Несчастные животные! Они как будто лишились всякой надежды когда-либо наесться досыта среди этих неплодородных голых гор.
Смерть Алдата, — Он ушел, — сказали мусульмане…
— Он ушел, — сказали мусульмане и окружили покойника.
Подходил к концу второй год нашего путешествия. Мы перевалили через 6 высоких перевалов, прошли пустыней Гоби, вошли опять в Тибет и теперь были на дороге в Лхассу, запретный город для европейцев.
Но как было проникнуть в этот город?
И вот я решил пригласить в свою экспедицию ламу.
Шереб-лама носил красный халат, желтый кушак и синюю шапку. Он вскоре подружился со мной и Шагдуровым. Каждый вечер я брал у него уроки монгольского языка. Он старался обучить меня, чтобы поговорить со мной о вопросах, которые его интересовали.
— Дорогой Шереб, — сказал я. — До сих пор я никогда никому не открывал своих планов. Но вас я хочу посвятить в свои дела и верю, что вы окажете мне самую живую помощь.
Лама насторожился и весь обратился в слух.
— Говорите, — ответил он. — Для вас я сделаю все, что в моих силах.
— Дело в том, что я и Шагдуров решили переодеться монголами и проникнуть в Лхассу. Вы же, дорогой Шереб, должны руководить нами.
— Что вы! Что вы! — испугался лама. — Это невозможно.
— Почему же? — спросил я.
— Я не боюсь ни монгольских паломников, ни китайцев в городе, — я боюсь тибетцев, тех, что охраняют дорогу в Лхассу. Я знаю, вас и Шагдурова никто не посмеет тронуть, но я, как лама, должен буду за это поплатиться жизнью.
И он стал предлагать другие планы. Но я твердо стоял на своем.
Целый день провели мы в горячих спорах, и когда я собирался уходить, то сказал:
— Конечно, если вы захотите, то сможете всегда вернуться домой. Это я обещаю вам. Но во всяком случае в Тибете нам нужен будет переводчик.
Лама понял, на что я намекал.
— Впрочем, — продолжал я, — вы можете остаться с караваном, я же с бурятами отправлюсь в Лхассу.
— Нет! нет! — воскликнул он. — Я не останусь с караваном. Я не хочу оказаться трусом. Но я не могу простить Шагдурову, что он не сказал мне об этом в Кара-шаре.
— Шагдуров не виноват, — ответил я. — Он только исполнил мой приказ.
24 июля на высоте 5.127 метров я разбил лагерь и стал готовиться к путешествию в Лхассу. Приготовления заняли два дня. Я назначил начальником каравана Сыркина и дал ему маршрут.
— Если мы не вернемся через два месяца, — сказал я. — то отправляйтесь обратно на север, в Кашгар.
Сыркин отвернулся, чтобы скрыть свое волнение.
Один шаг дальше — и это будет стоить вам головы…
Но вот семь всадников отделились и направились полной рысью на восток, вероятно, в Накчу, двое— по направлению к Лхассе, остальные ринулись сплоченной кучей прямо на нашу палатку.
— Будьте наготове! — крикнул я.
Мы схватили наше оружие и стали у входа в палатку. Тибетцы размахивали копьями над головами и издавали страшный рев. Они мчались на своих лошадях, как будто бы неслись в кавалерийскую атаку. Из-под копыт лошадей во все стороны летела грязь. Передовые из них отчаянно размахивали саблями и выкрикивали команду.
За несколько шагов перед нашей палаткой одна часть всадников круто повернула вправо, другая влево, и двумя колоннами они вернулись к своему лагерю. Они повторили этот маневр несколько раз, очевидно, желая устрашить нас. Затем они столпились и начали стрелять в цель. В два часа тибетцы опять сели на коней и исчезли на северо-востоке.
«Неужели же они хотят напасть на наш главный караван?»— подумал я.
После того как поле очистилось от всадников, в нашу палатку явились двое кочевников. Они принесли нам масла и молока.
— Что вы хотите получить от нас в обмен на эти товары? — спросил я.
— Нельзя. Ничего нельзя. Начальник запретил, — ответили они.
Через час к нам явились четверо мужчин. Они начали бесцеремонно осматривать наши вещи. Внимание одного из них привлек компас.
— А это что за штука? — спросил он.
Я подробно об’яснил ему устройство компаса и рассказал, для чего он служит.
— Да, да, — ответил он, — и у китайцев есть такие.
Потом он два раза показал на меня и сказал:
— Это не бурят.
Несколько раз он настойчиво спрашивал меня:
— Как случилось, что вы узнали о существовании этой боковой дороги? Ведь она никому неизвестна. Почему вы не пошли по другой, большой, по которой идут все пилигримы? Разве вы не знали, что это могло стоить вам жизни? Всех, кто идет по этой дороге в Лхассу, казнят.