Наконец Лионель прервал молчание:
— Какая неожиданная гибель! В расцвете сил и на пороге большой удачи… — Он задумался, помолчал. Потом сказал — Интересно знать, намерен ли мсье Лоренцо отправиться в крепость и сообщить в Швейцарию о несчастье? Он, кажется, не особенно тронут трагическим концом прекрасного человека… «Удобный момент! Ну, не упустить… Только сделать все поделикатнее…» — Вполне естественно с его стороны.
— Почему же?
— А потому, что мсье де Авелано очень дурной человек.
Лейтенант удивленно поднял брови.
— Вы отзываетесь так неблагоприятно о человеке, которого знаете едва ли три дня, мсье ван Эгмонд.
Наивный мальчик… Точно Красная Шапочка бродит он в лесу один среди волков… Гай пристально посмотрел на лейтенанта…
— Судьба захотела, чтобы этих трех дней оказалось достаточно для оценки личности графа. — Гай начал спокойно, даже несколько холодно. — Мне очень приятна мысль, что через неделю можно будет расстаться с ним навсегда. — Я смогу сделать то же через четыре месяца….
— Четыре месяца… Гм… У него, однако, вполне достаточно времени, чтобы причинить вам неприятность.
— Неприятность? Мне?
— Вам. Граф — опасный человек. Как все слабые люди, он увлекается и не умеет вовремя сдержать порыв раздражения. И… — Гай запнулся. Лионель спокойно смотрел на него, улыбался, словно ободряя. — У него внезапное раздражение может вызвать враждебный выпад, последствия которого… — Полноте, дорогой друг! Вы намекаете на заинтересованность графа в известной нам девушке?
— Да!
— Знаю… Но… — Офицер обратился к Гаю с той же дружеской улыбкой, заглянул в глаза и закончил шепотом: — Но дуэль не состоится!
— Вы напрасно шутите, д'Антрэг. Я уважаю вас, и, наконец, я значительно старше. Все это позволяет мне быть несколько навязчивым в роли непрошеного советчика. — Гай шагнул к нему и закончил: Дуэль не состоится. Будет удар в спину.
Лионель долго рассматривал собеседника, словно видел его впервые. Этот взгляд как-то состарил его лицо. Он вдруг перестал казаться мальчиком. — Удар в спину тоже не состоится — будет лишь фейерверк… Немножко искр, немножко треска… И все.
— Все ли?
— Милый ван Эгмонд, неловкости в разговоре легче всего смягчаются прямотой. Вам хочется сказать мне что-то? Ну, смелее подавайте на стол ваше блюдо!
Гай изложил ему все, что видел за обедом и после него. Лишь во время рассказа о послеобеденной встрече в горах лейтенант оживился и задал несколько вопросов.
— Все это я учту. Спасибо. И не беспокойтесь, дорогой друг. Опасности нет. Его уверенный тон начал бесить Гая. Несносный мальчишка! Конечно, какое ему дело? — Но Гай вспомнил ночной разговор, в крепости. Нет, нужно довести дело до конца!
— Все в порядке, полагаете вы? Хорошо! Так вот слушайте. Жара подняла меня с постели в первую ночь приезда и…
«Ага! Теперь-то ты у меня запрыгаешь, милый!» — подумал тот.
— И я невольно оказался свидетелем одной весьма примечательной встречи.
— Под навесом?
— Да.
Гай ожидал взрыва любопытства, но на лице Лионеля отразилось скорее недовольство и усталость. Он сделал гримасу, как будто прикоснулся к жабе. — Очень жаль, что, попав сюда, вы начинаете втягиваться в омут нашей жизни. Или это Африка делает свое дело? Ван Эгмонд, милый, — Лионель взял Гая за руку, — бегите отсюда! Через неделю — конец Сахаре, через две — конец Африке! Ведь славно, а? Возвращайтесь!
Гай холодно выдернул свою руку.
— Вижу, что вас совершенно не интересует разговор графа Лоренцо с…
Офицер сам закончил:
— С Бонелли.
Отступив на шаг, Гай смотрел на него во все глаза.
— Позвольте… На днях вы даже не знали этой фамилии…
— Знал, дорогой вам Эгмонд, хорошо знал.
— Черт побери, так зачем же вы спрашивали, кто это и где я его встретил?
— Мне нужно было проверить обстоятельства вашего знакомства.
