Дедушка был очень доволен. Всю дорогу только и делал, что пел песни, которые нравились бабушке Теодолинде, и рассказывал мне, как они ходили на танцы.
— Твоя бабушка была ужасно ревнивой. Если входила красивая девушка и случайно, совершенно случайно смотрела на меня, Линда превращалась в настоящую фурию. Однажды бабушка набросилась на одну девицу — была готова сожрать ее с потрохами!
Я никак не мог представить себе бабушку Линду в роли каннибала: мне казалось, ей больше подходит вольная борьба, бокс или что-то в этом роде. Я так и сказал дедушке.
— Ты прав, Тонино, это всего лишь фигура речи. Но уверяю тебя, что в те годы с ней творилось что-то невообразимое. Видел бы ты эти пощечины, Тонино: какая сила!
— А ты что сделал?
— Ну, я попытался их разнять, но, знаешь, если уж бабушка разошлась…
Дедушка Оттавиано смеялся и тряс головой.
— Тебе жалко, что она умерла?
Я заметил, что, говоря о мертвых, все делают серьезные лица и вздыхают, даже если едва их знали. А дедушка, наоборот, никогда не грустил, когда мы говорили о бабушке.
— Для меня она не умерла, Тонино. Запомни: ты не умираешь, пока тебя кто-то любит.
И он опять начал петь. Так мы проделали это путешествие, и я уже думал о лете и обо всем том, что мы могли бы делать вместе. На самом деле это был последний раз, когда я оставался у дедушки.
Подъезжая к дому, я увидел Феличе. Все дерево было украшено лампочками и белыми лентами: лампочки были установлены посреди лент и, когда они зажигались, казалось, будто Феличе покрыта цветами. Как весной.
— Дедушка, какое чудо! — закричал я.
— Да, я тоже так думаю, — сказал дедушка. — Знаешь, это стоило мне целое состояние, и все говорили, что я сумасшедший. Но я сказал себе: «Если приедет Тонино, я должен сделать ему сюрприз, который он никогда не забудет». Я даже посоветовался с Альфонсиной, и она тоже решила, что идея хорошая. Так я все это затеял, и… в общем, мне кажется, получилось неплохо. Феличе должна быть очень довольна. В этот момент Феличе вспыхнула вновь, и вместе с лампочками на самой высокой ветви загорелась надпись. «СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА!» Мы пошли в дом, дедушка зажег камин, а потом спросил меня, не хочу ли я посмотреть телевизор. Я сказал: «Лучше расскажи мне сказку, как бабушка Линда».
— Сказку? — спросил он немного удивленно.
— А что, ты их не знаешь?
Оказалось, дедушка не помнил ни одной сказки. Лицо у меня было ужасно разочарованное, и он предложил, чтобы сказку рассказывал я. Мы устроились в креслах у огня, но в какой-то момент рассказа я заметил, что он не шевелится.
— Спишь? — спросил я его. Дедушка не ответил. Он свесил голову на плечо и закрыл глаза. Казалось, будто он не дышит. Вдруг он умер, как бабушка Теодолинда, подумал я и ужасно испугался.
Как раз в этот момент дедушка вздохнул, открыл рот, надул щеки и начал храпеть: Хррр-пфф… Хррр. Тогда я поудобнее устроился в кресле и тоже заснул. На следующее утро я проснулся в своей постели и услышал, как дедушка на кухне готовит гоголь-моголь.
Когда праздники закончились, я снова пошел в школу. По субботам мы с мамой ездили к дедушке, а иногда он приезжал обедать к нам. В общем, все было как обычно, не хватало только бабушки Теодолинды. Мама говорила, что чем больше проходит времени, тем острее она ощущает ее отсутствие. Обычно она начинала этот разговор, когда злилась на бабушку Антониэтту, Флоппи и дедушку Луиджи. Мама говорила, что бабушка Линда была совсем другой, и очень грустила. В эти моменты мне было ее очень жалко, и я пытался утешить ее. Однажды я сказал, что, по-моему, бабушка не умерла, а только превратилась в кого-то другого.
— Превратилась? — спросила мама немного странным голосом. — В кого?
— В гусыню — например, в Альфонсину.
