Вышли на улицу. Вся небольшая крепость напоминала потревоженный улей. Многие воины уже выстроились вдоль стен, зорко вглядываясь в темноту. Другие бегали внизу, тож готовясь к обороне. Тащили дымящиеся котлы, двое мужиков сгибались под тяжестью больших каменьев. Все тащили на стены, чтоб попотчевать врага, когда тот полезет на штурм.
Воевода подозвал к себе начальных людей и стал отдавать распоряжения. Подбежал запыхавшийся воин, спросил:
– Куда баб да детей малых девать?
– Кто совсем стар да немощен, пусть в церкви укроются. Туда же детей малых отправьте. А остальных, кто не стар еще – всех на стены. Пусть подсобляют воинам.
– Понял, воевода! – И убежал выполнять повеление.
– Нам куда прикажешь встать? – Василий выступил вперед.
– Возьми под свое начало десяток людей, да у ворот встань. Когда врага набьется в крепость достаточно, знак дай, чтоб ворота затворяли.
Василий скорым шагом направился к воротам. Михалко, сопя, вышагивал рядом. Глаза немого горели, и он действительно напоминал лешего. Взглянув на него, нетрудно было догадаться, что он не дождется того момента, когда возьмет в руки меч и примется рубить направо и налево. Василий знал, что время это наступит скоро.
Крепость имела форму подковы. В центре стояла небольшая церквушка, где сейчас укрылись старики да дети малые, за ней располагался двор воеводы, дальше шли избы для гарнизонных воинов. Расширяясь у ворот, далее крепость сужалась, и конные воины сразу теряли всякое преимущество, стиснутые со всех сторон стенами, и были обречены на истребление. В то же время гарнизонные воины, расставленные вдоль стен, смело могли разить врага, зная, что каждая пущенная стрела найдет свою цель. Мысль о том, чтобы впустить ногаев в крепость и тут уничтожить, родилась у Василия внезапно, в тот момент, когда его вели во двор воеводы.
Ворота были еще заперты. Василий обозрел стены, увидел островерхие шлемы и послал двух воинов, на правую сторону и на левую, велев передать, чтоб схоронились и до времени не высовывались. Поискал глазами воеводу, но тот пропал.
«А воевода-то труслив оказался. Схоронился, наверное, у себя в погребе и выжидает, чья сторона возьмет. Вот бестия!»
* * *
Каюм махнул рукой и пять сотен воинов заскользили среди деревьев, словно тени. Выехав из леса, ногаи сгруппировались, перестроились. От общей массы отделились две цепочки воинов и потекли в разные стороны, одна на запад, другая на восток. Каюм принялся медленно загибать пальцы. Когда согнул девятый палец, к хану подскакал воин дозорного десятка:
– Ворота крепости открыты, хан. Видно, руссы совсем ополоумели. Или приглашают нас в гости? – Глаза воина смеялись.
Каюма кольнуло нехорошее предчувствие. Что-то засосало под сердцем, укрытым тонкой сеткой кольчуги. Он подозвал воина, отправленного на разведку.
– Когда ты был возле крепости, ворота оставались открытыми или закрытыми?
– Закрыты, хан. А на стенах я видел стражников и даже слышал, как они переговариваются.
– А сейчас? – Каюм повернулся к дозорному.
– Никого не видно, – ответил тот, не понимая, чего так тревожится хан. – Может, они побросали свое добро и покинули крепость?
Каюм оглянулся на воинов. Всеми овладело нетерпение. Многие горячили коней, готовые тут же сорваться в галоп, чтоб быстрей достичь стен крепости. И рубить головы, наполняя добром переметные сумы. Тревога отступила от сердца Каюма. С такими воинами он непобедим! Хан поднял руку, выждал мгновение и согнул в кулак. Ногаи сорвались с места и, обтекая своего хана, ринулись вниз. Каюм дал шпоры коню и влился в общую массу воинов. Его тут же взяли в кольцо десять воинов, и они устремились к крепости, скрытой еще за легким предрассветным туманом.