Слово «проверить» неприятно резануло ухо. Исподлобья Гай посмотрел на своего собеседника: лейтенант Лионель д'Антрэг в эту минуту казался следователем, ведущим его дело. Это до такой степени поразило Гая, что на мгновение он забыл главное — откуда Лионелю известен разговор под навесом?
Слегка отвернувшись, очень сдержанно Гай спросил:
— Итак, вам вздумалось проверять меня?
— Да, по обязанности. Мы всех проезжающих держим под наблюдением. Они обменялись взглядами. Гай швырнул потухшую сигарету.
— Вот как… Ну, и что же вы думаете о нашем знакомстве!
Считаю, что муссолиниевский синьор капитано сделал неудачную попытку оседлать голландца Гайсберта ван Эгмонда. Я не проявил должного интереса к пресловутой беседе под навесом по одной весьма простой причине: она мне известна от первого до последнего слова.
— Как, и вы там были?!
Гай озадаченно взглянул на Лионеля. Тот пожал плечами.
— Нет, зачем же… Слишком жарко, чтобы бродить по ночам. Утром я получил письменный рапорт.
— Значит…
Лионель кивнул:
— Совершенно верно: граф Лоренцо — мой платный информатор.
В эту минуту Лионель был мудр, как змей, ему было много сот лет.
— Вы заглянули в недозволенное, — заговорил наконец он, — и узнали, что происходит позади пошлых декораций франко-итальянской дружбы. Вы знаете теперь — там делаются гадости. Друзья подставляют друг другу ножку. Но вы узнали и другое. В этой борьбе оба противника, нанося удары, щадят и оберегают друг друга, потому что они находятся перед лицом общей опасности. Она кроется в сопротивлении туземцев. Свалка между хищниками при дележке добычи допускается, только пока нет угрозы самой возможности грабежа. При первом признаке сопротивления грызня прекращается, и хищники сообща добивают жертву.
Лейтенант помолчал.
— Хотелось бы предостеречь вас от недооценки увиденного и услышанного. Вспоминаю, что после разговора под навесом на следующий день вы ожидали взрывов и стрельбы. Ведь правда? А теперь можете считать услышанное лишь досужей болтовней! И то и другое — неверно. Помните: наша борьба за Африку изобилует человеческой кровью! Пусть внешний порядок и спокойствие вас не обманывают! — Он задумался, вздохнул, потом продолжал: — Наша скрытая борьба гораздо умнее, чем вы думаете. Не в кулаках здесь главное, а в голове. На стороне итальянцев — задор и напористость, на нашей стороне — опыт. Сотни лет Франция успешно держит в руках цветные народы, поэтому научиться нам было время… Опасностей, конечно, много, но они в границах учтенного. Я мог упустить из виду мелочь, но все главное предусмотрено. Французский ум, склонный к логическому анализу, всегда был и будет нашим лучшим оружием!
Они замолчали.
Удивительно, как новая точка зрения может сразу изменить перспективу и соотношение сил! Гай нашел маленький мирок, где в порядке официальной иерархии были расставлены определенные фигуры. Сейчас Гай увидел два плана — передний и задний, и трудно было решить, который из них гнуснее…
— Взгляните сами, — сказала одна из рабынь, приподнимая полог палатки.
Умерший лежал на носилках, аккуратно обвитый белой материей.
— Нужно хоронить здесь, — размышлял вслух офицер. — По жаре тело везти нехорошо, да и гораздо достойнее придать его земле здесь, в горах, чем под стенами крепости.
— Конечно. Отдайте распоряжение о немедленных похоронах.
— А кому? Ведь священника-то нет с нами!
— Но солдат же вы хороните сами?
— Зарываем в песок. Вместе с убитыми в перестрелке животными. Так хоронить профессора не хотелось бы…
— Что же делать?
— Не придумаю. Нужно спросить у Сифа!
У свежевырытой могилы был выстроен взвод. За ним теснились туземцы. У ямы на носилках лежало тело. Над ним — Лионель, Лоренцо и Гай. Сиф бегал кругом, усердно стараясь придать захоронению торжественный вид.
— Можно начинать, мой лейтенант, — наконец прошептал сержант, утирая рукавом широкое лицо.
— Что начинать?
— Отпевание.
— Они переглянулись.
— Прочитайте молитвы, мой лейтенант!
— Я? Я не умею… Может быть, вы, граф?
— Я корсиканец, у нас хоронят иначе. Герр Балли был протестантом. Пусть ван Эгмонд помолится у тела.
Они были в явном затруднении, и Тэллюа шепотом спросила у Сифа, в чем же дело. Тот что-то прохрюкал в маленькое бронзовое ушко.