— Кто тебе сказал такое?
— Никто, но раз бабушке так нравились гуси, почему она не могла превратиться в кого-то из них?
Мама не смогла найти ответ и сказала только, что это невозможно.
— Но почему? — настаивал я.
— Потому что это невозможно, — возразила она. — Бабушка на небе.
Но я все равно был убежден, что ты не умираешь, пока кто-то тебя любит, как сказал дедушка, а если человека, который умер, не видно, значит, он в кого-то превращается. А если он в кого-то превращается, то, конечно, выбирает кого-то, кто ему раньше очень нравился. Поэтому бабушка наверняка стала гусыней.
В субботу мы поехали к дедушке. Он сидел под вишней и загорал, хотя было очень холодно.
Пока мама убирала дом, я устроился рядом с ним и рассказал ему свою теорию. Дедушка молча и очень внимательно меня выслушал, а потом погладил по голове.
— Знаешь, я тоже думал что-то в этом роде. А кем бы я мог стать? — спросил он.
Я даже не сомневался:
— Вишней.
— А ты?
— Я еще об этом не думал, но, наверное, мне хотелось бы стать птицей. Так я мог бы быть рядом с тобой и съедать всю вишню!
Дедушка улыбнулся, но в тот момент я заметил, что он выглядит усталым.
— Тебе нехорошо, дедушка? — спросил я его.
Дедушка поднялся и пошел к дому.
— Мне очень хорошо, но у меня вот тут заноза, — ответил он, показывая на сердце.
Карнавал
Эта заноза меня ужасно поразила, и на обратном пути я всю дорогу только и делал, что думал о ней. Прежде всего я спрашивал себя, как заноза могла оказаться внутри дедушки и дойти до самого сердца. Я придумал несколько гипотез. Он мог случайно проглотить ее, мог съесть что-то колючее. Но что?
— А что колючее можно съесть? — спросил я маму.
— А ты как думаешь? — ответила она. — Морские ежи колючие, и их едят.
— А дедушка их ест?
— Не думаю. Он терпеть не может рыбу.
Значит, морские ежи не подходят.
— А еще?
— Что еще? — мама боролась с грузовиком, который обдавал нас вонючими выхлопами, и не хотела отвечать мне.
— Какие еще колючие вещи можно съесть?
— Кактус опунцию, каштаны…
Вот! Дедушка наверняка случайно съел каштаны… Но как такое могло произойти? И потом, каштаны едят в ноябре, а не в феврале. Удрученный, я сделал последнюю попытку:
— А как ты думаешь, может такое произойти, что заноза случайно оказывается в кожуре каштана и кто-то случайно ее глотает?
Мама резко затормозила, и мы услышали сзади громкое бибиканье.
— Всю дорогу ты ведешь совершенно бессмысленные разговоры. У тебя случайно нет температуры? — и она положила мне руку на лоб. — Холодный. Тогда что это за дурацкая история про каштан с занозой, который кто-то съедает?
Когда мама задала этот вопрос, я почувствовал себя дураком и рассказал все маме.
На сей раз она отнеслась к этому серьезно и спросила:
— Он действительно так сказал?
Я старательно повторил дедушкины слова.
— Он никогда мне ничего не рассказывает! — вздохнула мама и обернулась ко мне. — Дедушка имел в виду, что у него проблема, забота, которая свербит его, как заноза.
Так я узнал ответ. Неужели дедушка не мог объяснить получше? И я бы так не мучился!
Но теперь казалось, что и у мамы заноза, причем в мягком месте. Она вертелась, ерзала и все время повторяла:
— Никогда мне ничего не рассказывает! Как можно жить спокойно с таким человеком?
Она была очень взволнована. Поэтому я не стал говорить, что она и сама никогда не бывает спокойна. Так мы приехали домой.
В ближайшие дни мама звонила дедушке чаще, чем обычно. Все разговоры начинались со слов: «Папа, ну как ты?». Дальше следовало: «Тебе что-нибудь нужно?», «Тебе чего-то не хватает?». Дедушка был в порядке, и ему ничего не требовалось. Но чем чаще он повторял это маме, тем больше она волновалась. Однажды папа потерял терпение:
— Что он должен сказать, чтобы ты успокоилась? Что он умирает?