В тишине раздался пронзительный свист, а вслед за ним люди на стенах услышали все нарастающий конский топот. Воины крепче сжали рукояти мечей, лучники передвинули на грудь полные колчаны, чтоб ловчее было выхватывать стрелы. Мужики и немногочисленные бабы, согнанные волей воеводы на стены, закрестились, шепотом поминая Господа и прося у него защиты. Все ждали, холодея от страха и нетерпения. Оставшиеся мгновения для обороняющихся слились в вечность. Но они кончились вмиг, оборванные диким криком кочевников, а затем ногаи ворвались вовнутрь крепости, словно вихрь.
Первые десятки разделились и помчались вдоль стен в поисках защитников. Но их не было, а следом напирали все новые воины, жаждущие крови. Задние давили на передних, и вскоре все три сотни воинов оказались внутри. Был среди них и Каюм. Одного взгляда опытного воина было достаточно, чтобы понять – они угодили в ловушку, расставленную руссами.
– Заворачивай!!! Заворачивай!!! – орал он, стараясь перекричать общий шум, отчаянно стегая нагайкой по головам воинов.
Пытаясь развернуть коней вспять, ногаи еще более усилили суматоху. В это время сверху полетели первые стрелы и камни. Началось светопреставление. Храпели кони, вставая на дыбы и скидывая всадников под копыта, где их тут же давили, превращая в кровавое месиво.
Самые отчаянные из кочевников наконец поняли, что попали в ловушку, и пытались повернуть назад, но в такой толчее сделать этого не могли. И гибли, озверев от крови и беспомощности. Самые отчаянные прыгали с коней наверх, пытаясь достать защитников, но им тут же рубили головы и обезглавленные тела падали обратно.
В защитников тоже полетели первые стрелы и люди начали падать, обливаясь кровью. Мертвые падали вниз, раненых оттаскивали назад, а на их место тут же заступали другие. Двое мужиков поднатужились и опрокинули котел с кипящей смолой. Поднялся страшный визг, воздух наполнился запахом горящего мяса.
Василий выждал, когда все басурмане ворвутся в крепость, и дал знак двум воинам, стоявшим наготове с топорами. Те поплевали на ладони, крякнули и перерубили толстые канаты. Ворота с глухим стуком упали, перегораживая выход.
Каюм понял, что удача изменила ему. С тремя десятками воинов он смог пробиться к самой стене и там выдержал первый натиск пеших руссов. Воинов вокруг своего хана становилось все меньше и меньше. Руссы орудовали длинными палками с петлями на концах. Не подходя близко, они стаскивали ногаев с седел и тут же добивали. Вскоре Каюм остался почти один, если не считать двух воинов, прикрывающих его спину. Но вот упал один, а вскоре и второй, захрипев и схватившись за торчавшую из горла стрелу, сполз с коня.
Каюм вертелся на коне, словно сто демонов вселились в его тело, наполнив нечеловеческой силой. В каждой руке хан сжимал по мечу, а сам, окровавленный, со шрамом, оставленным стрелой, он и впрямь напоминал демона и был страшен. Он слышал и чувствовал, как за стенами беснуются две сотни ногаев. Как они лезут на стены, устилая свой путь телами, пытаясь помочь своему хану. Он надеялся на их помощь и еще верил в удачу.
Счастливая звезда ногайского хана закатилась. Почти все они полегли под стрелами защитников. Битва, а точнее избиение, постепенно затихало. Руссы выстояли, победив врага своей хитростью. Вся крепость была завалена людскими и конскими телами. Кони без седоков сбились в тесную кучу, подрагивали влажными боками, страшась запаха крови.
Только Каюм был еще жив. Руссы отступили. Из толпы воинов кто-то крикнул на языке, понятному хану:
– Сдавайся, хан! Хватит махать мечом. Сдавайся и будешь жить!
Каюм оскалился и прочертил мечом круг, как будто опоясав себя.
– Не сдастся, – покачал головой воин с повязкой через все лицо, закрывающей один глаз. Добавил уважительно: – Хороший воин. Знаю я этот знак ногайский. Он готовится умирать и зовет своего Бога, чтобы тот стал свидетелем его славы.
– Басурман, он басурман и есть! – Стоявший рядом мужик зло сплюнул, половчее перехватил деревянный кол с набалдашником на конце. – Жаль, велено живьем брать. А так бы утыкать его стрелами, как ежа, и дело с концом.
И тут Каюм увидел того, кого ожидал узреть менее всего. Василий раздвинул воинов, вышел наперед, прокричал:
– Помнишь меня! Помнишь, как измывался, относясь, словно к собаке? Вот и тебе пришел конец. Сам умрешь, как собака!