— Не умеют молиться?
Она была поражена. Она смотрела то на европейцев, то на тело, потом обернулась к служанке и передала ей эту совершенно непонятную новость. И на этот раз выручил Сиф:
— Не извольте беспокоиться, господа, сейчас все обтяпаем в наилучшем виде!
— Только не вы… — начал Гай. Сиф пронизал его взглядом.
— Не волнуйтесь, мсье. Вы не умеете, я не люблю. Но мы найдем специалиста. Он повернулся к солдатам.
— Эй, ребята, есть ли у нас священник? Молчание.
— Кто сумеет отпеть тело?
— Я, — ответил голос из рядов.
— Вали сюда!
Перед лейтенантом вытянулся длинный солдат лет сорока с усталым интеллигентным лицом и глазами.
— Рядовой № 8771 к вашим услугам.
— Вы — бывший священник?
— Бывший монах. Достаточно помню молитвы, чтобы отпеть тело.
— Начинайте, пожалуйста.
— Слушаю.
Это были живописные похороны. Аккуратно перевитое тело лежало перед неглубокой ямой. Бывший монах, положив винтовку, на землю, негромко, но ясно читал молитвы. За ним стояло четверо европейцев, Тэллюа и четкие ряды легионеров. Дальше толпились туземцы да пылали в раскаленном небе оранжевые зубья Хрггара.
Солдаты не знали порядка католических похорон, но набожное благочиние поддерживал пример сержанта: когда он крестился— все начинали креститься, и вслед за ним все повалились на колени.
Потом тело уложили в яму, забросали раскаленной землей и камнями и сверху придавили глыбой, на которой расторопный Сиф нацарапал штыком надпись. Взвод дал залп, куры и женщины бросились врассыпную… Все было кончено.
— Каким же образом вы попали в легион? — обратился к бывшему монаху Лионель, предлагая ему сигарету, чтобы подчеркнуть неофициальный характер беседы. — Что толкнуло вас на необычный путь?
— Духи, — отвечал печальный солдат. — Я люблю душиться… Всегда любил, признаюсь. Бывало, настоятель едва входил, как уже начинал морщиться: «Греховно смердит, ох греховно! Опять согрешил брат Гиацинт!» Это меня в монашеском звании именовали Гиацинтом. Но мне надоели вечные укоры. Тут подвернулась война. Я удрал из монастыря и поступил в гусары. Я венгр. В отставку вышел ротмистром.
— Ах, вот как!.. Почему же вы не подадите заявление об экзамене на звание сержанта? Ведь жить станет легче!
Солдат равнодушно улыбнулся и пожал плечами.
— Чинов мне не надо, за легкой жизнью не гонюсь. У меня в жизни случилась катастрофа. Дело чести, понимаете. Застрелиться не хватило мужества, и я похоронил себя здесь. Дослуживаю второй срок. И запишусь снова — буду служить, пока не убьют.
Солдат № 8771 докурил сигарету, взял под козырек и скрылся в рядах легионеров. Гай оглянулся — туземцы группами расходились к шатрам, легионеры стояли «вольно», ожидая дальнейших приказаний. Праздник был сорван, даже идти к Тэллюа не хотелось.
— Как все надоело! — страдальчески поморщился Лионель. — Четыре месяца… Еще четыре…
— Что вы намереваетесь делать?
— Отправляться дальше. Зайду к Тэллюа проститься, и через четверть часа выступаем. Эй, сержант, готовьте людей к походу!
Лоренцо и Гай остались у края дороги. Сквозь густую завесу пыли тускло сверкало оружие, ровно стучали по камням кованые солдатские сапоги. Они смотрели, как прошел последний верблюд, груженный пулеметами; душистый брат Гиацинт, задумавшись, плелся за ним с винтовкой за плечами. Лионель, остановившись в тени скалы, проверял людей.
— Свидание в Париже! На обеде у меня в день вашего приезда! — крикнул он Гаю, помахав рукой. — Ведь я буду дома раньше вас!
Легионеры скрылись из вида, только из-за поворота дороги доносился еще мерный топот. Постепенно все стихло… Лоренцо подошел к Гаю с любезной улыбкой.
— Мсье ван Эгмонд, трагическая гибель профессора спутала мои планы, но не должна спутать ваши. Пройдемте к Тэллюа, поговорим о том, что вам следует посмотреть в этих горах. Времени у вас немного, и нужно узнать самое главное.