Папины слова были вполне логичны, но мама их не оценила. Она считала, что поведение дедушки ненормально.
— Он должен был рассердиться из-за всех этих звонков. Раньше он бы ужасно рассердился. Почему теперь он такой спокойный?
Папа сказал, что мама несет чушь и что ей нужно лечиться. Она ответила, что это ему нужно лечиться и что он строит из себя бог весть что. Папа сказал, что он просто мыслит логически, а мама ответила, что именно поэтому ему не дано понять некоторых вещей и что он их никогда не поймет. Папа разозлился и ушел, хлопнув дверью, а мама стала так энергично оттирать кухонную плитку, будто хотела съесть ее на ужин. Из этого спора я не понял ничего, но мне показалось, что мама все преувеличивает, а папа прав. На самом деле права оказалась мама.
Когда мы вернулись к дедушке, мы опять увидели, что он сидит под вишней, с Альфонсиной на коленях. Другие гусята устроились вокруг них во дворе, но Альфонсина просто стала его тенью, она никогда не оставляла его.
Стояла очень холодная погода, это было время карнавала. Я хотел поехать к дедушке в костюме Супермена, который был моим тогдашним кумиром, потому что умел летать. На дедушке был только пиджак, он сидел, откинувшись на спинку кресла, с закрытыми глазами. Руки он положил на Альфонсину, которая устроилась у него на коленях, спрятав голову под крыло.
Мама, как всегда, остановила машину перед домом, а когда увидела дедушку, вскрикнула и закрыла рот рукой.
— Оставайся здесь! — велела она мне и побежала к дедушке. Я увидел, что мама щупает его и сильно трясет. Дедушка открыл глаза, а мама начала быстро-быстро что-то ему говорить. Он покачал головой. Потом мама помогла ему встать, и они направились к дому. Дедушка шел прямо, но опершись на маму, а Альфонсина семенила за ними.
Я ничего не понимал. Впервые дедушка даже не поздоровался со мной и не обращал на меня никакого внимания. Я почувствовал себя невероятно одиноким и несчастным. Даже начни я вдруг летать, как Супермен, меня это бы не утешило.
Я немного подождал, надеясь, что кто-нибудь вспомнит обо мне и о моем карнавальном костюме, но никто не появлялся. Тогда я вышел из машины и начал бродить по двору. В дом я заходить не хотел. Мне казалось, будет справедливо, если они сами придут за мной. Но никто меня не искал, и мне очень захотелось плакать. Я сел на корточки рядом с вишней, опустил голову на колени и начал рыдать. По правде говоря, мне быстро расхотелось плакать, но я специально продолжал, думая, что если мама с дедушкой выйдут из дома и увидят меня, им станет стыдно за свое поведение.
Мама действительно вышла, пошла к машине, открыла дверцу, потом закрыла и начала меня звать. Я следил за ней и чувствовал себя отомщенным. Наконец мама меня заметила, подошла ко мне и подняла меня на руки.
— Можно узнать, что с тобой происходит? — сказала она и начала трясти меня так, как будто хотела вырвать мне все волосы. — Дедушке нехорошо, а ты, вместо того чтобы войти, стоишь здесь на холоде и ждешь, пока не схватишь воспаление легких! — И она снова начала меня трясти.
Реакция мамы настолько отличалась от той, которую я ожидал, что на этот раз я по-настоящему расплакался. И она тут же переменилась:
— Нет, милый, с дедушкой ничего серьезного! — сказала она, обнимая меня. — Он просто очень беспокоится из-за одного дела. Все будет хорошо, вот увидишь.
Я хотел сказать ей, что плачу из-за себя, а не из-за дедушки. Но только что мама устроила мне взбучку, хотя справедливость была на моей стороне. Как же она отреагирует теперь? И я решил ничего не говорить, а мама продолжала обнимать меня и гладить.
— Пошли в дом, — решила она, — а то ты действительно заболеешь.
На кухне я увидел, что дедушка сидит за столом, а перед ним чашка с горячим молоком. Рядом лежал большой желтый конверт, из которого высовывались какие-то бумаги. Камин был зажжен, но в доме все равно было холодно, и мама заставила меня надеть пальто.