Каюм не понял сказанного, но смысл до него дошел. Он поднял глаза к небу, шепча слова последней молитвы, и в этот момент волосяной аркан захлестнул его за плечи и выдернул из седла. На него сразу навалились, скрутили, поставили на ноги.
Василий подошел, с ненавистью посмотрел в лицо хану, поднял руку и хотел ударить, но стоявший рядом воин перехватил.
– Не тронь его, боярин. Не велено воеводой. Ему решать, что с басурманином делать.
Тарас Петрович появился как раз в тот момент, когда ногаев уже добивали. Все время битвы он, как и предугадал Василий, отсиделся в глубоком погребе, выкопанном как раз вот для таких осад. Он корил себя за трусость, но ноги сами привели его в погреб и усадили на перевернутый бочонок из-под вина. Там он и просидел все время, пока не решился выбраться наружу, поняв, что все-таки удалось одержать верх над супостатом. Страх сразу прошел, и Новосильцев вновь почувствовал себя грозным воеводой.
Он протиснулся сквозь строй воинов, обступивших связанного Каюма. Хан стоял с гордо поднятой головой и никого не видел вокруг. Он знал, что его ожидает, но смерти не страшился, принимая ее как избавление от того позора, который испытывал сейчас.
– Спеленали мы его, батюшка. Лютый оказался, все сдаваться никак не хотел. Ну, да Бог помог, поймали злодея.
– То славно! Победа, стало быть, за нами осталась.
– За нами, батюшка, за нами. Одолели басурман, – зашумели воины вокруг.
– Хана этого смерти предать, – распорядился воевода. – Чтоб все видели. Отсеките голову и выбросьте через стену остатним басурманам. Пусть забирают ее и детям своим и внукам расскажут, что ходить на Русь опасно. Обратно можно без головы вернуться.
Хана схватили, поволокли в центр крепости.
– Погодь, воевода, – выступил Василий вперед. – Позволь должок мой с него взыскать. Ждал я этого долго да, видать, дождался.
Воевода кивнул головой. Василий подошел к Каюму, достал из-за пояса меч.
– Ну-ка, подмогните.
Воины прижали хана к земле. Василий выпростал ханскую руку, взмахнул кинжалом и отсек большой палец, на котором красовался перстень, царский подарок. По толпе прошел вздох, а Каюм даже не вздрогнул, а только глаза прикрыл, да веки чуть шелохнулись. Грязное, в подтеках крови лицо пересекла борозда от капельки пота.
Василий выбросил обрубок пальца, надел кольцо и, не глядя на поверженного хана, проговорил:
– Не тебе дарено, не тебе и носить.
– Ну-ка, покажь, – заинтересовался воевода.
Василий подошел ближе, протянул руку.
– Это мне самолично государь наш Иван Васильевич в дар преподнес. За службу верную и подвиги ратные. А этот басурман отнял его у меня и всячески надругался.
Воевода, видя такое дело, склонил голову.
Каюма казнили тут же, на крепостной площади. Одним взмахом меча отделив голову от тела. Мужик, вызвавшийся быть палачом, поднял голову над собой, чтобы все видели, а потом перекинул через стену. Так окончилась жизнь Каюма, ногайского хана. Хоть и сопутствовала ему удача, но у небольшой русской крепости, на самом порубежье с Дикой степью, боги отвернулись от него.
Ближе к вечеру следующего дня ногаи снялись и тихо ушли в степь, куда так стремились. Унося в холщовом мешке голову своего хана.
А в крепости еще долго приходили в себя от нежданного набега. Хоронили убитых, восстанавливали порушенные дома. Воевода вдруг расщедрился и велел возводить новые стены, взамен устаревших. И выделил для этого немалые деньги. Верно, много передумал Тарас Петрович, сидя в темном подвале и слыша, как наверху беснуется вражеская нечисть.
Боярину Василию воевода выделил в провожатые десять воинов, чтоб беспрепятственно доехал до родных мест. Напоследок, когда сидели в горнице, молвил, хитро прищурившись:
– Спасибо тебе, боярин. За то, что предупредил вовремя, и за то, что совет дельный дал, как от ворогов оборониться. Не поверил я тебе вначале, был такой грех, но потом уразумел, что твоя правда, и поступил по-твоему.