Тэллюа, скрестив босые ноги, сидела на диване и грызла засахаренные орешки. Лоренцо и Гай, обложившись подушками, удобно расположились у ее ног на ковре. Подали чай. Хозяйка отослала прислугу.
— Итак, любезный граф, я слушаю вас с интересом.
Некоторое время Лоренцо, как бы собираясь с мыслями, молча курил, пуская перед собой дымок. Чувство опасности овладело Гаем. «Зачем он увел меня из становища? Где Аллар? Почему он исчез сразу после гонки?»
Лорепцо молча рассматривал синие кольца дыма, а Гай украдкой ощупывал в кармане браунинг. Пуля была в стволе. Вдруг он заметил, как Тэллюа взглянула на Лоренцо… «Между ними существует договоренность?»
Лоренцо приподнялся на подушках и приблизил свое лицо к лицу Гая. Его водянистые, как будто навсегда потухшие глаза возбужденно блестели. Едва подавляя ярость, он вдруг закричал:
— Для меня сокровище Ранавалоны — это жизнь. Слышите? Жизнь! Жизнь!! Нет, гораздо больше: золото для меня — свобода!
Тэллюа, смуглыми пальчиками выбиравшая с подноса засахаренные орешки, подняла голову и повернулась к Гаю. Гай ответил как можно спокойнее:
— Произошло недоразумение. Балли умер, не успев передать секрета.
Лицо Лоренцо передернулось, но он сделал усилие и овладел собой.
— Ван Эгмонд, отпираться бесполезно. Я знаю все. Рядом с вами в толпе стоял легионер, немного понимающий по-немецки. Профессор сказал: «Золото лежит вблизи…»— и назвал место, но мой осведомитель не расслышал последнего слова.
Гай рассмеялся.
— Умерший действительно сказал: «Золото лежит вблизи…» Все это правда. Подтверждаю. Но где именно находится клад, я не знаю так же, как и вы. Лоренцо страшно побледнел…
— Ван Эгмонд, я прошу, слышите, прошу — скажите: где золото? — Задыхаясь от волнения, он приложил руку к сердцу — Пожалейте меня! Умоляю!
Гай молчал.
Лоренцо сорвал галстук и расстегнул воротничок. Краска медленно залила его бледное лицо.
— Где золото?
— Уверяю, что…
— Где золото?!
— Мсье Авелано, этот тон…
Лоренцо скрипнул зубами. Водянистые глаза налились кровью, обвисшие усы ощетинились.
— Мне надоело повторять одно и то же! — с расстановкой прошипел он. Не сводя друг с друга глаз, они начали медленно подниматься. Отбросили ногами подушки. «Как две змеи на празднике! — пронеслась неожиданная мысль в голове Гая. — Но он не проглотит меня. Нет…»
Тэллюа, с любопытством наблюдавшая сцену, продолжала грызть орешки. Этот сухой треск и тяжелое дыхание двух мужчин нарушали жаркую тишину. Гай сунул обе руки в карманы.
— Так вы отдадите мое золото? Или я должен вырвать его силой?!
— Клянусь…
— Вор!!! — с искаженным лицом взвизгнул Лоренцо и дрожащей рукой полез в кобуру. — Проклятый фотограф!
— Стреляю через карман! — не вынимая браунинга, Гай направил дуло на Лоренцо. — Еще одно движение, и вы убиты!
Тэллюа громко засмеялась.
Гай попятился к выходу. Вдруг за его спиной кто-то торопливо откинул полу шатра. Рабыня просунула голову и, задыхаясь от волнения, крикнула:
— Патруль вернулся!
Глава 9. «Доктор философии» Альфред Реминг
Близкий вечер уже смягчил резкие краски и звуки дня: настал час золотисто-розовой тишины. Все вокруг нежилось в сладком ожидании покоя, и если бы Гай остановился полюбоваться чудесным видом, то одно, одно только слово сорвалось бы с его уст: мир… Казалось, что в такие минуты не может быть ни борьбы, ни злобы — только возвышенное, полное глубочайшей мудрости спокойствие. Мир, мир…
Взвод рассыпался вдоль дороги. Солдаты, разувшись и расстегнув мундиры, растирали холодной водой измученные ноги и вяло жевали галеты. Пыльный верблюд, опустив голову, стоял посреди дороги. Сиф, капрал и брат Гиацинт снимали с него большой брезентовый сверток. Хриплая брань гулко плыла в воздухе. Гай и Тэллюа подбежали, когда брезент был уже снят и люди утирали руками потные, грязные лица.