное.
Такие дурачества сначала забавляли родителей, но, когда сестра, упросив брата, сбегала с урока танцев и заявлялась на урок фехтования, одетая как молодой дворянин, а брат, желая избавить мадемуазель от назойливого поклонника, втискивался в жюльеттино платье, терпению родителей настал конец, и мадемуазель отвезли к монахиням.