Слушая слащавую речь воеводы, все ждал, когда тот скажет главное. И наконец услышал.
– Будешь в стольном граде, кланяйся от меня церквам златоглавым да куполам соборным. А, если представится случай быть перед царем-батюшкой, то и за меня словечко замолви. Скажи, что сидит де в крепости у Сабакинских ворот воевода Новосильцев. Днем и ночью блюдет он границы русские и всячески их оберегает. Ни сил, ни живота своего для этого не жалеет. Еще скажи, что случился набег недавно большой. Не менее трех тысяч басурман налетело. Воевода держал оборону крепко, три дня бились и с божьей помощью врагов обратили в бегство, а часть порубили… Скажешь?
– А чего не сказать? Замолвлю за тебя словцо. – Василий подумал, что избави его Бог еще раз появиться пред грозные очи царя.
– Ну, то и славно! – Воевода потер руки, предложил: – Выпьешь вина чарку на дорогу?
– Благодарствую. Но путь неблизкий и надо бы уже выезжать.
– Тогда с Богом! – Воевода, как показалось, не расстроился отказу Василия, а наоборот – даже обрадовался.
Выпроводив боярина, Тарас Петрович сел на лавку, набулькал целую чашу вина и, перекрестившись, выпил одним махом. Отдышавшись и пригладив бороду, потянулся за пирогом с зайчатиной.
Опять под копытами коня мелькала проезжая дорога. Рядом скакал Михалко, одной рукой сжимая повод. Вторая безвольно висела вдоль тела. Досталось в схватке с кочевниками, когда кинулся в самую гущу за боярином. Сам Василий почти не пострадал, только бок немного саднило от шальной стрелы. Чуть отстав, скакали конники, выделенные воеводой. С такой охраной Василий не страшился и надеялся благополучно добраться до Борисова.
К вечеру остановились на короткий отдых. Василий, сидя у костра, подумал, как удачно все складывается. Угодил в плен и выскользнул. Утерял царский перстень, а вот он красуется на пальце, сверкая дорогим камнем. А ведь не чаял уже и живым быть. За всеми этими передрягами забыл, что отец его, боярин Твердислав, умер. Теперь он единственный наследник и владетель всего. И того тайного, ради чего все и затевалось.
Боли от утраты не было. Да и какая боль, если сам и спровадил отца на тот свет? Интересно, похоронили уже отца, аль его дожидаются? Скорее всего, ждут. Не осмелятся без его ведома предать тело отца земле, убоясь гнева наследника. Значит, надо спешить. С этими мыслями Василий и прикорнул, привалившись к нагретому за день стволу большой смоковницы. Вскоре его разбудил Михалко, и они тронулись дальше.
* * *
Город Борисов встретил перезвоном колоколов. Звонили к обедне, и свободный люд спешил в церковь. Василий вместе с верным холопом минули городские ворота и по булыжной мостовой поскакали к хоромам бояр Колычевых. Сопровождающих Василий отпустил еще за полдня до того, как показались стены древнего града. Места пошли родные, знакомые с детства, и тут он уже мог двигаться без опаски. Молчаливые воины, приставленные воеводой, слезли с коней, поклонились боярину в пояс и поскакали обратно, торопясь быстрей достичь дома, чуть не порушенного ногайским отрядом.
Дома стоял стон и плач. Кормилица, которую он помнил с младых лет, увидев боярина живого и здорового, кинулась в ноги, заголосила:
– Слава тебе, Господи, батюшка! А мы уж и не чаяли тебя увидеть. Все глаза проглядели, все слезы повыплакали. Ждем, а тебя все нет. Думаем, не случилось ли чего, может, беда какая одолела.
– Много чего случилось, бабка. Много. Всего и не расскажешь, – устало проговорил Василий, слезая с коня.
Подошел ключник Матвей, поклонился.
– Отца похоронили уже? – спросил Василий, внутренне напрягшись.
– Нет, боярин. Тебя все дожидались. Как же мы могли без твоего соизволения?
– Где он?
– В холодной лежит. На улице-то жара. Вот и положили его туда. Ждали, пока ты приедешь. Захочешь проведать его, возьми это, – Матвей протянул чистую тряпицу, добавил: – Жара на улице.