— Какой у тебя прекрасный костюм! — воскликнул дедушка, наконец заметив меня. — Видела бы тебя в нем бабушка Линда!
Кто это? Акробат? Когда я был маленьким, мне очень хотелось работать в цирке и стать акробатом. Но я стал огородником, как и мой отец… а теперь они хотят забрать у меня землю! Мою землю!
Он почти прокричал эти слова, потом взял конверт и отшвырнул его подальше. Я был поражен и почти что испуган поведением дедушки, потому что в этот момент он был непохож на самого себя.
— Не надо так, папа, — сказала мама, собирая бумаги. — Я уже тебе сказала, что мы с Пьеро пойдем в муниципалитет и все уладим. А если у нас ничего не получится, мы обратимся к адвокату.
— Я уже ходил в муниципалитет, ничего нельзя сделать, — глухо сказал дедушка. — Будь прокляты они и их дорога! Эти мерзавцы хотят отобрать мою землю!
— Папа, успокойся! — повторила мама. — Здесь же Тонино.
Тогда дедушка вздрогнул, будто очнувшись ото сна, и перевел взгляд на меня. На этот раз он по-настоящему посмотрел на меня и улыбнулся:
— Подойди сюда, молодой человек! Думаешь, твой дед совсем спятил, да? Тем более об этом столько говорят. Ну и почему ты так одет?
— Сегодня карнавал, дедушка.
И мне захотелось плакать при мысли о том, что мои друзья гуляют в своих костюмах и празднуют, а я сижу здесь уже два часа и слушаю, как кричит дедушка, и никто ничего мне не говорит.
— Сегодня карнавал, а ты тут теряешь время со мной? Феличита, как ты могла сегодня притащить Тонино ко мне!
— А когда я могла его привезти? Мы свободны только по субботам! И потом, он сам хотел к тебе прийти, чтобы ты увидел его костюм.
— Правда? Но тогда мы должны это отметить! — сказал дедушка, снова став самим собой. — Теперь мы приготовим сладкие блинчики, которые так нравились твоей маме, когда она была маленькой. А еще включим музыку!
— Папа! — вскричала мама.
— Никакого папы! — отрезал он. — Ты начинай готовить, а я сейчас приду.
Мама, вздыхая, надела фартук и стала доставать все необходимое.
— Помочь тебе? — спросил я ее.
— Давай. К счастью, карнавал всего раз в году.
Мама казалась не очень-то довольной, но постепенно ее настроение изменилось, и она начала петь.
— Когда я была маленькой, во время карнавала бабушка Линда всегда пекла блинчики. За готовкой она пела. Я сидела там, где ты сейчас, и помогала ей. А под конец у меня все лицо и все руки были выпачканы мукой — как у тебя сейчас. На карнавал к нам приходила куча людей: все ели, плясали, смеялись… А дедушка, вот сумасшедший…
Пока мама говорила, за дверью раздались звуки аккордеона. Мама замолчала и прислушалась.
— Вот! — сказала она тихо, кивнула головой и улыбнулась.
— Можно войти? — спросил дедушка.
— Входи, дедушка! — закричал я. Я не знал, кто играет, но мне не терпелось увидеть его.
Дверь внезапно распахнулась, но за дверью было пусто: только где-то там, в темноте, играл аккордеон.
— Дедушка, заходи же! — еще раз закричал я. Я был так возбужден, что ноги у меня просто тряслись.
— Я правда могу войти? — повторил он. Мама рассмеялась, а я заорал что есть мочи:
— Да-а-а!
— Хорошо, раз ребенок так настаивает, я…
Аккордеон на миг замолк, потом издал трель, и наконец:
— Иду! — воскликнул дедушка, перемахивая через кухню огромными шагами.
На голове у него был высоченный кривой цилиндр. Еще он надел фальшивый нос, темные очки и галстук в красный горошек. Пока дедушка шел, с него свалилась шляпа. А когда он нагнулся, чтобы поднять ее, упали очки и фальшивый нос. Мы с мамой расхохотались.
— Видишь, я стал старым, — вздохнул дедушка. — Раньше со мной такого бы не случилось, даже если бы я и хотел.